Письмо первому нашедшему
Шрифт:
Но и здесь мы задерживаемся ненадолго. Снимаем дачу в «Мичуринце». Во дворе – старая «Волга». Бревенчатые стены. В подвале – водяная колонка. Надо время от времени спускаться в подвал, поджигать газ в горелке, прогревать батареи. Вода – в колонке за пару кварталов. В морозы идём к колодцу, жмёшь на кнопку – из шланга идёт струя. В сильные морозы перемерзает и он, – тогда надо идти к самому глубокому, и переливать из ведра на вороте. По местным дачам ездит ПАЗ. А в Москву надо добираться на электричке. Метрополитен, эскалаторы, старые поезда с двумя фарами, и новые с четырьмя. Красная площадь. Универмаги. По Москве-реке плывут льдины, но она не замерзает – то ли от горячих сбросов, то ли от грязных. Набережная. Снегоуборочная машина сгребает снежный отвал широким захватом, подаёт грязноватую кашу транспортёром наверх, сбрасывая в кузов самосвала. Около универмага, сверкающего разноцветными неоновыми трубками, стоят «Жигули» с красными номерами. Тягач «Вольво» с полуприцепом «Совтрансавто» сдаёт задним ходом к складу.
По вечерам бродим с родителями по дачному посёлку и его окрестностям. Высокие сосны. Ряды фонарей на улицах. Тёмные провалы – там, где лампочка вышла из строя. Только тусклое фиолетовое яйцо над головой чуть теплится. Иногда мигает, давая почти нормальный свет, но снова угасает.
Поздняя осень переходит в зиму. На смену поздней осени приходит зима, на смену листопаду – снег. На седьмое ноября мы так и не поехали на парад. Вечером доносятся залпы салюта. Но время летит неумолимо, приближается Новый год. Едем на такси во Внуково, вас встречать, дорогие мои и незабвенные. По дороге вечернее небо в одной из деревень украшается заревом – полыхает изба.
Теперь я гид, и вожу экскурсии по посёлку. Вечером тридцать первого декабря серебристый «дождик» клеится к потолку за ватки. Один из вас, верный своей традиции, берётся меня пугать. Показав на окно пальцем, выпучив глаза, прикрыв рот другой рукой, дожидается, пока я упаду лицом в подушку, с криками: «Не надо!!» А когда оторвусь от подушки, изображает мертвеца. Пока за волосы не дёрнешь. В общем, Новый год под Москвой проходит весело.
Как проходит, между прочим, и всё остальное. Мы с матерью на боковушке в плацкарте, и я смотрю в окно на раннюю утреннюю станцию, где по соседнему пути проходит зелёный электровоз. Штаб Прикарпатского военного округа. Размешаемся в городе, в новостройке на окраине. Хозяин квартиры убывает служить в Венгрию, в одной комнате заперты его вещи, а во второй живём мы.
Восьмой этаж. До прихода контейнера спим на полу. Новостройка расположилась за кольцевой дорогой. Из окна кухни видно тротуар вдоль дома, проезд во двор почти под нами, высокая теплотрасса, по которой обычно машины и ездят, сворачивая под окном. Чтобы не продавили случайно, поперёк съезда перекапывают яму. Мать рассказывает, как кто-то разбил машину и жутко ругался, но этого мне увидеть не довелось. А вот лихо перепрыгивающий УАЗ, и осторожно переползающие «Жигули», и с долгой пробуксовкой выбирающийся наверх коммунальный ГАЗ с будкой – это весьма интересное зрелище. За теплотрассой тянется улица. По ней проезжают строительные грузовики, а то и бульдозеры, и асфальтовые катки – возводят следующую за нами многоэтажку. Потом идёт полоса земли, на которой копается экскаватор «Татра», добирающийся до нужных коммуникаций. Ещё одна пешеходная дорожка. За ней пейзаж делится на две половины уходящей вдаль тропкой. Слева – ряды теплиц. Справа – трактор распахивает поле, видимо, под парк. И где-то очень далеко – трасса в сторону Польши, по которой ползут чуть заметные машины. А из окна комнаты можно наблюдать внутренний двор, соседние дома, маленький магазинчик, и большую песочницу, где иногда бываем летом. Но это не очень интересно.
Отец и мать, как два столпа мироздания, два извечных и неразделимых, но в чём-то совершенно противоположных начала, уводят меня в разные стороны. В рабочий день отправляемся с матерью в сторону города. Вот она, объездная. Вот автовокзал, откуда выбираются на трассу, на подъём, дальние автобусы. Вот и конечная троллейбуса. Старые чешские «Шкоды»-девятки, и новые – четырнадцатые, квадратные, с квадратными фарами и дверями; и местные «Киев-6», трёхдверные. На троллейбусе едем в центр. Здесь узкие мощёные улочки, по которым петляют трамваи-гармошки. Едем на старой «Готе», из ГДР. Можно посмотреть мультики в кинотеатре. На детскую железную дорогу попасть не удалось, только проехать мимо. А вот в парке на площадке вовсю катаюсь на веломобиле. Машины с педалями-качалками мне не по душе – ездить на них так и не получается. А вот с обычными велосипедными педалями – это хоть до посинения. В один прекрасный день мы отправляемся с автовокзала на красном «Икарусе» на мою родину. Но кроме смутных обрывков, в памяти так ничего и не осталось… А с отцом – дело совсем другое. В город мы ездили один или два раза. Были в воинской части, в старом кабинете. Ещё у сослуживца дома, где по телевизору «Статус-кво» исполняли свой свежий хит «Ин ами». На аэродроме обдуваемся выруливающим вертолётом. Если и ходим к автовокзалу, то только на объездную дорогу. Отец в резиновых сапогах идёт по дну кювета, ломая тонкий осенний ледок, а я сижу у него на шее. Уходим и по прямой тропинке, вдоль теплиц. За ними раскопаны котлованы под новую стройку, и на дне его вода, и в неё можно всласть накидаться камней. Но чаще всего с отцом уходим прочь от города. Вот стройка слева, сразу за нашим домом, и асфальтовый каток забуксовал в грязи. Теплицы справа заканчиваются. Асфальтовая улица переходит в грунт; теперь мы идём мимо огородов. За ними дорога переходит в обычный просёлок, и справа тянется роща, а слева – свалка. Ободранные и облезлые остовы машин. А за ними дорога выходит к мостику через речку, а потом круто поднимается по склону, выходя на испытательную трассу танкоремонтного завода. Завод слева, в низине. Иногда танки и танковые шасси с рокотом и клубами дыма устремляются наверх, проносятся мимо нас. А за танковой дорогой местные справляют свадьбу, с песнями проезжая на цветастых телегах. Из дома прекрасно слышно залпы из танковых пушек, из пристреливают за забором, на директриссе. Но с горки пристрелку видно прекрасно. Раз спускаемся вниз, перебираемся через лужи, и идём за забором, за большими валами, которые должны гасить улетающие снаряды. По просеке идёт бульдозер, сминая крапиву. Вот стоит один снаряд, прислоненный к пню. Наконечник смят, гнездо взрывателя забито землёй. А рядом лежит другой, ржавый. И взрыватель совершенно целый… Аккуратно ретируемся с опасного места. Ходим вдоль трассы и в обратную сторону. Исток речки – городской отстойник. В один прекрасный день неисправный вентиль перекрывают, иссякает и речка. А за отстойником – карьеры, заполненные водой, где, следуя давней традиции, можно поупражняться в метании камней. А ещё дальше – трасса на Польшу, и большие шлагбаумы на случай, если танки отправятся дальше. Лучше всего на танковой трассе весной, и можно устраивать ручьи, спуская воду из луж в кюветы. В земляных стенках пробиваются палкой дыры, и получается мостик. Впрочем, мостик быстро подмывается, падает, и всё это жутко интересно; и домой после таких приключений обычно приходят извазяканными. А дома днём – «Семнадцать мгновений весны», а вечером идёт передача
«Спокойной ночи, малыши», но украинская. А потом – «Зимняя вишня». Я сплю на первом этаже двухэтажной кровати, и родители завешивают меня пледом, чтобы не было видно. По тем временам – суровая порнушка, по нынешним – наивная и безобидная. Да и любая порнушка весьма наивна. Плед снимают только один раз – поглядеть на погоню. Крутейшая по тем временам «семёрка» тягается с фантастическим «Мерседесом». Вот так и уходит время, и обернуться не поспеешь… А на кухне – пластиковая соковыжималка ждёт возвращения из магазина. Вилка в розетке, выключатель нажат, загудела… Вытаскиваешь пластиковый пестик из гнезда, на дне сверкает кусок диска с ножами. Яблоко, или морковка, уходят вниз, прижатые пестиком, к гулу добавляется визг, из воронки побежала струя сока в стакан. Есть в жизни счастье! Израсходовав фрукты, проворачиваешь лепесток на крышке, визг становится особенно противным – и жмых летит в кастрюльку. Я люблю и сок, и жмых. После отжима можно снять стальную рамку с крышки, снять и саму крышку с пестиком и лепестком. Полюбоваться на диск с лезвиями, прижатый гайкой, и большой сетчатый бачок. Свежо предание. Свежо.Самое нехорошее качество любой мечты в том, что она изменчива. Иной раз ей достаточно воплотиться. Выйдешь замуж за любимого, а он вовсе и не таков, каким виделся за пределами каждодневного быта. Мечты стареют вместе с нами, да и сами по себе. Любимая одноклассница, после двух-трёх курсов вуза меняется до неузнаваемости. И речь не о внешности, и не о поведении и нравах – меняется внутренний мир; человек живёт и дышит уже совсем другими душевными порывами. Вот она, мечта твоя. Но обладать ей больше не хочется. А самое коварное – это когда меняешься ты. Любимая всё та же, но ты – другой. Много узнал, много пережил. Или немного, но и этого хватит с гаком. И касается это не только любовных коллизий.
Вот и пришла она, малая смерть. И вся твоя надежда – на малое воскресение, когда аккуратно поправляешь венок на могиле себя, из прошлого, со своими мечтами, надеждами, своей верой. Ты, в нынешнем времени, и не узнать – другие мечты, чаяния, и внутренний мир. Не слишком ли много смертей для одной жизни? Радуйся воскресениям.
В первый раз оказываюсь за швейной машинкой. Пробую прострочить шов под материнским надзором. Мать отлучается, и я забираюсь на стул самостоятельно. Сострачиваю, но наизнанку. Учусь писать буквы. Рисую в прописях всевозможные фигуры. Соединяю точки. Стопки ученических тетрадей, давно уже утраченные, с рисунками, простой шариковой ручкой. Первые литературные опыты – детские сказки. Свежо предание… Без вещдоков уже и не все верят. Да и я себе не верю – память шутит, или глумится. Свежо…
Осень проводим у бабушки – дальний переезд. Микрорайон укрывается мокрым снегом. Бабушкин проигрыватель – источник смеха и ужаса. Был такой ансамбль – «Зодиак». На пластинке изображены на фоне звёзд женщины в латексе – этакая легальная советская эротика, маскируемая под фантастику. А в сочетании с музыкой вызывают они у меня приступы самого священного страха. И между прочим, кое-кто из вас, дорогие мои адресаты, сам пересказывал мне сюжет фильмеца, откуда сей саундтрек. Но есть и положительный момент. Проигрыватель можно ставить под патефонные пластинки, на семьдесят восемь оборотов. И запускать обычную пластинку, на тридцать три. Эффект, словами не передаваемый, и я валяюсь от смеха на диване. И кое-кто другой постирал подушку-солнышко, рыжего такого колобка с лапками и чёлкой, и повесил сушиться в ванной. И сам же перепугался, когда зашёл. До меня донёсся истошный вопль, квартира встаёт на уши, бегом бежит бабушка. А как украшается ёлка? Правильно! Становись на диван, тут же рядом положи любимое украшение – стеклянную рыбку. Случайно на неё наступи, чтобы потом со слезами бежать на кухню. Наблюдаю эпичные картины. Я – брэдбериевский наблюдатель. Тот, что глядит с соседней планеты на Землю, сжигаемую в огне ядерной войны. И слишком мало пробывший мигрантом, чтобы не рвануть обратно. На площадке за домом развёртывается цирк. Мне читает инструкцию – скажи, что тебе пять лет. Я не соглашаюсь, упираюсь – мне почти шесть. Экономический резон мне пока неведом, равно как и лишние копейки за билет. В большом собранном шатре мотоциклист наяривает круги внутри деревянной бочки. А вот на пилотаж внутри сборного сетчатого шара мне поглядеть так и не довелось. Звери в клетках – зоопарк и цирк путешествуют вместе. Слон подбирает солому из кормушки.
С бабушкой едем в центральный цирк. Там всё серьёзнее – акробаты, клоуны, жонглёры. Укротителей то ли не было, то ли дожидаться не стали.
Нахожу старую покрышку от легковой машины, и гоняю на прогулке впереди себя. Все лужи – мои. Спускаю по лестнице со второго этажа. Она скачет по ступеням, потом врезается в стену. А на финальной стадии, при выходе из подъезда, ударяется в решётку для чистки обуви. Ночует в «кармане», откуда двери ведут в нашу и соседскую квартиры. Утром не нахожу.
Кое-чьи одноклассники успешно разводят костёр прямо во дворе. Ничего удивительного – и листья сжигают по осени прямо на месте. Мои подарки успешно исчезают в пламени – это же так интересно!.. Магия огня и разрушения, и я вкушаю её по полной. Старшеклассники при мне не ругаются, но кое-какие скользкие словечки запоминаю. И выдаю вечером за столом, матери и бабушке: «А у меня стучит моча в висках!» Ещё один лёгкий шок, и суровая отповедь. А ещё этот кто-то на Карасунах заложил камень за щёку, и сказал, что проглотил камень, и теперь умрёт. Возвращение происходит в лёгкой панике, но дед сурово заставил камень выплюнуть.
Закупаются бенгальские огни. Мы с родителями едем на центральную площадь, где стоят горки в форме слонов и крепостей. Катаюсь с горок под светом вечерних фонарей. УАЗ-буханка, без крыши и с тентом, и с таким же прицепом, ожидает экскурсию. На Новый Год на балкон прилетает самодельная ракета.
Уж чем хороши звёзды, так это тем, что они от нас далеко. Даже если разместить их на месте Солнца – спалят Землю без проблем. А так – маленькие огоньки, усеявшие ночное небо. Часть из них давно погасла, часть взорвалась, часть улетела прочь от старых мест. И уже зажглись новые. Но когда это переменится, может, что и Земли давно не будет, ни Солнца. А реальная картинка на небе опять будет совсем другой. Много чего нам кажется. Протяни руку, подставь лесенку, собирай эти маленькие огоньки в ладошку. Это же так здорово! Вот так и многие наши мечты хороши до тех пор, пока несоизмеримо далеко от нас. И даже Солнце, дающее жизнь, очень маленькая в сравнении с другими звезда, но затмевающая их по причине близости к нам, дающая жизнь и тепло – и даже она хороша на приличном расстоянии. Ни дальше, но и ни ближе. И одно, и другое – смерть. Врежься наша планета в Солнце – испарится за минуту, а Солнце ничего и не заметит. Грейся в лучах этой маленькой своей мечты, но не смей подходить ближе, если хочешь жить.