Пиратика
Шрифт:
Трепеща как бабочки, Злыдня мисс Злюк и Хваткая мисс Хватс – директриса Академии – провели Уэзерхауса анфиладой сверкающих коридоров.
– Она здесь, внутри.
– Так впустите же меня к ней, мадам.
– Ох, сэр… вы думаете…
– Замолчите и отойдите, – приказал Землевладелец Уэзерхаус, грубостью способный перещеголять кого угодно.
Но почтенные дамы не собирались так легко сдаваться.
– Сэр… она, быть может, опасна…
– Даже вооружена…
– Или…
– Замолчите же! Заткнитесь! А не можете, так проваливайте!
Мисс З. и мисс X. поспешно
– Черт побери! Это еще что такое?!
Артия, сидевшая у камина, лениво обернулась и бросила равнодушный взгляд на разъяренного, раззолоченного краснолицего человека в дверях – своего отца.
Еще вчера, если бы он ворвался к ней в таком гневе, она бы расплакалась и виновато потупила глаза.
Но теперь – совсем другое дело. Теперь его бешенство вызвало у нее лишь презрительную улыбку.
– Какого черта ты ухмыляешься?! Погляди на себя! Шесть лет я держу тебя в этом заведении, чтобы воспитать из тебя, моряцкое отродье, настоящую леди. То есть, чтобы тебя улучшили, а не испортили вконец.
– А что, сэр, разве я испортилась? – всё так же лениво осведомилась Артия, протягивая к огню длинные ноги. На ней были мужские штаны, грубые сапоги, белая рубашка и залатанный камзол из потускневшего бархата. Распущенные волосы не были завиты, и среди свежевымытых каштановых локонов поблескивала та самая прядь оранжевого, словно бархатцы, огня, которую Землевладелец Уэзерхаус впервые заметил шесть лет назад.
– Ты вся в свою мать.
– Моя мама была очень хорошей.
– Но не для меня!
– Тогда что же ты, папа, в нее втюрился?
– Как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне?!
– А что я такого сказала? Ведь ты же на ней женился.
Уэзерхаус взревел.
От рева его содрогнулись позолоченные гипсовые плоды и виноградные лозы на потолке.
Артия равнодушно пожала плечами, достала из кармана мелкое зимнее яблоко и принялась с аппетитом хрустеть, глядя, как ее отец мечется по комнате, колотя тростью по ножкам стульев.
– Разве ты не знаешь, что твоя негодная мать – Молли – была самой худшей из всех самых худших женщин на свете?!
– Она была пиратом!
– Можешь назвать и так. Если хочешь…
Артия встала:
– Она говорила, что никогда не убила ни единого человека, только отбирала у них богатства. И это правда!
– Выброси из головы эту чушь! – Любое проявление несогласия с его собственной точкой зрения выводило Землевладельца из себя.
– Пушка взорвалась. Это я вспомнила. А потом снова ничего не помню. Шесть лет я прозябала здесь. В этой школе, как в тюрьме, среди идиотских кудрявых дурочек. И вы, сэр, еще говорите о чуши, – воскликнула Артия, сверкая глазами, холодными, как сталь. – Вот где настоящая чушь!
– Где ты достала эти позорные тряпки?
Артия расхохоталась.
– Взяла у конюхов. Их лучшие воскресные костюмы. А рубашку и куртку выпросила у школьного носильщика. Я заплатила и ему, и прачке. Извини уж, твоими деньгами, ты ведь всё равно мне их отдал.
– Я дал их тебе на новое платье…
– Так вот же оно, мое новое платье!
Уэзерхаус облокотился о
каминную полку и впился в дочь пылающим взглядом. До чего же она сейчас напоминала ему его бывшую жену Молли Фейт!– Если ты так хорошо всё помнишь, то не забыла ли ты, девочка, какой беспечной вертихвосткой была твоя мамаша?
Артия резко – словно кошка, встретившая другого, чужого, ненавистного кота, – обернулась. Уэзерхаус, забыв про гнев, разинул рот.
– Моя мать, сэр, была Владычицей Дальних Морей, Королевой Пиратов, и командовала флотом из двадцати кораблей!
– Этот спектакль… это ложь…
– Ее имя, сэр, до сих пор гремит по всему миру! И звали ее не Молли, и не Фейт, не называли ее и твоим именем, папа, которое она взяла после свадьбы.
– Она была обыкновенной…
Артия передернула плечами. Из ее глаз выкатились две прозрачные слезинки. Но они не придавали ей слабости.
Слезы блестели у нее на щеках, как крошечные серебряные медальки, выкованные глазами из гордости.
– Ее называли Пиратика.
– Опомнись. Какая еще Пиратика! – Уэзерхаус, жалкий и в то же время ожесточившийся, презрительно фыркнул. – Она мертва! Настолько же мертва, как и та картонная мелодрама, которой была вся ее жизнь. Мертва и погребена – можно сказать, пошла на корм рыбам.
– Знаю…
– А что касается тебя, Артемизия, то слушай мой приказ. Надеюсь, тебе в этой комнате удобно. Потому что здесь ты и останешься, девочка моя, пока не придешь в чувство. Тюрьма, говоришь? Тогда тебя в ней запрут. Без еды, без изысканных дамских штучек, без чая, без кофе, шоколада и сока. Только чашка воды в день. И без дров для камина!
– Поздравляю тебя с Рождеством, – сказала Артия.
– Довольно! – прорычал Землевладелец Уэзерхаус. – Я этого на всю жизнь нахлебался с Молли. От тебя я наглости не потерплю!
Когда за ним захлопнулась дверь, Артия прошептала, глядя в огонь:
– И она тоже была сыта вами по горло, сэр. Вот почему она тебя бросила и взяла меня с собой, когда я была совсем маленькой. Я потеряла шесть лет жизни. С меня тоже довольно!
Она поворошила кочергой в камине, потом достала ее, почерневшую от жара и копоти, и черным концом написала на белой стене над камином настоящее имя своей матери.
Где-то далеко в ночной тиши послышался протяжный рев. Это трубил олень, то ли в лесу, то ли на Пустоши.
За окном белыми хлопьями падал снег.
Огонь в камине давно угас, и в запертой комнате с каждой минутой становилось всё холоднее. Но Артия не обращала внимания на холод. Несмотря на отцовские слова, несмотря на запертые окна и двери, она намеревалась любой ценой выбраться отсюда. Поэтому пора было привыкать к переменам климата.
В эту минуту, точно так же, как и всё утро, как и весь день, она снова и снова воскрешала в памяти всё, что могла вспомнить. Образы один за другим вставали перед глазами: сочные и живые, будто нарисованные в мозгу яркими красками.