Петру Великому покорствует Персида

— Человек, ежели возьмётся с умом, любого хищника приручить может, — назидательно заключил Пётр.

Стояли ждали, сторожко глядя по сторонам, навострив уши. Час, другой, третий. Не покажется ли кто со стороны гор, не послышатся ли воинственные клики, призывающие Аллаха в помощь правоверным.

Но всё было тихо, если не считать немолчного шума прибоя. Даже дождь угомонился и перестал шуршать. А ветер и вовсе улёгся, забившись до времени в узкие ущелья и расположившись там на покой, пока не потребует его к себе море. Облака, разрядившись, сильно поредели и распались на клочки, медленно плывшие в небе. Их края были позолочены солнцем, наконец-то явившим людям свой капризный лик.

— Развиднелось, однако. Свирепый Дауд-бек не сунулся. Матвеич, прикажи трубить поход. Станем навёрстывать, доколе не найдём удобного места для привала.

Войско медленно, как бы раскачиваясь, тронулось и пошло вперёд, всё ускоряя движение.

Уже свечерело, и стали сгущаться ночные тени, когда авангард достиг урочища Старого Буйнака. Пётр выехал вперёд, осмотрел его и признал пригодным для ночлега. То было естественное укрытие не только от непогоды, но и от возможного нападения.

А то, что горцы не угомонятся, всем было уже ясно. Незадолго до привала прискакали казаки, посланные Кропотовым с докладом: перед тем как войску стать на ночлег, на них снова напали.

— Щупают, не задремали ль, — сказал есаул. — Но мы, государь, учены и сию науку вовек не забудем. Отогнали нехристей!

Пётр долго ворочался на своём ложе, вовсе не царском, жёстком. Лагерь спал. Лишь дозорные время от времени затевали перекличку да слышалось недовольное фырканье коней и перестук копыт: везде был камень, камень, один камень. И лишь кое-где чрез него пробивались жёсткие побеги травы.

Мысли Петра были горьки. Он понимал: великие усилия и великие потери в людях, всё это может в конце концов оказаться напрасною тратой. Растратой! Крепости да ретраншементы — всего лишь островки во враждебном море. И коли это море взбунтуется, оно их сметёт да и затопит.

Надобны сильные гарнизоны: в Дербенте, в Баку, который предстоит ещё завоевать по силе его важности, наконец, в крепости Святого Креста в устье Сулака, там где он сливается с Агроханью. Крепость эту он самолично заложит, и при нём она возрастёт и будет освящена.

Всё это — воинская сила, российский кулак. Но что предпринять для укрощения окрестных народов, как и чем приручить их, чтобы они перестали таить вражду и чувствовали себя под крылом России, под верным её защищением? Ведь у них всё другое. Другие боги, другая вера, иные обычаи и нравы.

И потом, у них беспременно придётся что-то брать: скот, фураж, дрова либо ещё что-нибудь. Не можно брать без отплаты. А чем платить?

Стало ясно: Астрахань не в состоянии прокормить все те гарнизоны, кои станут на пути от Тарков до Баку. Пути — сухопутные и морские — как показал нынешний опыт, ненадёжны.

С другой же стороны — турки. Это едва ли не главная опасность. Их на сей берег ни за что нельзя допустить. А они рвутся. И сторонников их, единоверцев несокрушимое большинство.

Надобен крепкий нерушимый альянс с шахом персидским. Пётр предписал российскому консулу в шахской столице Семёну Аврамову не скупиться на подарки и посулы шахским министрам, кои влияние имеют, заверить шахское величество в крепкой дружбе и в готовности соединиться для отпору общему неприятелю. Турки зарятся на земли Персиды, равно и на российские земли, и, токмо объединившись, можно станет отвести сию угрозу.

Он, император всероссийский, завсегда готов оказать любую помощь его шахскому величеству. Он не посягает на его власть. И поход нынешний предпринят был для того лишь, чтобы сокрушить совместного врага и не дать туркам вторгнуться на западное побережье Каспийского моря.

Как ему доносят, поход сей отрезвил захватнические замыслы султана и его везира, послужа к политической и военной пользе обеих империй. В интересе его шахского величества — устроение гарнизонов и крепостей России в сих пределах. Они послужат для устрашения извечных врагов и злодеев его шахского величества, каков, например, небезызвестный Дауд-бек. Он, Пётр, дал своим генералам указ — изловить сего Дауд-бека или по крайности разбить его банду и сожечь горное пристанище, которое служит ему убежищем...

Теперь остаётся ждать, каков будет ответ на его доводы. Власть, как доносит Аврамов, взял в руки шахов наследник, ибо у его отца она чересчур слаба, вяла и без разума. Одно ясно: ему не обойтись без столь могущественного союзника, как Россия, кою вся Европа признала ныне великой и равной.

Эта мысль его успокоила. И он тотчас заснул — крепчайше, но коротко.

Он просыпался обычно с первейшею приметою дня, когда птицы ещё только собираются покинуть гнездо и оповестить всё живое, что солнце уже подбирается к самому горизонту и скоро выглянет из-за него.

Так было и на этот раз. Часы показывали без четверти пять. В пять он повелел трубить зорю. Пробуждение было нелёгким. Люди были измотаны волнениями, непогодой, сон был короток и тревожен.

Пошли в поход, всё убыстряя шаг. Государь повелел объявить всем и каждому, что переход будет длинен, ибо к вечеру положил он разбить лагерь в Тарках, чей владетель Адиль-Гирей почитался данником и союзником России. Там можно будет стать основательней, кое-какими припасами обзавестись от местных жителей и фуражом для лошадей. Развести костры, парить и жарить, обсушиться, и всё без особой опаски: свирепый Дауд-бек сунуться туда не посмеет. Не посмеет — и всё тут. Закон гор возбраняет нападать на единоверцев, на своих. И хотя Дауд-бек его многажды нарушал, но Адиль-Гирей влиятелен и обиды не простит.

Двенадцать вёрст шли без останову. Потом Пётр приказал устроить растах, то есть днёвку, для отдыха и обеда. Нескольким казачьим пикетам приказано было разведать окрестности на случай неприятельской скрадки.

Нет, всё было тихо. И море наконец успокоилось. Не потому ли, что войско от него отдалилось, не настолько, однако, чтобы не чувствовать его дыхания. И погода стала выправляться, являя собой всё менее примет осени. Похоже было, что установится и войдёт в силу бабье лето с его мягкой благостной теплынью, с запахом зрелых плодов и поздним цветением многих степных трав, оживших после изобильного дождя.

Люди воспряли. Воспрял и Пётр. Ночные горькие раздумья отпрянули, но в памяти всё-таки отложились. Государь позадумался и порешил снова держать совет, на этот раз в узком кругу своих министров, коими он называл Апраксина, Толстого, Кантемира и Макарова.

Он поведал им о своих раздумьях и опасениях. Они согласились с ним. Не из угодливости, вовсе нет. Пётр ценил искренность, открытость и разумный совет. Он позволял себе противоречить, ежели находил в том истину.

Безусловно, главным советником по делам Востока, чей авторитет не подлежал сомнению, был князь Дмитрий.