Пискаревский летописец. Происхождение, источники, авторство

Чаще всего историки обращали внимание на те статьи летописца, где читаются рассказы, повествующие об опричнине и Смутном времени. Это, прежде всего, объясняется тем, что в составе Пискаревского летописца имеется ряд оригинальных сообщений, касающихся этих периодов. Нельзя не заметить и того, что история опричнины и Смутного времени вызывала на протяжении 50–90-х гг. XX в. у исследователей особый интерес, и поэтому они неоднократно обращались к известиям о них, сохранившимся в составе интересующего нас памятника.

Одна из первых статей Пискаревского летописца, содержащая сведения по истории опричнины, говорит о разделении государства на опричнину и земщину. В. И. Корецкий привлек эту статью для изучения земельной политики того времени. «С точки зрения земских землевладельцев, – отмечает историк, – суть опричной земельной политики передана в Пискаревском летописце… В этом неофициальном летописном рассказе подчеркивается момент опричной разделения русской земли, государства» [109] . Здесь историк обратил внимание на то, что Пискаревский летописец дает возможность проследить отношение к опричнине земских людей. В. И. Корецкий заметил, что в летописи особо оговорено то, что высланные из опричных уездов землевладельцы лишились своих старинных вотчин и поместий и не получили взамен никакого земельного возмещения [110] . Статья памятника углубляет и дополняет знания исследователей об опричной земельной политике.

109

Корецкий В. И. Развитие феодальной земельной собственности в России XVI в. // Социально-экономические проблемы российской деревни. Ростов, 1980. С. 40.

110

Там же.

Изучение взаимоотношений земщины и опричнины не ограничивается наблюдением В. И. Корецкого. Других историков также интересовали подобные сюжеты. В частности, споры исследователей вызвала статья, где приведены сведения о выступлении земских людей против опричнины. Разногласия возникли, прежде всего, из-за датировки этого события. А. А. Зимин относил выступление против опричнины к 1566 г. Однако еще П. А. Садиков, незнакомый с текстом Пискаревского летописца, предположил, что выступление ряда участников земского собора против опричнины состоялось вскоре после назначения митрополитом Филиппа Колычева (25 июня 1566 г.). Этот вывод, по мнению А. А. Зимина [111] , подтверждается свидетельством Пискаревского летописца, сообщающего о протесте земских людей против опричной политики Ивана Грозного (без точного указания на время): «И бысть в людех ненависть на царя от всех людей и биша ему челом, и даша ему челобитную за руками о опришнине, что не достоит сему бытии» [112] .

111

Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964. С. 203.

112

Пискаревский летописец. С. 190.

На недовольство земских людей опричными порядками обратил внимание и Р. Г. Скрынников. «По свидетельству (Пискаревского. – С. Х.) летописца, опричнина вызвала крайнее озлобление в земщине», – писал Р. Г. Скрынников. При этом он ссылался на тот же текст источника. По мнению исследователя, «летописец отметил, что в выступлении участвовали «все люди земли». Однако, как совершенно справедливо подчеркнул Р. Г. Скрынников, летописцем не называлась дата выступления [113] . Вывод историк повторяет и значительно позже [114] . Отсутствие датировки делает затруднительным для исследователей установить связь между летописным сообщением и историческим событием.

113

Скрынников Р. Г. Начало опричнины. С. 343.

114

Скрынников Р. Г. Царство террора. С. 293.

С. О. Шмидт, как и А. А. Зимин, датирует выступление против опричнины 1566 г.: «В позднейшем летописце (Пискаревском) вряд ли случайно произошло смещение событий: вслед за упоминанием о начале опричнины ("того же году") говорится о "ненависти на царя от всех людей" и о челобитной за руками о опришнине, что не достоит сему бытии». «Видимо, – продолжает исследователь, – сходство событий 1564 и 1566 гг. было так велико, что оба протеста слились в один уже в представлении людей, писавших сравнительно скоро после этого времени» [115] . В связи с этим наблюдением С. О. Шмидт приходит к выводу, что в одной статье автор Пискаревского летописца объединил под одним годом два разновременных события.

115

Шмидт С. О. У истоков российского абсолютизма. М., 1996. С. 260–261.

В отличие от своих предшественников В. И. Корецкий в одной из поздних работ оспаривал датировку «массового выступления против опричнины» 1566 г.: «В исторической литературе стало обычным относить это известие к лету 1566 г. однако такая датировка не может быть принята, ибо о передаче челобитья говорится уже после сообщения о переезде царя на новый опричный двор (январь 1567 г) и до известия о гибели князя Владимира Андреевича Старицкого (осень 1569 г.). Следует также отметить, что и в летописных отрывках, и в Пискаревском летописце подчеркивается массовость и народность выступления, что не вяжется с известием о выступлении дворянских фрондеров, даже если принять их число, по Шлихтингу, в 300 человек» [116] . Ссылаясь на Сокращенный временник, имевший, по его мнению, общий источник с Пискаревским летописцем, В. И. Корецкий связывал выступление против опричнины с волнениями посадского населения: «Еще более массовый характер выступление против опричнины, как возмущение посадского населения Москвы, всего посадского „мира“, а не земской дворянской оппозиции, предстоит в Сокращенном временнике, имевшем общий источник с Пискаревским летописцем». «Все это, – заключал историк, – заставляет сблизить известие Пискаревского летописца не с событиями лета 1566 г., когда группа земских дворян выступила против опричнины, а с событиями лета 1568 г., когда против опричнины поднялось все посадское население Москвы, московский посадский „мир“ » [117] . Таким образом, мы видим, что Пискаревский летописец не содержит точного указания даже на дату широко известного события. Это заставляет исследователей делать выводы на основе его сообщений с известной осторожностью.

116

Корецкий В. И. История позднего русского летописания второй половины XVI – начала XVII вв. М., 1986. С. 25.

117

Там же. С. 26.

Запись о выступлении земских людей против опричнины не является единственным сообщением, достоверность которого внушает сомнение. Другая статья Пискаревского летописца, вызвавшая противоречивые оценки исследователей, посвящена деятельности Алексея Адашева и священника Сильвестра. В Пискаревском летописце сообщается, что они сидели вместе в избе у Благовещенского собора и управляли Русской землей. Историки по-разному оценивали достоверность этой статьи. А. А. Зимин рассматривал известие об Адашеве и Сильвестре как вполне заслуживавшее доверие и даже ссылался на него при подтверждении достоверности других источников: «Свидетельства Грозного и Андрея Курбского можно подкрепить оценкой деятельности Адашева и Сильвестра, данной Пискаревским летописцем» [118] . С. О. Шмидт согласен с такой версией, но уточняет, что Адашев был известен царю еще до пожара 1547 г., а не стал известен во время пожара, как это описано в Пискаревском летописце, потому что Адашев и его жена названы в числе самых близких лиц к царю в «чине» царской свадьбы февраля 1547 г. [119] Исследователь объясняет причину такого смещения событий временной отдаленностью: «Но уже у ближайших современников царя приближение Адашева к царю и его возвышение связывали с событиями июня 1547 г. (близкая аналогия в рассказе Курбского). К 1547 г. отнесено возвышение Адашева и в Степенной книге А. Ф. Хрущова» [120] .

118

Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. М., 1960. С. 324.

119

Шмидт С. О. У истоков российского абсолютизма. М., 1996. С. 324.

120

Там же. С. 48.

Д. Н. Альшиц тоже ссылался на Пискаревский летописец, когда писал о высокой оценке современниками справедливого характера правления Адашева: «Современники высоко оценили справедливый характер правления Алексея Адашева, возглавлявшего фактически правительство, и участие в его работе священника Сильвестра» [121] . Адашев и Сильвестр прежде всего осуществляли правосудие, наказывали бояр за челобитную волокиту.

Р. Г. Скрынников согласился с мнением об Адашеве и Сильвестре, высказанном автором Пискаревского летописца, но отметил фактическую неточность статьи об Адашеве и Сильвестре. Историк указал на то, что Адашев и Сильвестр не сидели вместе в избе у Благовещения: Сильвестр находился в Благовещенском соборе, а Адашев в приказной избе, стоявшей напротив этого собора [122] . Р. Г. Скрынников обращался к свидетельству Пискаревского летописца, когда писал об Адашеве: «В своей общественной деятельности Адашев руководствовался принципами, которые снискали ему всеобщую популярность. Он любил справедливость, сурово карал приказных, повинных во взяточничестве и плутнях, не терпел боярской волокиты в судах» [123] . Другое известие Пискаревского летописца о пребывании Адашева год в Константинополе Р. Г. Скрынников привел как бесспорный факт, ничем не аргументировав свой вывод [124] .

121

Альшиц Д. Н. Первый опыт перестройки государственного аппарата в России // Общественное сознание, книжность, литература периода позднего феодализма. Новосибирск, 1990. С. 245.

122

Скрынников Р. Г. Начало опричнины. Л., 1966. С. 62–63.

123

Там же. С. 162.

124

Скрынников Р. Г. Царство террора. С. 99.

А. Н. Гробовский является представителем другой точки зрения, диаметрально противоположной приведенным выше. Он не признает важной политической роли Адашева и Сильвестра и, соответственно, иначе оценивает известие о них Пискаревского летописца: «Бросим беглый взгляд на "некоего москвича" О. А. Яковлевой, чьи воспоминания дают такие важные и ценные сведения о Сильвестре, сведения, полностью подтверждающие рассказы Ивана Грозного и князя Курбского о всемогуществе священника… Подведем итог: оказывается, воспоминания "некоего москвича" в действительности основаны на воспоминаниях нескольких москвичей. Встает вопрос – кого именно? Я считаю очевидным, что, несмотря на восторженные заявления историков о содержащихся в Пискаревском летописце новых сведениях относительно власти и влияния Алексея Адашева и Сильвестра и их совместного управления Русской землей, в действительности эти новые сведения довольно стары» [125] . А. Н. Гробовский отмечает, что единственные источники XVI столетия, которые дают характеристику Алексея Адашева и Сильвестра, соответственную той, которую мы находим в Пискаревском летописце, по воспоминаниям москвичей, следующие: послания царя Ивана Грозного князю Курбскому, приписка к Царственной книге, сделанная царем Иваном, и рассказ князя Андрея Курбского, который представляет собой не что иное, как пересказ и зеркальное отражение гипербол Грозного. Исследователь сравнивает Пискаревский летописец с «Историей» князя Курбского, т.к. оба памятника одинаково пишут об Адашеве и Сильвестре: «Воспоминания какого москвича „воспоминал“ некий москвич, ко гд а писал об Алексее Адашеве и всемогущем Силвестре, становится совершенно очевидно, если вспомнить несколько необычные привычки Алексея Адашева, касающиеся его образа жизни и еды, – так, как о нем сообщается в Пискаревском летописце: „А житие его было: всегда пост и молитва безпрестани, по одной просвире ел на день“» [126] .

125

Гробовский А. Н. Иван Грозный и Сильвестр (история одного мифа). Лондон, 1987. С. 146–147.

126

Там же. С. 146–147.

Продолжая сравнение, А. Н. Гробовский иронически замечает, что «поистине Алексей Адашев был, как писал князь Курбский, «ангелом подобен» [127] . Таким образом, исследователь рассматривает «Историю» Курбского и Пискаревский летописец как произведения, находящиеся в русле одной традиции, резко враждебной опричнине. Но А. Н. Гробовский не провел детального текстологического сравнения Пискаревского летописца и «Истории» Курбского, поэтому его вывод об общей традиции, связывающей Пискаревский летописец и «Историю о великом князе московском» представляется несколько опрометчивым. В летописце незаметно никакого влияния сочинения князя Курбского: заметка об Адашеве и Сильвестре является единственной, которая читается в обоих произведениях, но текстуально у них нет ничего общего. Противоположные оценки, даваемые исследователями сведениям Пискаревского летописца об одних и тех же событиях, показывают, что изучение этого памятника далеко от завершения.

127

Там же.

Многие исследователи Пискаревского летописца обращались к нему для изучения истории опричного террора. А. А. Зимин взял из памятника сообщения о казнях в Пскове: «Во Пскове погибли игумен Псково-Печерского монастыря Корнилий и келарь (вероятно, упоминавшийся в синодиках Вассиан Муромцев)» [128] . Известие Пискаревского летописца о казнях историк оценивал как достоверное. В подтверждение его достоверности он ссылался на синодик, где названы те же лица, что и в Пискаревском летописце.

128

Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964. С. 302; М., 2001. С. 190.