Петру Великому покорствует Персида

Пётр — шаутбенахту Боцису

Будучи (где случится) в пристанях Персицких поступать дружески, не здоря и не чиня безчинства и не дая какого подозрения. Однако ж, не полагая на их ласку, всегда, везде не веря им, держать доброе опасение; а лутче ближе мушкетной стрельбы не приезжать и на берег не выходить; разве где совершенная безопасность, то приезжать до берега и на берег выходить.

Пётр — из инструкции капитанам военных кораблей

Месяца с два тому, как набольший при хане Хаджа Улфет спрашивал меня, не ведаю ли я, против кого султан турецкой на войну выступил, против Вашего Величества или против шаха персицкого, сказывая мне, будто такие слова слышал от одного дервиша, которой прошлого году в апреле, когда из Меки назад сюда ехал чрез турецкие области, видал: по указу султанскому безчисленное войско маршировать хочет к Константинополю, так что большая часть деревень тамошних опустела и токмо один женский пол остался. И помянутой дервиш будто слышал от тамошних, что султан имеет войну с немцами. Озбеки всех европейских немцами почитают... Все озбеки дженерально рады бы были услышать такую причину над русскими, нежели над немцами, чтоб Вашему Величеству помеха была и не могли бы войско на Хиву посылати, ибо ныне над оными озбеками (чему весьма верят) пророчество из книг является, что им в здешнем крае не надолго владеть, но иному, постороннему государю...

Флорио Беневени — Петру

При пароли объявить ведомости дербенские (хотя оные и неимоверны), но для опасности людей, чтоб были осторожны и не отставали, а буде телега испортится или лошадь станет, тотчас из верёвки вон и разбирать что нужно по другим телегам, а ненужное бросить. Також объявить под смертию, кто оставит больного и не посадит его на воз.

Пётр — Апраксину

Без сомнения Вашему Царскому Величеству известно, что в армянской земле в старину был король и князья христианские, а потом от несогласия своего пришли под иго неверных. Больше 250 лет стонем мы под этим игом, и как сыны Адамовы ожидали пришествия Мессии, который избавил бы их от вечной смерти, так убогий наш народ жил и живёт надеждою помощи от Вашего Царского Величества. Есть пророчество, будто в последние времена неверные рассвирепеют и станут принуждать христиан к принятию их прескверного закона; тогда придёт из августейшего московского дома великий государь, превосходящий храбростью Александра Македонского; он возьмёт царство армянское и христиан избавит. Мы верим, что исполнение этого пророчества приближается.

Израиль Ория, армянский князь, — Петру

Шамхал Тарковский Адиль-Гирей встретил царскую чету без прежнего подобострастия. Продовольствовал войско небольшим гуртом скота, несколькими копёшками сена. За всё было заплачено сполна.

Закон гостеприимства был соблюдён: во дворце шамхальском устроена трапеза для государя, его приближённых и гарема. Кантемир употребил всё своё красноречие, дабы переубедить шамхала, что у великого царя гарема нет, а есть царская жена и её свита, придворные дамы.

Но шамхал только хмыкал: такого-де быть не может, чтобы у столь могущественного царя не было гарема, какой он тогда царь. Конешно, в его столице наверняка осталась большая часть наложниц: возить за собою весь гарем даже великий султан не вздумал бы, слишком он велик — гарем, да и султан тоже. Расходы, расходы, одни расходы... А удовольствие — от трёх-четырёх, от силы пяти наложниц. Остальные пьют, едят и вводят казну в расход, равно и лижутся меж собой.

У царя, столь могучего роста и сложения, разумеется, иной аппетит: ему и пяти мало. Вот он и не желает с ними расставаться даже в таком далёком и трудном путешествии.

А жена? Что жена? Она существует для того лишь, чтобы рожать, притом преимущественно мальчиков. У великого султана самая почитаемая женщина не старшая из жён, а их у него четыре, а валиде — его мать. А как поживает валиде великого белого царя? Окружена ли она таким же почётом, как валиде-султан?

— Валиде нашего государя давно покоится в могиле — тому уж почти три десятка лет, — сказал Кантемир. — При жизни её почитали как должно почитать родительницу монарха.

Шамхал постарался сделать скорбную мину. Потом, вздохнув, сказал:

— Я не могу пособолезновать царю — так давно это было.

— Государь торопится: он оставляет войско на попечении своего главного генерала, а сам с отрядом телохранителей поскачет вперёд, к Сулаку. Там он собирается построить крепость. Он находит удовольствие в плотницкой работе и с великой радостью станет орудовать топором и долотом.

Глаза шамхала чуть не вылезли из орбит.

— Как? Он возьмёт в руки топор и станет обтёсывать дерево? Ты не обманываешь меня? Столь могущественный царь станет трудиться рядом со своими рабами?

Здешние властители понимали всё по-своему. И то, что Пётр может унизиться до рабского труда, сильно роняло его в их глазах.

Да и царь ли он вообще? Почести, которыми он был окружён, уже представлялись шамхалу несоответственными его положению и величию царства, которым правит. Аллах с ним, с гаремом, у неверных всё шиворот-навыворот. Но топор... Но труд бок о бок с рабами...

Всё, что он услышал, следовало как можно скорей передать другим владельцам здешней земли, ханам, султанам и бекам. Ибо это, как полагал шамхал, умаляет могущество царя и даже делает его уязвимым, более уязвимым, нежели всем им представлялось.

Пётр действительно вознамерился оставить войско и, взяв с собою три сотни драгун, поскакать к Сулаку: время подпирало всё сильней, всё настойчивей. Мысль была неотступной, как обет: до подхода армии надобно было заложить основание крепости во имя Святого Креста — Креста Животворящего, осеняющего воинов и те земли, которые подпали под власть России. Какая-то часть войска составит гарнизон крепости. Ему должно проникнуться великой важностью сего места и сей фортификации для судеб всего побережья. Они — ключ, и страж, и береженье, и остуда неприятеля.

Пять таковых стражей — на пространстве меж Аграханским заливом и Дербентом с округою. Иные гарнизоны малы — более для страху и удержания горцев в повиновении либо как межевые столбы: здесь-де главная власть принадлежит Российской империи. Достаточно ли? Опасения его не оставляли. Он как-то не думал об этом прежде, когда вёл войско на Дербент, а то и далее, на Баку.

События последних недель заставили Петра призадуматься. Пока что это были всего-то болезненные укусы. Застигли врасплох, дьяволы! Но более всего потрясло его убийство безоружных трубача и валторниста. Близ Тарков, владетель которых целовал сапог государя и признал его верховенство. И соседи его, казалось, без принуждения вошли в подданство... Однако достаточно было отвернуться, как явлено было вероломство. Вероломство, и ничего более!

Пётр понимал: участь всех российских гарнизонов, более того, всех российских людей — пребывать во враждебном кольце. Оно будет сжиматься день ото дня. И стоит войску погрузиться на корабли и отплыть в Астрахань, как оно сожмётся...

Эти мысли не давали ему покоя, пока он скакал к Сулаку. К вечеру того же дня эскорт достиг цели. Кавалеристы бригадира Шамардина встретили их радостными кликами.

Бригадиру поручено было навести мосты чрез Сулак до подхода армии. Задача не из лёгких: где-то в горах прошли дожди и река вздулась сильно против прежнего. Тем не менее мост на ряжах был уже справлен, на наплавной настилались доски. Оба уже могли служить.