[e-mail] (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)

Репетиция прошла в хорошем настроении, и новые танцевальные номера понравились всем. Филимон несколько раз ловил себя на том, что следит не за танцами, а за перемещениями Анжелки, пригрозившей ему скорой свадьбой. Она же никак не реагировала на его присутствие на репетиции и в паузах между танцами даже не взглянула в его сторону. Исааку же особенно понравился номер, в котором вертела фуетэ Людочка. Он по свойски, больно пнул локтем Филимона в бок и зашипел:

— Это кто такая?!

— О, — сурово остановил его Фил, — тут тебе ничего не светит. Очень серьезная и порядочная девушка. Никаких вольностей и случайных знакомств. Из очень хорошей семьи.

— Шутишь? — загорелись алчным блеском глаза Дунаевского. — Познакомь!

В этот момент Фил встретился глазами с Людочкой, и та незаметно для окружающих быстро кивнула в сторону композитора и сделала одобрительный знак рукой.

Филимон расхохотался на весь балетный зал и, повернувшись лицом к новому приятелю, твердо произнес:

— Обещаю, если у тебя серьезные планы!

Свое обещание Филимон долго не мог выполнить, ибо В. В запланировал просто сумасшедший ритм премьер, и жизнь замкнулась на репетициях и спектаклях.

«Ревизор» сыграли удачно.

Идея бесконечной парилки сработала.

Неожиданный срез отношений Хлестакова и слуги придал многим сценам остроты и пикантности.

Актеры купались в придумках и в зрительском внимании.

Публика приняла спектакль с радостным удивлением, хохотала от души и долго аплодировала после финальной паузы.

Виталик прорвался в премьерный состав и сыграл Хлестакова просто замечательно. Наглый баритон, уже не стесняясь никого, не спешил прикрыть срам, который являл зрителям Городничий из-под рухнувшей с его плеч простыни в финальной сцене, а гордо шествовал на авансцену, где зрители убеждались в том, что видимый образец мужского достоинства — прекрасный театральный муляж. Это разряжало обстановку и добавляло веселья в зале. Мужчины смеялись с облегчением и снисхождением, женщины с явным сожалением.

Критика отреагировала сдержанно. Как объяснил это Филимону Главный, это было многовековой традицией киевской театральной критики — не баловать вниманием жанр комедии, а надувать щеки вокруг вычурных экспериментов, многозначительно поднимая палец и вещая на весь свет: «Вы же понимаете, что имел в виду художник?» И даже если художник «имел всех в виду» и просто издевался над публикой, заставляя разгадывать ребусы, то это считалось у критики высшей доблестью и искусством. Умение же развеселить зал и заставить его хохотать до колик в животе принималось снисходительно, как милое развлечение.

Главное же, что насторожило критиков, это то, что спектакль шел на русском языке, но был понят и принят публикой. Все ожидали реакции официальных лиц идеологических департментов Кабинета Президента. Но реакции не последовало, взаимоотношения с Россией на этот момент были стабильными, и критики повисли в недоумении.

Режиссерский хлеб Филимон отработал сполна, но главный успех его ждал в премьере актерской.

Спектакль «Три мушкетера» выглядел необычно. Вместо набивших оскомину голографий, которые сплошь и рядом заполонили театральные сцены, В. В. использовал старинные приемчики условного театра. Он где-то раскопал эскизы постановки конца двадцатого века в Киевском театре оперетты и восстановил их в полном объеме.

Мушкетеры, гвардейцы, короли и королевы, а также вся их свита, носились по сцене в окружении гигантских пушек — барабанов, из которых выстраивались причудливые замки и неприхотливые таверны. Эти же барабаны становились тайными подземными ходами Лувра и монастырскими подвалами. Погони, дуэли, любовь и интриги покоились на реальных деревянных подмостках, и когда они ломались под тяжестью рухнувшего трупа, или трещали под жаркими объятиями влюбленных, то зритель возвращался в атмосферу настоящего театрального представления, где верилось, что рана на лбу у дуэлянта не иллюзия, а реальная кровь!

Музыка Исаака Максимовича Дунаевского была логическим продолжением творчества его предков — мелодичная, динамичная, легко запоминающаяся, она сразу превращалась в шлягер и вязла в зубах у каждого слушателя. Труднее было с актерами, которые привыкли к опереточной школе вокала и с трудом осваивали нюансы пения в микрофон. Они долго не могли освоить новую школу подачи звука, что, впрочем, не составило труда для Фила. Он то, как и все актеры — американцы, привык к встроенным в воротники микрофонам и плотной фонограмме в звуковых колонках. Фил с удовольствием пел, успевая при этом лихо рубиться с гвардейцами и вести учтивые диалоги с царственными особами.

Роль кардинала Ришелье досталась Виталику. На одной из репетиций Филимон запутался в ударениях чужого для него русского языка, и сановный персонаж немедленно это подчеркнул:

— Скажите шевалье, на каком языке говорят в Гаскони? — подкузьмил он партнера.

— На английском, Ваше Преосвящество! — не моргнув глазом отреагировал Фил.

— Но это же Франция! Вас, видно, плохо учили не только географии, но и патриотизму! — округлил глаза провокатор, а В. В., сидящий в полутемном зале, выдвинул подбородок до стоящего впереди кресла.

— У нас, в Гаскони, Ваше Преосвященство, — еще стремительнее ответил Фил, — учат проявлять патриотизм не языком, а шпагой! А география нам не нужна, потому что все, что мы еще не присоединили к Гаскони сегодня, мы прихватим в ближайшее время!

Он выдернул шпагу из ножен и проделал несколько ловких трюков с оружием, поставив весьма жирную точку в диалоге.

Виталик не выдержал предложенной игры и раскололся, обратившись в зал:

— Ну, вы видите, Вольдемар Вольдемарович, какие перлы импровизации!

— Смотрите, не переусердствуйте, — выплыла к авансцене челюсть постановщика, — из Бастилии люди умудрялись убежать, а из Лукьяновской тюрьмы, по статистике, значительно реже. Можете простудиться в одиночной камере.

— А как же свобода слова? — не унимался Виталик.

— Вы неправильно готовите себя к роли, — невозмутимо отреагровал режиссер, — вы не должны думать о демократических свободах, готовясь играть интригана и тирана. Если хотите иметь свободу слова, то я переведу вас на роль Планше! Тем, чьи слова ничего не решают, всегда было позволено говорить все, что им пожелается!

— Всем молчать! — строго прикрикнул на постановщика Виталик. — Не сметь спорить с кардиналом!

— Это уже ближе, — ласково кивнул шутнику В.В. и протянул руку Филимону. — Импровизации по тексту разрешаются только гасконцам!

Уже на последних репетициях в зале собиралось много народу, а в премьеру был катастрофический аншлаг. Главный администратор выкурила в этот день не одну, а две пачки папирос, но не смогла, все равно, усадить всех значительных гостей на приличные места. Что же касается родственников, знакомых и студентов театрального института, то они просачивались в здание театра по всем подпольным каналам. В результате были забиты все осветительные ложи, в оркестре сидел двойной состав исполнителей, а в проходе негде было упасть даже сушеному яблоку.