Пират.Дилогия

– Что такое? – обернулся Андрей. – Только не говори, что разбойник бросился в море!

– Не, не бросился, – парнишка заулыбался. – Просто велел передать, что мы сейчас идем в беде… боде…

– В бейдевинд, – догадался Громов. – Ну что ж – это понятно.

– И еще сказал, что рано утром надо поменять… чтото поменять надо.

Лейтенант рассмеялся:

– Наверное, галс. Ладно, уж этото мы сможем. Беги, служи – утром сменим. Да! Там кормовой фонарь… зажгика от него свечку.

– Свечку?

– Сейчас… поищу.

Войдя в капитанскую каюту, Громов нашарил на столе подсвечник и, вытащив свечу, отдал подростку. Тот притащил ее обратно уже пылающую, и молодой человек, отпустив парня, внимательно осмотрел помещение, особенно тщательно проверяя всякого рода шкафчики и матрас. Сразу же был обнаружен судовой журнал – собственно, его и искать не пришлось, лежал на самом видном месте, – а кроме того, бронзовый письменный прибор, пара дорогих пистолетов и початый бочонок рома. Никаких документов на ссыльных Андрей не нашел – то ли капитан просто забыл из взять, то ли кудато задевал… а, может, их и вообще не было, а имелась лишь устная договоренность – поди, теперь, узнай.

Ха! Молодой человек вдруг хлопнул себя по лбу: ну какой же он дуреньто! Судовой журнал! Там же должен быть список пассажиров… а нука, глянем… ага! Вот он.

Пробежав взглядом записи, Громов быстро отыскал и себя, и своих товарищей по несчастью:

«Гонсало Санчес, крестьянин, арендатор земли в Матаро. Причинил увечья хозяину поместья, за что приговорен алькальдом и местным судом к трем годам каторги и десяти годам ссылки… Сильвио Дайвиш, мещанин из Барселоны, бывший домовладелец, приговорен… пять лет каторги и ссылка на… ого! двадцать лет – за кражу серебряной братины из монастыря на горе Монтсеррат».

Андрей ухмыльнулся: вот ведь гад, Головешка! Братину у монахов увел – и как такого не покарать Святой Деве? Ладненько, их дело…

«Рамон Кареда, каменщик…»

Ну этот хоть про себя не врал, действительно – каменщик.

«В течение трех лет во главе многочисленной организованной им шайки тайно похищал цемент и другие материалы со строительства собора Святой Эулалии».

Вот волк! Тут Громов хохотнул, не сдержался – тото соборы по шестьсот лет строили! Можно и на тысячу лет затянуть, ежели цемент воровать «многочисленными шайками»… Так… а дальше у нас… он сам – Андреас Громахо. И что там? Хо! Растрата казны форта Монтжуик! Ох, ничего ж себе – у них там что, еще и казна была?

Честно говоря, чего бывший сеньор лейтенант никак не ожидал, так это непонятно откуда взявшегося обвинения в казнокрадстве. Хотя… как раз вполне понятно: никакой политики, казнокрад – и точка. Интересно, что Мартину приписали? Оп…

О Мартине Андрей не прочитал ничего – страница в журнале оказалась вырванной. Даже не одна – несколько… то ли в них чтото заворачивали, то ли ктото хотел чтото скрыть – а зачем? От кого теперь скрыватьто?

В дверь осторожно постучали:

– Сеньор лейтенант? Ты здесь, Андреас?

Громов распахнул дверь:

– Рамон! Да заходи же, не заперто. Чего такой скромный?

– Да думал, мало ли ты не один, а с какойнибудь поселянкой, – махнув рукой, каменщик уселся за стол. – Знаешь, я ведь только что отсюда парочку выгнал, Пташку с девчонкой – ишь, отыскали себе местечко. Не по чину!

– Интерееесно… И что они тут делали? – вспомнив вырванные листы, насторожился молодой человек.

Рамон хмыкнул и поглядел на бочонок:

– Да ничего интересного – целовались просто. Даже друг дружку не лапали… впрочем, может, и дошло б до чего – да я помешал, выгнал. Каютато теперь – для тебя, Андреас, ты ж у нас нынче за старшего. А в бочонкето что?

– В бочонке? Ром, я думаю. Хочешь, так попробуем – стаканы вон, в шкафчике, у двери.

Ром оказался на удивление неплохим, забористым и пахучим – но пах приятно.

– А ничего, – крякнув, похвалил Каменщик. – У покойника капитана губа была не дура. Так ты все же решил – к испанцам?

– Ну а куда? – Громов поставил на стол опустевший стакан. – К англичанам нам, наверное, тоже бы можно – конечно, не в Чарльстон – да ведь до них еще плыть и плыть, а СанАгустин – он вот, под боком.

– Поселенцы в СанАгустин не хотят, – оглянувшись на дверь, тихо промолвил Кареда. – Слышал, как они промеж собою шушукались. Хотят к англичанам.

– Ха! – Андрей хлопнул себя ладонями по коленкам. – Ну наглецы! Это после всегото?

– Думаю, они хотят пленных просто убить да выбросить море. А потом все свалить на пиратов. Что ты так смотришь, Андреас? – каменщик ухмыльнулся и пододвинул стакан ближе к бочонку. – Староста их, Охейда, к тебе еще не подходил?

– Нет.

– Ну так подойдет завтра. Выпьем еще? Напоследок?

Староста поселенцев явился с утра и имел с Громовым весьма непростую беседу, в ходе которой Андрею стало многое ясно, и в первую очередь то, что появились серьезные проблемы, которые хотелось бы разрешить как можно более срочно. Поселенцы оказались людьми весьма практичными, и им вовсе не хотелось отдавать корабль, который вполне можно было продать в какойнибудь гавани. К тому же некий сеньор Ромуальдо с помощниками уже спускался в трюм и тщательно пересчитал чернокожих невольников – на живой товар ушлые переселенцы теперь тоже рассчитывали и каждый желал получить свою долю.

О неграх, кстати, думал и Громов, предполагая, причалив к берегу еще до СанАгустина, отпустить их на все четыре стороны, а там – как знают. Гуманист… Однако поселенцы решили иначе: живой товар – живые деньги. Впрочем, с невольниками вопрос был не главным, иное дело – судьба корабля. Продать захваченное судно? Да еще в английских колониях? Неет, это не старые пиратские деньки, нынче времена иные, за такие дела запросто вздернуть могут… как того же Кидда!

– У ваших людей, сеньор Охейда, от жадности совсем крышу снесло? – выслушав старосту, язвительно осведомился Андрей.

– Извините… что снесло? – конечно же, собеседник игры слов не понял. – Какую крышу?

– Вы все с ума сошли! – молодой человек попытался изложить свои мысли куда более доходчиво. – На виселицу захотели? Как вы собираетесь продать этот чертов корабль? Кому? Никого здесь не зная.

– Люди говорят, что «Святая Эулалия» – доброе судно, – угрюмо пояснил староста. – И стоит хороших денег. Зачем нам их терять? Здесь, на чужбине, любая медяшка – не лишняя. Тем более, получив свою долю, многие вернулись бы домой.