Письма крови

34

Оставшееся до заката время, я провел в компании трех обезображенных трупов, размышляя о несовершенстве человеческой природы, которое, фактически, является предметом культа и поклонения, а не осознается постыдным изъяном, который следует исправить в кратчайшие сроки. Не меньше корил я и себя самого за столь глупую и беспардонную опрометчивость, впредь решив ни при каких условиях не сохранять жизнь людям, которым откроется моя природа. Некоторым из них, возможно, будет предоставлена возможность на себе познать все радости и печали вечной жизни, для остальных открывшееся знание не принесет ничего, кроме скорейшей гибели. Впрочем, даже тогда я бы поспорил, какой вариант является более мрачным. Так, я сидел в своем унылом убежище, ожидая закат, чувствуя, как ненавистная и гибельная тоска начинает скрестись в моем сердце. Но мне повезло – тьма накрыла мир прежде, чем уныние поглотило меня полностью.

Я покинул подвал и обошел церковь в надежде найти что-либо из своих вещей. Почти все пропало, зато нашелся мой добрый пастор, бившийся в предсмертном бреду прямо перед главным входом. Очевидно, убегавшие крестьяне подумали, что он специально заманил их в ловушку, чтобы скормить упырю. А, может, кому-то просто захотелось отвести душу, раз уж расправиться со мной не получилось. Михаэль узнал меня и прохрипел что-то неразборчивое, пытаясь протянуть ко мне руки. Я же пожал плечами и прошел мимо – если бы его богу было угодно, чтобы поп не страдал, он послал бы ему быструю смерть. Также, я нашел тело одного из своих слуг со страшной раной на шее. Что ж, он хотя бы не сильно страдал. Кареты же и второго слуги не было. Я искренне пожелал ему удачи, понадеявшись, что ему все-таки удалось спастись. Конечно, оба моих спутника были закоренелыми преступниками, но в моем мире почитание человеческих законов мало что значило, а людей, умеющих держать язык за зубами и четко исполнять условия договоренностей, сколь бы странными они не казались, было сложно найти во все времена и во всех странах.

Я собрал все, что могло мне понадобиться, и что я мог унести, остальное сжег вместе с телом своего неудачливого слуги. Увы, чистой одежды найти не удалось, но я воспринял это с неким стоическим смирением и пониманием. Очевидно, история должна сделать полный круг, чтобы вывести на новый уровень понимания законов Вселенной. Однако, знания преумножают печаль, и, вознося свой разум к высотам тайного знания, душу свою я все глубже низвергал в бездну Преисподней. Есть ли предел этой вышине и этой глубине? Насколько далеко могут разойтись мой разум и моя душа, и смогут ли полученные знания оправдать предстоящее падение? Имеет ли моя война хоть мизерный шанс на успех или это не более, чем каприз моего томящегося в вечности существа? Что ж, счастье мое, у меня было более чем достаточно времени на размышления – до Гамбурга мне снова предстояло идти пешком, продираясь через чащу германских лесов, подобно паломнику, преодолевающему зной пустыни в фанатичном стремлении достичь святой земли.

Впрочем, как и в прошлый раз, это были единственные трудности на пути. Я без труда нашел дом Дитера и получил там такой же радушный прием, как и тогда, когда впервые переступил его порог в компании Вильгельма. Хозяин дома совершенно не изменился ни в манерах, ни в привычке к восточным излишествам. Конечно, по сравнению с томной роскошью османских богачей, Дитер вел практически аскетический образ жизни, но для моей сугубо европейской натуры все эти шелка и диваны казались чем-то если не чуждым, то, по крайней мере, явно не жизненно необходимым. Даже жизнь в Венеции не избавила меня от нордической прагматичности в быту. Тем не менее, я с превеликим удовольствием поддался соблазнам, которые в изобилии ожидали меня в доме моего друга. Как минимум, мне было необходимо привести в порядок свое тело, чтобы от него не пахло мертвой лошадью, и свой разум, чтобы быть в состоянии связно излагать свои мысли. Именно этим я и занялся сразу по прибытии. Дитер же, как истинно учтивый и гостеприимный хозяин, вовсе не торопился начинать разговор о тех делах, с которыми я столь упорно напрашивался к нему в гости.

Следующую ночь мы начали с уже знакомого мне кальяна, наполненного настолько сильным дурманом, что сознание за малым не выворачивалось наизнанку, рисуя перед глазами самые удивительные картины и стремясь унестись в какие-то совершенно непознанные уголки самого себя. Были также и юные персы, чья кровь была на вкус, будто редчайшее вино. Правда, в этот раз нам привели двух мальчиков. «Знаешь ли ты, друг Гёте, – произнес Дитер, поглаживая одного из персов по щеке, – что это не простые дети?». Конечно же, я не знал, хотя, и заметил, что на уличных попрошаек они слабо похожи. Дитер продолжил: «Эти прелестные создания специально созданы для нашего удовольствия. Один мой друг, очень дальний друг из Константинополя, уже не одну сотню лет выращивает их. Я не смогу порадовать твой пытливый ум подробностями, потому что сам их не знаю, скажу лишь, что это целый сад. Сад плоти и крови. И только самые ценные из плодов покидают его стены. Участь остальных печальна и незавидна. Думаю, ты о ней догадываешься.

Те же, кто проходит отбор, получают специальное воспитание и обучение.

И свою недолгую жизнь посвящают тому, чтобы дарить нам наслаждение.

Всеми возможными и невозможными способами».

С этими словами Дитер распахнул халат и слегка наклонил голову мальчика в нужном направлении. Тот понял все без лишних слов. Мой друг сладко застонал и вернулся к своему рассказу: «Это божественно, Гёте. Просто божественно! Каждый из нашего рода борется с тоской вечной жизни по-своему – я, например, уже долгое время спасаюсь только с помощью этих милых существ». Жестом Дитер предложил мне последовать его примеру, но я отказался. Хотя все догмы морали смертных были мне давно чужды и смешны, некоторые барьеры так и остались для меня непреодолимыми. Я совершенно не осуждал Дитера за его пристрастия, но не имел ни малейшего желания их разделять. «Жаль, ты многое теряешь», – вздохнул мой друг, и я охотно ему поверил, видя выражение лица и напряженность тела. Спустя некоторое время он громко и хрипло застонал и на пару секунд совершенно обмяк на своем диване, словно мертвый (как же странно это звучит в отношении нас, душа моя?!). Очнувшись, Дитер посадил мальчика к себе на колени и стал рукой ласкать его чресла.

Спустя минуту они слились в страстном поцелуе.

Когда же мальчик задрожал в экстазе, Дитер вцепился в его шею.

Очевидно, юноша заслужил право умереть счастливым.

35

Тем временем, пришла пора заняться делами. Я рассказал Дитеру все без утайки, рассказал о Шарлотте, рассказал о смерти Вильгельма и о призраках, являвшихся мне, рассказал о демонах, о Дикой охоте, о том, что узнал из беседы с пастором. К моему удивлению, ни одно слово в повествовании не вызвало удивления, недоверия, ни даже насмешки. Наоборот, Дитер крайне внимательно и учтиво следил за моим рассказом, лишь изредка уточняя некоторые моменты. Когда я закончил, он на некоторое время задумался, потупив взор, будто пытался что-то вспомнить, а потом произнес: «Вероятно, ты удивишься, мой добрый Гёте, но я верю твоей истории. Не жди от меня объяснения всех странностей и ответов на все вопросы, но кое в чем я определенно смогу быть тебе полезным». Что ж, подобная благосклонность судьбы меня крайне радовала, но, будучи умудренным недавним опытом, я решил не расслабляться сверх меры – хоть Дитер и был моим соплеменником, это не было поводом безоговорочно доверять ему. Вампир, которому было не менее семи сотен лет, даже в силу жизненного опыта был смертельно опасным противником.

Последующие несколько недель мы провели, изучая обширную библиотеку Дитера, в которой нашлось довольно много довольно фундаментальных трактатов по демонологии и тайным искусствам, не одобряемым ни Богом, ни кесарем. Час за часом, ночь за ночью, я старательно вслушивался в то, что читал мне Дитер, и не менее старательно записывал его слова. Почти все книги были написаны на языках, о существовании которых я даже не подозревал, и мне оставалось лишь надеяться, что мой переводчик не утаит ничего важного. Те же редкие тексты, что был на немецком, итальянском или латыни, я предпочитал изучать сам, сопоставляя прочитанное с записанным со слов Дитера. Как ни странно, счастье мое, но почти все книги так или иначе повторяли либо ссылались друг на друга, различаясь порой лишь в незначительных деталях. С одной стороны, это радовало, потому что картина получалась довольно целостной, и можно было не бояться упущения деталей (разве что, действительно, незначительных). Но с другой – все эти знания были далеко не всеобъемлющими и, как сразу предупредил меня Дитер, вовсе не объясняли всех странностей и не давали ответов на все вопросы.

Тем не менее, тот ужасный и омерзительный мир, который стал ныне неотъемлемой частью моей жизни, приобрел более-менее понятные очертания. Я узнал о Дереве Сефирот, о демонических царях, правящих своими кошмарными легионами, о народах, настолько древних, что даже ни малейшего следа не осталось от них на земле, а только обрывочные упоминания в книгах, которые сами уже стали древностью. Я читал откровения некромантов, блуждавших по полям Преисподней и воочию видевших извращенную красоту замков владык Ада. Я видел изображения дьявольских существ, сделанные обезумевшими от явившегося им ужаса монахами и алхимиками. Некоторые были еще более отвратительны, чем уже встреченные мной, некоторые имели более чем благородный, хотя и по-прежнему противоестественный, вид. И, вот, я дошел до описания великих демонов, некогда низвергнутых царем Соломоном и освобожденных вавилонянами. Это была своего рода знать Ада – король, принц, герцоги и маркизы. Всего семьдесят две знатные персоны. Семьдесят две насмешки над человеком. Семьдесят два смачных плевка в лицо Богу.

Читая о князьях хаоса, я вспомнил о видении, промелькнувшем передо мной после разговора с духом Шарлотты. Когда неведомая сила обрушилась на холм и отбросила меня на несколько десятков шагов от него, я увидел воина, гордо восседавшего на палевой лошади (насколько это исковерканное существо можно было назвать лошадью). Тело его было скрыто под доспехами очень древнего вида, будто бы забрызганными свежей кровью, в одной руке он сжимал оружие, напоминающее гизарму – длинное древко с длинным узким и изогнутым наконечником, имеющим прямое, заостренное на конце ответвление и несколько шипов, торчащих в противоположную от крючковатого наконечника сторону. Голову же он имел как у свирепого льва – с огромными клыками, покрытую гривой то ли из перьев, то ли из чешуи. Маркиз Сабнок, фортификатор Ада. Командующий пятью десятками легионов зловещих и яростных духов. Странствующий по миру в поисках невинных душ, из которых делает камни для стен своих крепостей.

Казалось бы, против такой мощи вся моя ярость и сила были бы даже незаметны. Однако, я ни на секунду не впал в уныние из-за этого – в конце концов, у меня есть целая вечность на поиски знаний, которые помогут мне освободить душу Шарлотты. И ни одному отродью Геенны не будет пощады, случись ему встретиться у меня на пути. Когда-нибудь, мои поиски обязательно увенчаются успехом, но, в любом случае, этот путь мне предстоит пройти в одиночку, довольствуясь лишь редкой помощью случайных спутников типа Дитера. Слишком уж мои соплеменники привыкли к бесцельности своего существования, слишком каждый из них отдалился от прочих и стал «вещью в себе». Примерно через неделю наших заседаний в библиотеке, я спросил у Дитера, почему он поверил в мой рассказ. Он ответил: «Я готов поверить во что угодно, лишь бы хоть ненадолго отогнать этот всепоглощающий ангст, который с каждым годом получает все больше власти надо мной!».