Письма из Ламбарене

Во время пути нередко случается, что сплавщики продают хорошие бревна из своего плота другим туземцам, и заменяют их другими, менее ценными, точно такой же величины, и на этих последних искусно подделывают клеймо фирмы. Десятки таких бревен, брошенных в лесу, остаются лежать на песчаных отмелях или в речных бухтах, после того как схлынет вода. Говорят, что есть деревни, где можно найти запасы таких бревен самых различных размеров. А дорогостоящий лес, вытащенный из плотов, изменяют до неузнаваемости, а потом снова продают белым.

Есть еще и другие причины, которые заставляют белого тревожиться за сплавляемый по реке лес. Через столько-то дней пароход, на который должны будут погрузить этот лес, прибудет на мыс Лопес. Сплавщики вполне могут успеть туда к назначенному сроку. Им обещаны хорошие подарки, если они прибудут вовремя. Но едва только в какой-нибудь из деревень на их пути зазвучит тамтам, они сплошь и рядом поддаются искушению подогнать свой плот к берегу и принять участие в празднестве, которое может продлиться... два, три, четыре, пять, шесть дней. А в это время пароходу в Мысе Лопес приходится ждать, а белому лесоторговцу — платить немалые деньги за простой. Так прибыльное дело оборачивается для него убытками!

Двести пятьдесят километров, отделяющих Ламбарене от Мыса Лопес, плот проходит обычно за две недели. Движение его, быстрое вначале, под конец замедляется. За восемьдесят километров от устья реки на ее течении начинают сказываться уже приливы и отливы океана.

Теперь привязанное к плоту каноэ приходится наполнять запасами питьевой воды, потому что речная становится непригодной для питья а никаких источников поблизости нет. Продвигаться вперед можно лишь в часы отлива. Как только начинается прилив, плот приходится привязывать к берегу крепкой лианой толщиной в руку, чтобы его не отнесло назад вверх по течению.

Потом плот ведут по узкому извилистому рукаву реки, впадающем с южной стороны в бухту Мыса Лопес, около тридцати километров длиной. Стоит ему только оказаться в другом рукаве, впадающем в эту бухту ближе, к середине, как он погиб. Стремительное течение поднятой отливом реки уносит его со скоростью восьми километров в час в открытое море. Если плот выходит в самый южный из рукавов, вдоль берега очень мелкий, тогда можно управлять им с помощью длинных шестов и прогнать его так до самого Мыса Лопес. Но стоит отойти хотя бы на несколько метров от берега, где до дна уже не достать, как управлять плотом становится невозможно и его опять-таки уносит в море. На этих пятнадцати километрах разыгрываются страшные схватки между сплавщиками леса и стихиями. Если поднимается ветер, дующий с континента к морю, то люди нередко бывают бессильны что-либо сделать. Если же из Мыса Лопес заметят, что плот находится в бедственном положении оттуда стараются послать в лодке якорь и цепь, и его удается спасти в том случае, если волнение не настолько велико, чтобы выдрать и разбросать скрепленные бревна. Случись это, сплавщикам, если они не хотят пойти ко дну, остается лишь покинуть плот в лодке, ибо стоит ему очутиться в бухте, как уже никакая лодка не будет в состоянии справиться с отливом и все еще продолжающимся и в море течением реки, и вернуться в Мыс Лопес будет уже невозможно. Плоские, не имеющие киля лодки какие ходят по рекам, бессильны выдержать натиск волн.

Так иногда погибают плоты. Да и немало сплавщиков нашло себе могилу на дне моря. Один из моих белых пациентов оказался однажды на таком злосчастном плоту. Ночью неожиданно поднялся ветер, и их унесло в море. О том, чтобы при таком сильном волнении спастись в каноэ, нельзя было и думать. Волны океана начали уже раздирать плот на части, когда подоспела помощь. Кто-то на берегу заметил фонарь, которым в отчаянье размахивали погибавшие, и послал на этот колеблющийся свет случайно оказавшийся под парами катер.

Благополучно прибывший в Мыс Лопес плот расцепляют и бревна помещают в «парк». В защищенном месте бухты их укладывают друг на друга в два ряда и связывают так, что образуется нечто вроде двойной цепи. Достигается это тем, что в них вбивают железные клинья с кольцами и сквозь эти кольца пропускают крепкий проволочный канат. Таким образом двойная цепь из бревен защищает спокойную воду от морских волн. Внутри этого заграждения укладывают в ряд столько бревен сколько может там поместиться. Бревна эти к тому же еще скрепляются друг с другом проволочными канатами, пропущенными сквозь вбитые в них железные кольца. Каждые два часа сторож проверяет, в порядке ли заграждение, крепко ли еще сидят эти кольца в бревнах и не истрепались ли проволочные канаты от длительного трения об кольца и постоянного перегибания. Но иногда все эти предосторожности не помогают. Бывает, что скрепляющий заграждение проволочный канат рвется вдруг среди ночи, и, когда утром владелец спешит проведать свое достояние, он обнаруживает, что находившиеся в парке бревна отправились путешествовать по морю с тем, чтобы никогда уже не вернуться. Одна английская фирма совсем недавно потеряла так за ночь на сорок тысяч франков леса. Если же разражается торнадо, то удержать лес нет никакой возможности. Как шаловливые дельфины, подскакивают тогда могучие бревна и одним изящным прыжком переносятся по ту сторону заграждения.

Таким образом, для леса, сложенного в бухте мыса Лопес, каждый день чреват опасностями. С нетерпением ожидают тогда прибытия парохода, который должен увезти этот непокорный груз. Едва только он появляется, как буксиры начинают подтаскивать к его обращенному к берегу борту один плот за другим. Предназначенные для погрузки на пароход плоты располагаются таким образом, что проволочные канаты можно протянуть через кольца, вбитые на обоих концах бревна. Несколько негров пляшут на качающемся плоту и всякий раз выбивают из бревна, которое будут грузить, кольцо, тем самым высвобождая это бревно из плота. Потом его обвязывают цепью и с помощью этой цепи поднимают на пароход. Все это требует необычайной ловкости. Стоит только грузчику поскользнуться на качающемся в воде бревне, поверхность которого от сырости становится скользкой, как ноги его могут оказаться раздробленными, зажатые между двумя глыбами дерева весом от двух до трех тонн каждая.

Сидя на веранде, смотрю в подзорную трубу на негров, занятых сейчас этой работой, которую до чрезвычайности затрудняет услаждающий меня ветерок. А если нагрянет торнадо или просто подует сильный ветер, то плотам, находящимся довольно далеко от парохода, угрожает серьезная опасность.

Значительными бывают также потери леса в пути от места порубки к месту погрузки его на идущее в Европу судно. Многие из срубленных стволов по той или иной причине погибают. Расположенные близ устья Огове лагуны — это настоящие кладбища сплавляемого леса. Бесчисленные стволы гигантских деревьев торчат там из тины, в которую они погребены морем. По большей части это бревна, которые не смогли своевременно сплавить и которые лежали и гнили на месте порубки до тех пор, пока не настало большое половодье и не снесло их в реку. Когда они достигли бухты, ветер и прилив загнали их в лагуну, откуда им уже никогда не выбраться. Глядя в подзорную трубу, я насчитываю сорок таких бревен. Их будет подбрасывать на волнах приливами и отливами, пока наконец они не найдут себе могилу в океане или в лагуне.

Когда плот благополучно достигает места назначения, пригнавшая его артель сплавщиков то ли на своем каноэ, то ли на пароходе торопится вернуться по реке назад... чтобы не голодать на мысе Лопес. Все свежие продукты питания завозятся в порт из отдаленных районов и проделывают путь больше ста километров вниз по реке, потому что на песчаном морском побережье и в болотистых местах, прилегающих к устье реки, никакие плодовые деревья расти не могут.

Когда лесоторговцы расплачиваются со сплавщиками, те закупают в фактории помногу табака, водки и различных товаров. Они возвращаются к себе домой, став, по понятиям негров, богатыми людьми. Спуск несколько недель, а иногда даже раньше, от их богатства не остается и следа. Они снова начинают искать хорошее место для порубки леса, снова начинается их тяжкий труд.

Вывоз леса из Мыса Лопес постепенно растет. В настоящее время он уже достигает ста пятидесяти тысяч тонн в год. Вывозится главным образом махагони, которое среди туземцев известно под названием омбега и окуме (Aucoumea Kleineana), так называемое ложное махагони.

Дерево окуме мягче, чем махагони, и идет специально на изготовление коробок для сигар. Оно находит себе применение и в мебельной промышленности. Будущее у него большое. Некоторые сорта ложного махагони выглядят значительно красивее настоящего.

Если сплавной лес продолжительное время лежит в море, его начинает подтачивать древоточец (Teredo navalis). Древоточец — это маленький, похожий на червячка моллюск, который въедается в ствол и проникает с поверхности его в самую сердцевину. Поэтому, если сплавному лесу приходится долго ожидать прибытия парохода, бревна выкатывают на берег. В этих случаях обычно заболонь стесывается топорами, и бревно превращается в четырехугольный брус.

Помимо махагони и окуме на Огове есть еще немало других ценных пород дерева. Назову хотя бы экевазенго (розовое дерево) и коралловое дерево, оба красного цвета, удивительного по красоте, и «железное дерево», которое настолько твердо, что на лесопильне Нгомо действуют сделанные из него зубчатые колеса. Растет здесь и еще одно дерево — оструганное, оно напоминает собою белый муаровый сатин.