Письма из Ламбарене

Как описать мои чувства, когда такого страдальца привозят ко мне! Я ведь единственный человек, который на сотни километров вокруг может помочь ему. Пока я здесь, пока мои друзья обеспечивают меня необходимыми средствами, и он, и те, кого привозили перед ним и привезут за ним вслед, будут спасены, тогда как в противном случае их ждет мучительная смерть. Но я не говорю уже о том, что я могу спасти человеку жизнь. Все мы рано или поздно умрем. Но возможность избавить его от нескольких дней нестерпимых мук я ощущаю как данную мне великую и вечно возобновляющуюся милость. Страдание — это тиран более жестокий, чем сама смерть.

Я кладу несчастному, оглашающему воздух стонами, руку на лоб и говорю ему: «Успокойся. Через час ты уснешь, и когда ты проснешься снова, тебе больше не будет больно». Потом ему делают инъекцию пантопона. Я вызываю к себе в больницу жену, и вместе с Жозефом они подготовляют все необходимое для операции. Она же дает больному наркоз. Жозеф надевает длинные резиновые перчатки и ассистирует мне.

Операция закончена. В полумраке стационара наблюдаю я за пробуждением моего пациента. Едва только он приходит в себя, как он в изумлении кричит, снова и снова повторяя: «У меня больше ничего не болит, у меня ничего не болит!». Рука его нащупывает мою и не отпускает ее. Тогда я говорю ему и тем, кто рядом, что это господь наш Иисус попросил доктора и его жену приехать сюда в Огове и что наши белые друзья в Европе дали нам денег на то, чтобы жить здесь и лечить больных негров, после чего мне приходится отвечать на вопросы, кто эти белые друзья, где они живут, откуда они знают, что туземцы столько страдают от разных болезней. Сквозь ветви кофейного дерева в темную хижину заглядывают лучи африканского солнца. А в это время мы, негры и белые, сидим вместе и проникаемся значением слов «Все мы братья». О, если бы мои щедрые европейские друзья могли быть с нами в один из таких часов! …

VI Лесоповал и лесосплав в девственном лесу

Мыс Лопес, 25—29 июля 1914 г.

Абсцесс, для вскрытия которого я считал нужным прибегнуть к помощи военного врача в Мысе Лопес, вынудил меня неожиданно отправиться к берегам океана. По счастью, этот прорвался сам, как только мы приехали сюда, и таким образом дело обошлось без дальнейших осложнений. Мы с женой нашли радушный прием в доме служащего фактории Фурье, жена которого этим летом провела больше двух месяцев у нас в Ламбарене, ожидая разрешения от бремени. Г-н Фурье — внук французского философа Фурье (1772—1837), социальные теории которого я изучал в студенческие годы. И вот под нашим кровом, в девственном лесу, появился на свет его правнук.

Я все еще не могу двигаться и провожу целые дни лежа в шезлонге на веранде, откуда мы вместе с женой любуемся морем и где с упоением дышим свежим воздухом. Самый незначительный ветерок для нас великая радость. В Ламбарене никогда не бывает ветров, за исключением кратковременных смерчей — торнадо.

Использую свободное время, чтобы записать кое-что о жизни лесорубов и сплавщиков на Огове.

Эксплуатация огромных лесов Западной и Экваториальной Африки началась около тридцати лет назад.

Задача эта не такая легкая, как может показаться с первого взгляда. Там действительно много великолепного леса. Но как его вырубить и перевезти?

Пока что на Огове, вообще-то говоря, ценится только лес, расположенный поблизости от воды. Как ни великолепно дерево, удаленное на километр от реки или озера, ему не грозит топор лесоруба. Зачем его срубать, если перевезти его все равно не будет возможности?

Почему же здесь до сих пор не построят железной дороги, чтобы подвозить бревна к воде? Подобный вопрос может быть задан лишь человеком, который не знает, что такое девственный лес Экваториальной Африки. Здесь кругом болота и сплетения гигантских корней. Чтобы подготовить для железной дороги на двести метров грунт, иначе говоря, чтобы вырубить деревья, удалить корни и засыпать болота, надо затратить больше средств, чем на покупку сотни тонн лучшего леса на мысе Лопес. Поэтому железные дороги строятся только там, где это позволяет почва и где не приходится затрачивать на это таких огромных денег. В девственном лесу видишь воочию, как бессилен человек перед природой.

Итак, работы ведутся здесь примитивным способом. Это неизбежно хотя бы потому, что рабочую силу составляют примитивные люди... да и тех никогда не хватает. Поговаривали о том, чтобы заселить эти места аннамитами и китайцами. Но попытки эти бесплодны. Работать в африканском девственном лесу чужеземцы не могут: они не в силах вынести жару, жить в этой лесной глуши на бивуаке и питаться тем, что здесь произрастает.

Задача состоит прежде всего в том, чтобы найти подходящее для лесоповала место. В девственном лесу бок о бок растут деревья самых различных пород. Лесоповал оправдывает себя только там, где деревья требуемой породы во множестве растут близ воды. Туземцам такие места известны. Обычно они расположены где-нибудь в глубине леса, но, когда наступает половодье, соединяются с рекой узким протоком или маленьким озерцом, которое тоже разливается. Туземцы знают эти места, но приберегают их для себя и стараются навести белых, которые хотят отыскать их, на ложный след. Один европеец рассказал мне, что жители одной из деревень более двух месяцев принимали от него богатые подарки — табак, водку и ткани — и каждый день отправлялись с ним на поиски этих мест. Однако они так и не нашли ни одного участка, годного для разработки, где можно было бы рассчитывать добыть хорошую древесину. И вот в конце концов из случайно подслушанного разговора он узнал, что негры намеренно уводили его от хороших мест, после чего дружбе настал конец.

Леса, находящиеся вблизи реки, в значительной части своей уже вырублены.

Около половины всех лесов этого края передано в концессию европейским компаниям. Все остальное является свободной зоной и не принадлежит никому. Кто угодно, белый или негр, может вырубать этот лес там, где ему заблагорассудится. Даже на полученных в концессию участках компании нередко разрешают неграм срубать понравившиеся им деревья, как и в свободной зоне, но при условии, что они потом продадут древесину именно этой компании и никому другому из лесоторговцев.

Главное здесь даже не в том, чтобы владеть лесными участками, а в том, чтобы иметь бревна, годные для продажи. Лес, который негры срубают сами и потом продают, обходится дешевле, чем тот, который европейцы вырубают силами наемных рабочих. Но вместе с тем поставки, которые осуществляют негры, настолько ненадежны, что в торговом деле на них никак нельзя положиться. Им может прийти в голову справлять праздник или затеять рыбную ловлю как раз тогда, когда спрос на лес всего больше. Поэтому и получается, что фирма покупает лес у туземцев и вместе с тем для вырубки его прибегает к труду наемных рабочих.

Когда подходящее место найдено, туда приходят либо туземцы из какой-нибудь деревни, которые объединились, чтобы валить лес, либо белые со своими рабочими и прежде всего начинают строить хижины для жилья. Самый трудный вопрос — это как обеспечить их продовольствием. Откуда достать в этой дикой глуши пропитание для шестидесяти или ста человек на долгие недели или даже месяцы? Может ведь оказаться, что деревня и ближайшие плантации расположены в расстоянии сорока километров, и, чтобы добраться до них, приходится проделать тяжелый путь по трясине и болотам. Бананы же и маниок, обычные здесь продукты питания, трудно бывает перевозить из-за того, что они занимают много места. К тому же через несколько дней они портятся. Большая беда Экваториальной Африки в том, что в ней не произрастает никаких плодов, которые бы выдерживали сколько-нибудь длительные сроки хранения. Бананы и маниок созревают здесь в течение всего года, давая то богатый, то более скудный урожай. Но бананы портятся через шесть дней после того, как их сорвут, а хлеб из маниока — через десять дней после того, как он приготовлен.

Корень маниока сам по себе несъедобен из-за содержащих цианистую кислоту веществ, которые входят в его состав. Чтобы удалить из них этот яд, корни кладут на несколько дней в проточную воду. У Стенли погибло однажды триста носильщиков, которые второпях наелись плохо промытого маниока. [43] После того как корень достаточно долго пролежал в воде, его растирают в порошок и подвергают брожению. Образуется особого рода темное вязкое тесто, которое нарезают узенькими палочками, завертывают в листья и так хранят. Эти маниоковые палочки европейцы находят невкусными. Известно, что саго, употребляемое для варки супов, обычно изготовляется из маниока.

43

У Стенли погибло однажды триста носильщиков, которые второпях наелись плохо промытого маниока. — Стенли Генри Мортон (настоящие имя и фамилия Джон Роулендс (Rowlands), 1841 — 1904) — журналист и путешественник по Африке. Родился в Англии, в 1858 г. приехал в Африку. В 1861 — 1862 гг. участвовал в гражданской войне в США, сначала на стороне северных, потом — южных штатов. В 1871 г. предпринял экспедицию в Центральную Африку, целью которой было найти пропавшего без вести Давида Ливингстона (1813 — 1873), что ему и удалось. В дальнейшем участвовал в исследовании и начавшемся колониальном захвате бассейна Конго. В 1879 — 1884 гг. по поручению бельгийского короля Леопольда II занимался организацией так называемого Свободного Государства Конго, ставшего бельгийской колонией.

Из-за того что регулярное снабжение местными продуктами сопряжено с такими трудностями, работающим на заготовке леса неграм нередко приходится мириться с тем, чтобы питаться рисом и... привезенными из Европы консервами! Из последних сюда поступают главным образом дешевые, специально предназначенные для экспорта в отдаленные районы Африки банки с сардинами, большой запас которых всегда наличествует в факториях. Для того чтобы внести в пищу известное разнообразие, покупаются также консервированные омары, спаржа, калифорнийские фрукты! Самые дорогие консервы, которых не могут себе позволить даже живущие в достатке европейцы, работающим на лесных заготовках неграм приходится есть по необходимости.