Пискаревский летописец. Происхождение, источники, авторство
Шрифт:
Другой историк опричнины, Р. Г. Скрынников, приводил свидетельства Пискаревского летописца, когда писал о казни Владимира Андреевича Старицкого и его семьи: «В начале октября Старицкий прибыл на ямскую станцию Богану и разбил там свой лагерь… После короткого судебного "разбирательства" князь Владимир был доставлен 9 октября 1569 г. в царский лагерь и по приказу царя выпил кубок с отравленным вином. Вместе с ним приняли яд его жена и девятилетняя дочь Евдокия» [129] . Р. Г. Скрынников обращался к Пискаревскому летописцу и тогда, когда писал о казни матери князя Владимира Андреевича Старицкого: «Опричники забрали старицу Евдокию из Горитского монастыря и на речных повезли в Слободу. 11 октября она была казнена. Царь „по дороге велел ее в судне в ызбе в дыму уморити“ » [130] . Свидетельство Пискаревского летописца о казни Евдокии Старицкой Р. Г. Скрынников приводил и в позднейшей монографии [131] .
129
Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. СПб., 1994. С. 79.
130
Он же. Опричный террор. С. 127.
131
Он
Обращение историков к памятнику как источнику по истории времени Ивана Грозного не ограничивалось только привлечением свидетельства о казнях. Статьи Пискаревского летописца о взаимоотношениях Москвы и крымских татар, передаче трона Симеону Бекбулатовичу также часто служили для историков источником, к которому они обращались в исследованиях по истории XVI в. А. А. Зимин ссылался на свидетельства Пискаревского летописца при описании пожара 1572 г., случившегося во время нападения на Москву крымского хана Девлет-Гирея: «Пожар был кратковременным, но катастрофическим: «Крымской царь посады на Москве зжег, и от того огня грех ради наших оба города выгорели, не осталось ни единые храмины, а горела всего три часа» [132] .
132
Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964; М., 2001. С. 272.
Р. Г. Скрынников следовал тексту Пискаревского летописца при описании нападения татар на Москву в 1571 г.: «От взрывов, сообщает Пискаревский летописец, вырвало две стены городовых у Кремля» [133] . Свидетельства Пискаревского летописца приводил и А. А. Зимин, рассказывая о гибели в битве при Молодях мурзы Теребердея, пленении суздальцем Темиром Алалыкиным мурзы Дивея, хитрости русских военачальников: «Во время сражения Девлет-Гирей взял в плен гонца с грамотами, которого послал русским военачальникам московский наместник Юрий Токмаков. В грамотах сообщалось, чтобы воеводы „Сидели (в Гуляй-городе) безстрастно, а идет рать наугородцкая многая“ » [134] . Р. Г. Скрынников писал о том же самом, только добавил, что ложные грамоты о походе царской рати побудили хана не к отступлению, как это представлено в летописце, а к более энергичным действиям [135] .
133
Скрынников Р. Г. Царство террора. С. 450.
134
Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964; М., 2001. С. 272.
135
Скрынников Р. Г. Царство террора. С. 450.
В. Б. Кобрин использовал сведения из Пискаревского летописца, когда писал о переговорах Ивана Грозного с крымскими послами после нападения татар на Москву: «Переговоры Ивана IV начались в необычной атмосфере. По приказу царя во время аудиенции бояре были не в торжественном парчовом одеянии, а в простых черных одеждах. Пискаревский летописец сообщает, что и сам царь одел сермягу» [136] .
Р. Г. Скрынников приводил данные Пискаревского летописца при описании казней 1570 г., передаче трона Симеону Бекбулатовичу и последующих вслед за этим казнях [137] . В. Б. Кобрин разбирает две версии о причинах передачи трона Симеону Бекбулатовичу: «Автор Пискаревского летописца передает противоречивые слухи, ходившие в то время среди русских людей. Одни утверждали, что царь испугался предсказания волхвов, напророчивших на этот год „московскому царю смерть“. Другие же полагали, будто царь „искушал люди: что молва будет в людех про то“. Больше доверия, чисто психологически, заслуживает первая версия. Ведь в колдунов и предсказателей тогда верили безоговорочно. Дела о „ведунах“, которых держали у себя для гаданий, весьма распространены. И все же не забудем, что даже автор Пискаревского летописца не утверждает истинности этого слуха, а пишет лишь, что „говорили неции“» [138] . В. Б. Кобрин показал здесь, что сам составитель Пискаревского летописца дал оценку достоверности своих сообщений и что он пользовался, скорее всего, «слухами», т.е. устными источниками.
136
Кобрин В. Б. Иван Грозный. М., 1989. С. 219.
137
Скрынников Р. Г. Опричный террор. С. 136; Он же. Царство террора. С. 485, 455–469; Он же. Трагедия Новгорода. С. 113, 148, 150–151.
138
Кобрин В. Б. Иван Грозный. С. 129.
К другим статьям Пискаревского летописца, основанным, вероятно, тоже на устных источниках, обращались Р. Г. Скрынников и С. О. Шмидт. Первый привел рассказ о пирах Ивана Грозного, когда царь велел составить список боярских речей: «Во время веселых пиров во дворце царь Иван не прочь был потешиться и пошутить не только над иноками, но и над ближними боярами» [139] . Р. Г. Скрынников ничего не сообщил ни об отношении к этим пирам автора летописца, ни о том, как соотносится эта статья памятника с другими. О речах, на этот раз записанных в посаде, упоминает и С. О. Шмидт: «Можно лишь догадываться о том, что существовали письменные источники, в какой-то мере выражавшие умонастроения и „черных людей“, памятники „народной публицистики“ – челобитные, „сказания“, подметные письма, тайные записи разговоров, которые велись в рядах московского торга (как в последующие десятилетия, когда по заданию царя посылали „слушать в торг у всех людей всех речей и писати тайно“, и, ознакомившись однажды со „списком речей мирских“, Иван IV удивишася мирскому волнению)» [140] . В. Б. Кобрин оценивал такие сообщения Пискаревского летописца следующим образом: «Обстановку в стране и при дворе в последующие годы жизни царя хорошо рисует слух, записанный в Пискаревском летописце о „списке речей срамных“ » [141] . Но историки, процитировав эти «слухи», не определили их происхождение, не дали оценку достоверности подобных «речей».
139
Скрынников Р. Г. Опричный террор. С. 162–163.
140
Шмидт С. О.
У истоков российского абсолютизма. М., 1996. С. 78.141
Кобрин В. Б. Иван Грозный. С. 135–136.
Другая тема, для изучения которой исследователи обращались к Пискаревскому летописцу, касается кануна Смутного времени и последующих событий Смуты. Но, в отличие от событий времени опричнины и эпохи Ивана Грозного в целом, ссылки на Пискаревский летописец при исследовании Смуты и предшествующих ей годов в трудах историков встречаются реже. Возможно, объяснение такого предпочтения кроется в том, что от XVI в. сохранилось гораздо меньше источников, чем от Смутного времени. Но все же полностью игнорировать Пискаревский летописец исследователи, занимающиеся историей конца XVI – начала XVII в., не могли. При этом они часто не ограничивались иллюстративным привлечением памятника, а пытались дать оценку достоверности его сообщений.
Р. Г. Скрынников ссылался на свидетельства Пискаревского летописца, когда писал о народных волнениях после смерти Грозного: «…В случае успеха Бельский мог ликвидировать регентский совет и править от имени Федора единолично, опираясь на военную силу. Над Кремлем повеяло новой опричниной. Но Бельский и его приверженцы не учли одного важного фактора. Таким фактором была народная стычка у кремлевских ворот, послужившая толчком к восстанию». В подтверждение своего вывода Р. Г. Скрынников привел цитату из Пискаревского летописца: «Народ всколебался весь без числа со всяким оружием». Историк пришел к выводу, что факты заставляют признать участие в вооруженных выступлениях против вместе с городскими низами и купечества и дворян. Именно они подали сигнал к восстанию, вспыхнувшему сразу после смерти Грозного, что отмечено и в Пискаревском летописце. Молодой сын боярский, повествует летописец, проскакал тогда по столичным улицам, вопя во весь голос «в народе, что бояр Годуновы побивают» [142] .
142
Скрынников Р. Г. Борис Годунов. М., 1978. С. 24–25.
О народных волнениях, цитируя Пискаревский летописец, Р. Г. Скрынников писал и в другой монографии – «Россия накануне Смутного времени» [143] . В работах «Борис Годунов», «Россия накануне Смутного времени» Р. Г. Скрынников опирался на этот же памятник при описании сражений с татарами под Москвой в 1591 г., богомолья в церквях за царицу Ирину [144] . Последнее он выделил особо: «Православный люд был изумлен, услышав в церквях многолетие царице. Летописцы отметили этот факт как неслыханное новшество» [145] . Таким образом, исследователь объяснил, почему сообщение о богомолье за долголетие царицы Ирины попало в летописец.
143
Он же. Россия накануне Смутного времени. М., 1980. С. 71.
144
Он же. Борис Годунов. С. 64, 107; Он же. Россия накануне Смутного времени. С. 90, 126–127.
145
Там же. С. 126.
Но Пискаревский летописец, в отличие от других источников, уделяет внимание царице Ирине не только из-за нарушения традиционного порядка православной литургии. Р. Г. Скрынников считал, что летописец проявлял особый интерес к царице, и привел для доказательства своего мнения статью Пискаревского летописца о строительстве крепости в Астрахани: «Ввиду опасности турецкого нападения на Астрахань русское правительство отдало приказ о строительстве крепости на переволоке между Доном и Волгой, названной Царицыным в честь Ирины Годуновой» [146] . Но автор не объяснил причину особого внимания летописца к царице, т.к. не проанализировал это сообщение в контексте самого памятника.
146
Скрынников Р. Г. Россия накануне Смутного времени. С. 54.
Большой интерес историков вызывали статьи свода, связанные с Григорием Отрепьевым и другими событиями Смутного времени. Исследователи обратили внимание на рассказ Пискаревского летописца о скитаниях Григория Отрепьева по монастырям, но дали им совершенно различную оценку. Здесь, как и в ряде сообщений об опричнине, разногласия вызвала прежде всего достоверность события, описанного в Пискаревском летописце. В. Б. Кобрин не сомневался в том, что рассказ Пискаревского летописца соответствует действительности: «Автор летописца, хорошо осведомленный о различных слухах, бродивших по Руси, рассказывает, что Отрепьев перед побегом в Польшу проник в монастырь, где содержалась царица, "и, неведомо каким вражьим наветом, прельстил царицу и сказал ей воровство свое. И она ему дала крест злат с мощьми и камением драгим сына своего, благоверного царевича Дмитрея Ивановича Углецкого"» [147] . Р. Г. Скрынников же, наоборот, считал сообщения об этих событиях фантастическими, принадлежащими перу не слишком хорошо информированного человека: «Самый загадочный эпизод в биографии Отрепьева – его блуждания по провинциальным монастырям. Современники знали о них понаслышке и неизменно противоречили друг другу, едва начинали перечислять места, в которых побывал чернец. Хронология их рассказов и вовсе легендарна. Один из летописцев записал, что Гришка прожил три года в монастырьке под Галичем, а потом два года „пребываше и безмолствоваше“ в Чудове, но, кажется, этот летописец был не особенно осведомленным человеком. Железноборский Галичский монастырь Ивана Предтечи он почему-то именовал Живоначальной Троицы Костромского уезда. Совсем фантастичен его рассказ о посещении Отрепьевым царицы Марии Нагой в монастыре на Выксе» [148] .
147
Кобрин В. Б. Кому ты опасен, историк? М., 1992. С. 91.
148
Скрынников Р. Г. Материалы для биографии Григория Отрепьева // Проблемы отечественной и всеобщей истории. Л., 1976. С. 77.
В. И. Корецкий ссылался на Пискаревский летописец, когда писал о борьбе за власть в боярских кругах в 1606 г.: «Факт острой борьбы за власть в боярских верхах в мае 1606 г. подтверждается Пискаревским летописцем. Однако там на Лобное место с Шуйским выходил не Голицын, а Мстиславский. О кандидатуре Мстиславского писали Горсей и Маржерет» [149] . Таким образом, исследователь, приводя примеры из других источников, подтвердил достоверность сообщения о событиях 1606 г. Пискаревского летописца.
149
Корецкий В. И. История русского летописания второй половины XVI – начала XVII вв. М., 1986. С. 157.