Петру Великому покорствует Персида

Пётр сильно проголодался.

— Корми, Шамардин, чем Бог послал. Цельный день проскакали не емши.

Бригадир грустно улыбнулся:

— Ох, государь, Бог да губернатор нас не жалуют отчего-то. Особливо на предмет провианту. Палых лошадей разделываем, дабы добру не пропасть. Благо соль в избытке. Однако терпим.

— Государь ваш терпит, стало быть, и вам придётся. — Пётр был усталым и не в духе.

Покамест готовили еду — ему и конвою, — он подозвал капитан-поручика Мурзина.

— Отправишься с важным поручением. Перво-наперво вызнай доподлинно, что с ластовыми судами: где они обретаются ныне и много ль везли провианту. Что мыслит ихний предводитель? Всё, что можно, — доставить немедля малыми судами в тихую пору в ретраншемент Аграханский! Спроси: есть ли что печёное? Больно давно люди простого хлеба не едали — всё мясо да мясо. Спроси у капитана Вильбоя, был ли у него Пальчиков и каково освидетельствовал суда? Далее: куды сплавили мою яхту и готова ль она для отплытия в Астрахань? Довольно ль харчей у маркитантов и как скоро могут их доставить? Пиво сварено ль — велика до него охота — и тялки с припасом пришли ль в ретраншемент? Запомнил? Повтори-ка.

Мурзин повторил.

— Справно. Ну ступай. Бот да гребцы готовы?

— Готовы, государь, — ответил за Мурзина Шамардин.

— А ты, господин бригадир, поедешь со мною и с командою на то место, где крепость зачали закладывать.

— Темнеет, государь. Скоро солнце сядет. Не лучше ль до утра погодить?

— Неотложно! — оборвал его Пётр. — Надлежит мне с фортификатором нашим Гербером осмотр того места сделать, дабы полное суждение иметь. Утром — само собою: утро вечера мудренее. Однако за ночь в голове моей нечто возникнет и уж утром готов буду полный вывод учинить.

Поскакали. Придирчиво осмотрели те места, где разбегались Сулак с Аграханью.

— Ишь, — буркнул Пётр. — Видать, скалы не поделили, поссорились да потекли врозь. Не токмо люди, но и реки могут разойтись.

— Была одна река — Койсу, — вставил Шамардин, — На то вышнее соизволение — из одной две соделать да иные имена им дать.

— Ну что? — обратился Пётр к Герберу. — Вас денкст ду?

— Мейнер мейнунг нах дизе: платц ист зеер пассенд, — машинально ответил в тон Петру бранденбуржец. Но, тотчас поправившись, зачастил: — Ваше величество, полагаю, что здесь можно расположить сильную крепость, да. Утром позволю себе поднести вам чертёж.

— Потягаемся, — ухмыльнулся Пётр. — И я позволю себе составить чертёж. Чей будет лучше, тот и примем за основу.

Гербер принуждённо улыбнулся и ответил:

— Ваше величество, могу ли я тягаться? Заранее сдаюсь.

— Нечего, нечего, — проворчал Пётр. — Ум хорошо, а два лучше. Представь к утру, близ шести часов будь у меня.

Сумерки сгустились. Назад возвращались уже при неверном свете факелов. Пётр забрался в палатку и сел за походный столик, заботливо раскинутый денщиками, изучившими привычки своего господина. План, сложившийся во время обратного пути, мало-помалу стал вырисовываться на бумаге. Крепость должна глядеть во все стороны — ив сторону гор, и на равнину, и в море, дабы ни с какой стороны гарнизон нельзя было бы застать врасплох. Даже ежели неприятель вознамерился бы обложить её. Впрочем, здешний неприятель никакого регулярства не ведает и об осаде помыслить не может.

Час был уже поздний, когда в палатку заглянул дежурный.

— Ваше императорское величество, князь Борис Туркестанов прибыли и к вам просятся.

— Ну коли просится, пущай войдёт.

Князь Туркестанов был посланником грузинского паря Вахтанга при Петре. Но посланником кочующим. Прилепился он ко двору, когда царская флотилия плыла к Астрахани.

Пётр уповал на единоверный народ Иверии и его царя и покровительствовал ему. Из Астрахани Пётр отправил князя в Тифлис с письмом, в котором извещал, что вскоре будет на персидских берегах. В письме были такие слова: «Думаем, что вам эта ведомость будет приятна, и вы для пользы христианства по ревностному своему обещанию с вашим войском к нам будете; только надобно, чтоб протчие вашего народа христиане, которые под турецкою властию теперь пребывают, никакого движения не делали, дабы тем не привлечена была Турция напрасно к затруднению сего от Бога благословенного дела».

Вахтангу следовало по пути разбить лезгин и схватить их главного злодея Дауд-бека, однако не разоряя жителей и объявляя им, что они находятся под покровительством великого русского царя.

— Сказывай, с какими вестями прибыл.

Туркестанов пребывал в смущении, видно не зная, как начать.

— Ваше императорское величество, — наконец заговорил он. — Мой государь и повелитель попал как бы меж молота и наковальни. С одной стороны, шах приказал ему разбить Дауд-бека, общего неприятеля. С другой же, — к нему прибыл двухбунчужный паша [104] , посланец султана, с требованием, чтобы он присоединился к турецкому войску, дабы напасть на Перейду и свергнуть власть шаха. Взамен ему обещаны великие привилегии и звание царя и повелителя всех христиан на Кавказе.

104

...двухбунчужный паша... — Бунчук — привязанный к шесту конский хвост считался у турок (затем и у казаков) символом власти, два же бунчука означали очень большого вельможу.

— И что — пошёл твой царь противу шаха?

— Нет, ваше величество, он того не желает. А пока идёт воевать лезгин.

— Доброе дело, — качнул головой Пётр. И со вздохом добавил: — Таковы все мои союзнички и доброхоты. Навроде короля Августа. И твой потомок Давида и Соломона, каковым себя именует, не лучше. Пущай хотя с лезгинцами разделается, и то благо. Скажешь ему, что я-де в его положение вхожу и покровительствовать буду. Но турок пущай поостережётся и под любым предлогом в альянс с ними не входит, каковы бы ни были посулы их. Лакомство агарян для христиан есть яд.

На его плечах — плечах императора всероссийского — лежала непомерная тяжесть: защищение Восточной церкви и её пасомых. Он был надежда и оплот православия. Греки, сербы, болгары, грузины, армяне, валахи, черногорцы и иные христиане, прилежавшие к Восточной церкви, глядели на него как на избавителя от Магометова ига.

Кривой турецкий ятаган был занесён и над Европой. Той, Западной, коя исповедовала догматы Западной церкви во главе с папой римским. И эта Европа глядела на него равно с надеждой, недоверием и опасением.

То была и тяжесть и могущество. Лучше сказать, что тяжесть эта постоянно питала его могущество, могущество России. Оттеснять Магометов ятаган, умерять его непрестанную воинственность, приращением новых земель укреплять Россию — во всём этом видел он своё назначение.

Вот отчего он здесь, на берегах Каспийского моря. И надобно здесь закрепиться во что бы то ни стало! И убедить непокорные племена и народы, что Россия несёт добро. И власть её крепка и пребудет незыблема. А ежели кто покусится — будет разбит.

С этой мыслью он погрузился в сон. Сон был короток и тревожен. Мысль не затихала, она умеряла напряжение, но продолжала своё тихое вкрадчивое движение. Её властный толчок пробудил Петра, как всегда, в пять.

За завтраком он был тороплив и, отодвинув миску, приказал вызвать фортификатора Гербера, готовить конвой и пригнать на плац будущей крепости работных людей, плотников и каменщиков.

Гербер явился. Вид у него был встрёпанный и испуганный.

— Великий государь, прошу милостиво простить вашего слугу и раба: не успел докончить чертёж.