Шрифт:
ИЗДАНИЕ ПОДГОТОВИЛИ
Д. А. ОЛЬДЕРОГГЕ, В. А. ПЕТРИЦКИЙ, А. М. ШАДРИН
ОТ РЕДАКЦИИ
Альберт Швейцер остался в памяти человечества как один из виднейших борцов за мир. Еще в начале века он разделял и поддерживал антивоенную позицию Ромена Роллана. Особенного же подъема антивоенная деятельность Швейцера достигла после второй мировой войны, в пятидесятые —шестидесятые годы. Швейцер одним из первых на Западе поднял голос против применения атомного оружия. Он писал о тех страшных последствиях ядерных испытаний, которые сказываются на здоровье ныне живущих на земле людей и разрушительной силой своей угрожают грядущим поколениям.
Деятельность Альберта Швейцера в защиту мира имела огромный международный резонанс. На его статьи откликались крупнейшие ученые и общественные деятели всех стран, их встречали в штыки противники прекращения ядерных испытаний.
Характерно, что в своих публицистических выступлениях Швейцер постоянно высказывался в поддержку миролюбивых предложений СССР и социалистических стран. В декабре 1957 года, когда Польская Народная Республика предложила создать в центре Европы безъядерную зону, Швейцер горячо одобрил эту инициативу. Столь же решительно Швейцер поддержал и советский план всеобщего разоружения. В книге «Мир или атомная война?» он писал: «Лишь Советский Союз предложил план разоружения, который должен лечь в основу переговоров. В первую очередь этот план предусматривает немедленное прекращение ядерных испытаний... То, что Советский Союз, начиная с этого момента, прекращает испытания сам, имеет большое значение. Если бы Англия и Америка присоединились к этому разумному, соответствующему международному праву решению, люди освободились бы от страха перед испытательными взрывами, ведущими к радиоактивному загрязнению воздуха и почвы, что угрожает существованию человечества».
Комментируя Московский договор 1963 года о запрещении ядерных испытаний в трех средах, Швейцер обращал внимание на перспективы, которые открывает подписание этого договора для дальнейшей разрядки международной напряженности.
Летом 1962 года в Москве состоялся
Деятельность свою в защиту мира Альберт Швейцер не прекращал до последнего вздоха.
Почему же к голосу Швейцера с таким вниманием прислушивались люди доброй воли всего земного шара? Почему и сейчас, когда его уже нет на свете, все передовое человечество помнит о нем я все чаще возвращается к его книгам? Что привлекает к нему советского читателя в наши дни?
Прежде всего высокий нравственный облик автора. Прогрессивное человечество ценит и чтит гуманистические принципы Швейцера, противостоящие звериному закону «Человек человеку — волк», расовой ненависти, моральной деградации, разрушению и войне. Книги Швейцера по теории и истории этики, культуры далеки от марксизма, от понимания действительных причин социальной несправедливости и коренных пороков капиталистического общества. Он не видел реальных путей преобразования современного ему мира, ликвидации таких его порождений, как монополизм и колониализм. Однако в своей философии он выступает благородным и пламенным борцом против социального зла и несправедливости. Он гневно бичует расизм, фашизм и милитаризм. Таким борцом он был не только в области философии, но и в повседневной действительности.
Жизненный опыт Альберта Швейцера нашел яркое выражение в его «Письмах из Ламбарене». Это своего рода итог многолетней деятельности автора. Начиная с 1913 года он работал врачом в одном из самых глухих и опасных для здоровья и жизни человека районов бывших французских колоний в Экваториальной Африке, где свирепствовали сонная болезнь, проказа и другие тягчайшие и чаще всего неизлечимые в то время недуги. Швейцер не искал легких путей. Он считал своим долгом врача ехать туда, где всего острее человеческие страдания, в ту глушь, где он всего нужнее лишенным медицинской помощи людям. Книга эта повествует о буднях суровой борьбы за здоровье и жизнь больных, о стойкости и о мужестве. Она учит не бояться трудностей, а преодолевать их убежденностью и силою духа.
Швейцер был последователен в настойчив во всем, за что он брался, и слово никогда не расходилось у него с делом. Именно это и определило его жизненный путь, ту более чем полувековую деятельность его в Африке, которую люди назвали Подвигом Ламбарене.
Врачебная деятельность Альберта Швейцера получила высокую оценку самих африканцев. Когда Габон, в прошлом французская колония, сделался в 1960 году независимой республикой, население этой страны не забыло той поистине братской помощи, которую в течение долгих лет оказывал ему Альберт Швейцер, навсегда связавший свою судьбу с этим краем и глубоко вникавший во все его нужды.
Больница в Ламбарене, которую он все эти годы непрерывно строил и расширял, не гнушаясь никакой, даже самой тяжелой физической работой, вовлекая в этот труд не только весь медицинский персонал, а нередко и самих больных, — больница, прославившая себя на весь мир, куда, откликаясь на его призыв, стекались врачи и сестры из многих стран, существует и сейчас, являясь одной из крупнейших в республике. Она носит имя Швейцера.
Глубоко человечное произведение, историко-биографический и публицистический документ большой важности, «Письма из Ламбарене» являются волнующим литературным памятником, художественное и общественное значение которого по достоинству оценит советский читатель.
МЕЖДУ ВОДОЙ И ДЕВСТВЕННЫМ ЛЕСОМ
Друзьям, которые помогли мне в моем деле, умершим и живущим, с глубокой признательностью
I
Как я пришел к тому, чтобы сделаться врачом в девственном лесу
Огове. Страна и люди
Я оставил преподавание в Страсбургском университете, игру на органе и литературную работу, чтобы поехать врачом в Экваториальную Африку. Как я к этому пришел?
О физических страданиях живущих в девственном лесу туземцев я читал и слышал от миссионеров. Чем больше я об этом думал, тем непонятнее казалось мне, что нас, европейцев, так мало заботит та великая гуманистическая задача, которую ставят перед нами эти далекие страны. [1] Мне представилось, что в притче о богатом и о нищем Лазаре [2] речь идет именно о нас. Мы, и есть тот богатый, ибо развитие медицины наделило нас обширными знаниями о болезнях и многими средствами против боли. Неизмеримые преимущества, которые дает нам это богатство, мы принимаем как нечто само собой разумеющееся. А где-то в далеких колониях обретается нищий Лазарь — цветные народы, которые подвержены недугам и боли так же, как и мы, и даже еще в большей степени, и у которых нет никаких средств с ними бороться. Как богатый от недомыслия своего согрешил перед бедным, который лежал у его ворот, ибо не поставил себя на его место и не захотел послушаться голоса сердца, так же грешим и мы.
1
...та великая гуманистическая задача, которую ставят перед нами эти далекие страны. — Мысль о царящих в колониях несправедливостях преследовала Альберта Швейцера задолго до того, как он приехал в Габон. Вот что говорил он еще в 1905 г.:
«... о чем думают наши правительства и ваши народы, когда они обращают свои взоры на заморские страны? О владениях, которые они возьмут под свое «верховное покровительство» или которые они привлекут на свою сторону тем или иным способом и из которых они при всех обстоятельствах извлекут выгоду. Никто не думает о воспитании, о приобщении людей к труду <...>
Наши государства; государства, столь гордые своей высокой цивилизацией, там — всего-навсего хищники <...>
Ах, прекрасная цивилизация, которая в таких возвышенных словах умеет говорить о человеческом достоинстве и о правах человека и которая в то же время унижает и попирает это достоинство и эти права у миллионов существ, единственной виной которых является то, что они живут за океаном, что кожа у них другого цвета и что у них нет возможности все это изменить. Прекрасная цивилизация, которая, сама того не подозревая, расписывается в своем ничтожестве, пустословии и грубости перед теми, кто отправляется следом за ней в заморские края и кто видит, что она там творит. Так вправе ли эта цивилизация говорить о человеческом достоинстве и о правах человека?..» (Из проповеди, произнесенной Швейцером в церкви св. Николая в Страсбурге 6 января 1905 г. — Cahiers de l’association francaise des amis d’Albert Schweitzer, 1969, XX, p. 4. — Далее сокращенно: Cahiers).
2
... в притче о богатом и о нищем Лазаре... — Евангелие от Луки гл. XVI 19 — 21.
Какие-то две сотни врачей, которых европейские государства держат на службе в колониях, могут исполнить, подумалось мне, лишь ничтожную часть стоящей перед нами огромной задачи, тем более что большинство их послано туда, чтобы в первую очередь обслуживать белых колонистов и стоящие там войска. Наше общество в целом должно признать, что разрешить эту высокую задачу призвано именно оно. Должно настать такое время, когда врачи, вызвавшиеся по доброй воле ехать в отдаленные страны, будут во множестве посылаться туда и получать всемерную поддержку в своем стремлении принести пользу туземцам. Только тогда мы будем иметь право сказать, что признали ту ответственность, которая лежит на нас, как на культурных народах, перед туземцами, только тогда начнем мы исполнять наш долг перед ними.
Под влиянием этих мыслей [3] я и решил, когда мне было уже тридцать лет, изучить медицину и поехать туда, чтобы проверить мои убеждения на деле. В начале 1913 года я получил диплом врача. [4] Весною того же года я вместе с моей женой, [5] которая обучилась искусству ухода за больными, поехал на Огове, в Экваториальную Африку, чтобы начать там задуманную работу.
Я избрал этот край, потому что находившиеся на службе в Парижской протестантской миссии эльзасские миссионеры рассказали мне, что именно в этих местах все больше и больше распространяется сонная болезнь и поэтому нужда во врачебной помощи там особенно велика. [6] Миссионерское общество выразило готовность предоставить на своем пункте в Ламбарене в мое распоряжение один из домов и разрешило мне построить там, на принадлежащей ему территории, больницу, обещав мне свою посильную помощь.
3
Под влиянием этих мыслей... — С образом страдающего африканца у Швейцера связано одно из самых глубоких впечатлений детства, повлиявших на всю его дальнейшую жизнь. Его поразила фигура негра на постаменте огромного памятника французскому адмиралу Брюа (1796 — 1855), воздвигнутого в 1864 г. в городке Кольмаре, где ему часто доводилось бывать в детские и юношеские годы, работы Огюста Бартольди (1833 — 1904), уроженца этого города, скульптора, которому принадлежит статуя Свободы в Нью-Йорке (1886). Рассказав о том, как однажды он без спросу уехал с товарищем в лодке, за что был наказан, Швейцер пишет:
«В Кольмаре же определилась и цель моих будущих плаваний. Памятник Брюа всегда приковывал мое внимание окружавшими его фигурами обитателей дальних стран. Больше всего среди них привлекал меня африканский негр. И в позе, и в чертах лица этого геркулеса я прочел грусть, которая возбудила во мне сочувствие и заставила задуматься над участью чернокожих <...>
Впоследствии, когда я жил в Мюльхаузене, где учился в коллеже, у меня сохранилась привычка всякий раз, приезжая в Кольмар, приходить посмотреть на этого страдальца <...>
Начиная с 1896 г., когда моя сестра Луиза вышла замуж за Жюля Эретсмана, я получил возможность часто бывать у них в Кольмаре... и оставаться
наедине с моим негром. Творение Бартольди воодушевило меня на то дело, которому я посвятил себя в тридцать лет.Когда в 1913 г. я в первый раз ехал вдоль берегов Африки, я увидел этих черных геркулесов, один из которых, должно быть, и послужил моделью для Бартольди. Это рослое племя населяет Берег Слоновой Кости» (Schweitzer A. Souvenirs du vieux Colmar. — Journal d’Alsace-Lorraine, 1949, 16 — 17. III).
Памятник, о котором идет речь, был разрушен во время второй мировой войны. Репродукция головы негра в натуральную величину находится в доме Швейцера в Гюнсбахе.
4
В начале 1913 года я получил диплом врача. — Поступивший в 1905 г. на медицинский факультет Страсбургского университета Альберт Швейцер сдает в конце 1911 г. последние экзамены, а в 1912 г. едет в Париж, чтобы специализироваться на тропической медицине.
Решение Швейцера встретило упорное противодействие в тех, кто его знал. Друзья старались уговорить его отказаться от перемены профессии и вернуться к прежней деятельности. «Каких только мучений не переносил я из-за того, что столько людей считали себя вправе распахивать все двери и ставни моей внутренней жизни!.. — пишет Швейцер. — Истинное благодеяние, казалось мне, совершали те, кто не пытался залезть ко мне в душу, кто просто видел во мне скороспелого молодого человека, слегка повредившегося умом, и поэтому относился к решению моему с добродушной насмешкой».
«Я долго все взвешивал, — пишет он, — и всесторонне изучил этот вопрос; я был убежден, что у меня есть нужное для этого здоровье, крепкие нервы, упорство, рассудительность, словом, все необходимое для осуществления моего замысла. «Помимо всего прочего, я считал, что у меня хватит силы духа перенести могущую меня постичь неудачу» (Schweitzer A. Aus meinem Leben und Denken. — Ausgewahlte Werke, Bd 1. Berlin, 1971, S. 104).
«Я хотел стать врачом, — пишет он дальше, — чтобы иметь возможность действовать, вместо того чтобы расточать слова <...> Медицинские знания лучше всего и всего полнее давали мне возможность исполнить это намерение, куда бы ни привела меня моя новая стезя. Для Экваториальной Африки медицина значила особенно много, ибо там, куда я собирался поехать, как явствовало из сообщений миссионеров, нужнее всего самого нужного были врачи. Тамошние миссионеры в издаваемом ими бюллетене все время жаловались на то, что бессильны облегчить физические страдания туземцев. И я решил, что во имя того, чтобы стать тем самым врачом, в котором нуждаются эти несчастные, мне стоит снова сесть на студенческую скамью. Когда мне начинало казаться, что на это уйдет слишком уж много лет, я говорил себе, что походу Гамилькара и Ганнибала на Рим предшествовало завоевание Испании, медленное и нудное» (Ibid., S. 108 — 109).
В тридцать лет Швейцер был уже вполне сложившимся человеком. Занятия естественными науками возвращали его к пристрастию детских и отроческих лет: «Страстно и увлеченно принялся я изучать естественные науки, — пишет он. — Наконец-то мне выпало счастье заниматься теми предметами, которые интересовали меня еще в гимназические годы!».
Об этом интересе к точным областям знания, роднящем его с Гете, он не раз говорит и в своих речах, посвященных памяти великого немецкого писателя.
Но было здесь и другое — столкновение с совершенно чуждой и трудной областью — медициной, требовавшей от него огромного напряжения сил.
Вот что он говорил по этому поводу своему другу Жаку Фешотту (1894 — 1962): «В теологии и музыке я был, можно сказать, у себя дома, ибо в роду моем было немало пасторов и органистов и вырос я в среде, где ощущалось присутствие тех и других. Но медицина! Это был совершенно новый для меня мир, я к нему не был готов... Сколько раз, возвращаясь после исступленных занятий на медицинском факультете, я бежал в Вильгельмкирхе к Эрнсту Мюншу, для того чтобы какой-нибудь час, отданный музыке (о, всемогущий Бах!) вернул мне равновесие и душевное спокойствие» (Feschotte J. Albert Schweitzer. Paris, 1958, p. 31).
Посещая лекции и держа экзамены на медицинском факультете, Швейцер в то же время заканчивает начатые ранее литературные работы и дает органные концерты, собирая этим средства на постройку больницы.
Раздумывая о том, что дало Швейцеру возможность проявить себя в столь различных областях, тот же Жак Фешотт отмечает, что помимо исключительных дарований, душевного равновесия и целеустремленности у него было еще уменье работать: «Все, что он делал, — будь то литературный труд или медицинское обследование, исполнение органных произведений или строительство больничного барака, — отмечено непреклонной волей достичь в каждом деле совершенства и методичной последовательностью усилий в соответствии с однажды продуманным планом. Подобно Франклину, Альберт Швейцер ни в чем не полагался на случай: предельная степень трезвости, которую он выработал в себе (он — мечтательный мальчик и порывистый юноша!) как бы уравновешивает его пылкую натуру, нисколько не уменьшая, а, напротив, усиливая ее притягательное воздействие на людей вокруг. И не приходится сомневаться, что именно это и объясняет его бесчисленные и неоспоримые достижения в столь различных сферах» (Ibid., p. 24).
5
... вместе с моей женой... — Хелене Марианне Швейцер (до замужества Бреслау, 1879 — 1957) — дочь историка средних веков, профессора Страсбургского университета Гарри Бреслау. Хелене Бреслау первоначально готовила себя к педагогической деятельности и рано начала преподавать в школе для девочек. После длительного пребывания в Италии, куда она ездила вместе с родителями (отец ее работал там в архивах), она решает оставить педагогическую работу, посвятить себя изучению живописи и скульптуры и занимается в Страсбурге историей искусств. Но это длится недолго.
Осенью 1902 г. Хелене Бреслау едет в Англию, где работает учительницей в рабочих предместьях. После этого по приглашению друзей она отправляется в Россию, живет в Полтаве и изучает там русский язык (Grabs R. Albert Schweitzer. Halle (Saale), 1962, s. 122).
Вернувшись в Страсбург, она поступает на медицинские курсы и по окончании их посвящает себя заботам о сиротах и одиноких матерях. В 1907 г. на окраине Страсбурга открывается дом для одиноких матерей с детьми, и молодая девушка начинает работать в нем, не боясь осуждения общества, в глазах которого такие женщины считались падшими.
В 1902 г. она впервые слышит игру Швейцера на органе — он исполняет хорал Баха в церкви, куда она в это время приходит с детьми. Вскоре они познакомились. Сблизила их музыка. «Музыка всегда была нашим лучшим другом», — вспоминала она впоследствии. Общность взглядов на жизнь как на исполнение долга перед людьми все больше сближает Альберта Швейцера и Хелене Бреслау. Встречи их становятся более частыми. Хелене была первой, кому Швейцер сообщил о своем решении изучать медицину, для того чтобы потом уехать в Африку. Общение с Хелене несомненно укрепило решимость, с которой А. Швейцер предпочел работу врача всему остальному. Вместе с тем все это время она деятельно помогала своему будущему мужу в его литературных работах и чтении корректур. Поженились они 18 июня 1912 г., меньше чем за год до поездки (Fleischhack M. Helene Schweitzer. Stationen ihres Lebens. Berlin, 1967).
6
…нужда во врачебной помощи там особенно велика. — Еще за семь лет до этого в письме к директору Парижского миссионерского общества Альфреду Бёгнеру от 9 июля 1905 г. Швейцер просил предоставить ему работу на миссионерском пункте в Конго и подробно рассказывал о том, как созрело его решение.
«Мысль о том, чтобы приобщиться к работе миссии, явилась мне не вчера, — пишет он. — Мальчиком еще я привык копить мелкие деньги, чтобы раздавать их потом негритянским детям».
Далее Швейцер пишет о своем образовании и о занимаемых им должностях, которые он готов оставить.
«Для того чтобы окончательно утвердиться в моем решении, я выждал четыре месяца и только теперь вот пишу вам. Сегодня вечером я еще раз продумал все с начала до конца и испытал себя, спустившись в самые сокровенные глубины сердца: решение мое непоколебимо, ничто не в силах заставить меня его изменить».
Он сообщает Бёгнеру некоторые сведения о себе: «Я ни от кого не завишу. Родители мои еще живы. Отец мой — пастор в Мюнстере, в Верхнем Эльзасе. У меня две сестры, которые очень удачно выданы замуж, а третья живет с родителями, и брат, готовящийся стать инженером. Я, кажется, уже писал вам, что мне тридцать лет. Здоровье у меня очень крепкое, и я никогда ничем не болел. Алкоголя я не употребляю.
Я не женился, для того чтобы располагать полной свободой и чтобы ничто не могло помешать мне осуществить мой замысел. Если окажется, что я хорошо переношу климат тропиков, тогда я женюсь... Если же я не вынесу этого климата или если перенапряжение сил сделает меня инвалидом, то и тогда я не буду обузой для Миссионерского общества, потому что я просто вернусь в Эльзас, где меня охотно примут на прежние должности.
Может быть, вам довелось последнее время встречать мое имя в газетах или каком-нибудь журнале, потому что немало всего писалось о моей книге о Бахе, появившейся в свет в феврале этого года. Я забыл сказать вам, что к тому же я еще и музыкант и близкий друг Видора, по просьбе которого и была написана эта книга. Труд этот принес мне семьсот франков чистого дохода. Я получил их и отложил, для того чтобы мне было чем оплатить мою поездку в Конго и я мог избавить Миссионерское общество, которому и без того приходится тратить много денег, от лишних расходов».
Из этого же письма явствует, что первоначально Швейцер думал ограничиться приобретением лишь самых элементарных знаний по медицине и не предполагал затратить на изучение ее столько времени. Он пишет о том, что ему надлежит закончить начатые работы, а потом:
«... в довершение всего мне нужно еще полгода, чтобы приобрести некоторые знания, необходимые для моей работы в миссии, и прежде всего немного заняться медициной. <...> Таким образом, к весне 1907 года я буду готов» (41. Rundbrief fuer den Freundeskreis von Albert Schweitzer, Dettingen — Teck, 1976, S. 28 — 30).
Что же заставило Швейцера изменить свое первоначальное решение и пройти полный курс обучения на медицинском факультете, который занял в общей сложности семь лет? Думается, что основной причиной была та же, что и определившая его выбор Африки как места своей будущей деятельности. Как препятствия со стороны местных властей мешали ему облегчать участь обездоленных в самом Эльзасе, так же и в условиях Экваториальной Африки зависимое положение связало бы его по рукам и ногам. Ему нужен был простор для работы, возможность проявить инициативу и делать все так, как он находил нужным. Если бы Швейцер поехал в Африку миссионером, он вынужден был бы в значительной степени считаться с находившимися там миссиями и с их руководством. Взгляды же его по теологическим вопросам сильно расходились с принятыми миссионерами и всей церковью догматами. Видимо, именно эти обстоятельства удержали знавшего Швейцера и в общем-то хорошо к нему относившегося Бёгнера от того, чтобы удовлетворить его просьбу.
Кроме того, стремление Швейцера дойти во всем до сути вещей требовало от него изучения медицины во всем ее объеме. И наконец, будучи врачом, он оказывался человеком насущно необходимым но только для изнемогавшего от страданий населения избранной им страны, но и для служивших в ней европейцев, а в том числе и для самих миссионеров.