Письма полковнику

Перечитала предыдущий абзац: ужас. Хорошо, что я не собираюсь тебе этого отправлять. Но всё равно: еще немного — и начну писать формулы в столбик. Зачем? Чтобы показать, какая я умная? Мол, все–таки выучила теорию, прониклась, разобралась! Или оставить подробную инструкцию для всех желающих повторить наш эксперимент? Тоже бессмысленно. Хотя бы потому, что желающие, да и кто бы то ни было вообще, вряд ли станут читать мои письма.

Поэтому перехожу сразу к главному. Не как это было сделано — а как это было. Комфортная капсула пока существует только в Мишиных мечтах, поэтому мы просто держались за руки. И…

Не знаю даже, какими словами описать. Миша говорит, по ощущениям практически тот же телепорт. Так что ты, папа, наверное, поймешь… хотя когда ты последний раз пользовался телепортом? Иногда я думаю: а ты вообще хоть раз в жизни был в Срезе?

Вечно я отвлекаюсь.

Не было ни движения, ни времени, ни света, ни звуков, только жар от тезеллитового поля, но ведь его, когда оборудуют капсулу, тоже не будет… И еще Мишины руки. Твердые и совсем сухие — а мои вспотели, и я всё время боялась, что они выскользнут, что расцепится наш замок, единственная прочная вещь в мире… вернее, межмирье… неощутимом, непознаваемом.

Исходник и Срез. Так странно: как я могла, как мы все могли всерьез думать, что это — всё? Двойная симметричная структура миров, по принципу «черное–белое», «день–ночь», «мужчина–женщина», — так мне объяснял сеньор Ричес. Красиво, но невероятно наивно. А Миша говорит, что с того самого момента, как узнал о существовании Среза, он не сомневался, что срезов должно быть несколько. Много. Бесчисленно. По его гипотезе, они существуют не параллельно, обособленно друг от друга, — а последовательно соединены в одно нескончаемое ожерелье…

Теория Множественных срезов. Теперь, когда мы проверили ее на практике, Миша опубликует, наконец, свою монографию. Там все написано. И, знаешь, куда более доходчиво и по–человечески, чем я пыталась изложить в начале письма.

А тот, другой Срез, куда мы попали… не знаю. В первый момент показалось, будто ничего не изменилось. Нет, внешние различия сразу бросились в глаза: зима, заснеженная равнина, ни гор, ни моря… Но, как бы тебе объяснить, всё это мелочи. От другого, принципиально иного мира ожидалось чего–то большего. Такого, о чем не помыслишь, чего не нафантазируешь заранее. Наверное, у первооткрывателей Среза было точно такое же чувство. Ведь наш Срез, он по большому счету тот же Исходник, правда?

На редкость условное и самонадеянное название — Исходник…

А вообще–то я пытаюсь лукавить. Смотреть на всё глобально, по–философски… наверное, смешно получается. На самом деле всё было: изумление, потрясение, восторг! Я же никогда в жизни не видела столько снега! У нас в Срезе снег — в лучшем случае белый пушок с утра на земле и ветвях деревьев, редко когда он дотягивает до полудня. А тут — бескрайняя–бескрайняя белая равнина. И только цепочка драконьих следов, короткая, до взлета…

Страшно было ступить. Так ровно и, наверное, глубоко… Но Миша, оказывается, взял нам с ним, кроме теплой одежды, еще такие забавные длинные узенькие дощечки для ног, две пары, и к ним две палки с кольцами и остриями на концах. Стоять на них у меня еще получилось, но когда попробовала шагнуть, сразу зарылась носком доски в снег и полетела вверх тормашками. Мы так смеялись!.. Потом Миша показал, как на них ходят, я прошла чуть–чуть очень даже. А когда разворачивалась назад, на снегу остался цветок, похожий на тот лечебный, с плоскогорья, где теперь разработки…

Вот и всё. Какова научная ценность нашего эксперимента? — по–моему, так никакой. Мы даже и не пробовали начать какие–то исследования того Среза, даже ничего толком не видели, всего лишь прошли с десяток метров по снегу. Миша против: он говорит, первый опыт по перемещению человека между Срезами — само по себе событие историческое. Раньше, я уже писала, сюда направляли одних драконов.

Мы недавно беседовали об этом с Драго. Я говорила: использовать драконов для опытов аморально, особенно после того, как первый из них не вернулся. Была уверена, что Драго со мной согласится. А он вдруг сказал: а может быть, им там хорошо?

Теперь я думаю, да, может быть.

Мне самой было там хорошо. В том мире даже мысли не возникало о разработках, конфликтах вокруг них, твоих и наших с Мишей проблемах, последних инцидентах, группе «Блиц»… Только искры на снегу, синее–синее небо и одно общее облачко от нашего замерзшего дыхания…

Пишу и вру. Не тебе, так себе самой. Возникнут они, эти мысли, никуда не денутся. Не просто же так все множественные срезы среди разработчиков уже сейчас называются коротко, одним словом — Ресурс.

Ты сам понимаешь, папа.

Эва Анчарова,

25.05.20.

ГЛАВА V

Объявили телепорт на восемнадцать сорок пять. Все–таки она рано пришла. Мальчишки, конечно же, прибегут впритык. Но, с другой стороны, так даже лучше.

Эва заказала еще капуччино; в телепортах всегда хороший кофе. В ожидании заказа принялась разглядывать бегущие огни табло на стене, ненавязчиво повернувшись в профиль к окну. Мерзкое ощущение — когда чувствуешь виском взгляд в лучшем случае фотообъектива, если не дула с оптическим прицелом. Когда почти веришь, будто сама себе его внушила, это чувство. И почти наверняка знаешь, что нет.

Зал после двух–трехминутной пустоты стал снова заполняться людьми, пассажирами следующего телепорта. Мальчиков по–прежнему не было. Сто процентов, кому–нибудь из них придет в голову идея искупаться напоследок, а в море трудновато следить за временем, и в телепорт все трое прискачут с мокрыми волосами, торчащими в стороны, и языками на плече. Но успеют. Таким, как они, всегда везет.

Главное, что удалось отправить Катю. На какое–то время это вообще сделалось важнее всего, отодвинув на второй план, словно ненужные бумаги в конец письменного стола, все другие задачи и цели. С того момента, как она вскочила и, в последний раз глянув на Сережу, бросилась бежать по больничному коридору. Никто из ребят, кажется, не успел переварить того, что она сказала. Сама Эва успела только скороговоркой уточнить у мальчишек время телепорта. Девятнадцать ноль четыре. А сейчас уже почти без пяти. Может быть, она ошиблась или забыла? Не должна была, нет.

А Катя сорок минут подряд неудержимо плакала, уткнувшись лицом в загипсованную руку, и говорила, говорила — сначала совсем бессвязно, чуть позже из обрывков фраз между всхлипываниями стало возможно составить картинку, абсурдную, нелогичную и пронзительную, как все несчастья и преступления юности. Которые никак нельзя принимать всерьез. Но и не всерьез — никак…

Она, Катя, знала, что прыгать ни в коем случае нельзя. Она и не прыгнула, и Марисабель не прыгнула тоже, но она–то думала, даже больше — надеялась! — что та прыгнет… И застрелили другую девочку, Славку, здесь ничьей вины нет, Славка сама придумала бежать через окно, а Марисабель ничего не могла придумать, потому что дура, но она же не виновата, что дура… И ее не убили еще тогда по чистой случайности, ведь она, Катя, промолчала, заранее решив: пожалуй, так будет лучше. Она была… разочарована, когда Марисабель не прыгнула. И потому…