Письмо первому нашедшему

Два дня после Нового Года. Первое вполне запомнившееся путешествие. Хотя память ещё работает кусками. Поздний вечер, салон вездесущего Ту-154. А дальше – сон. Отец говорит, что садились в Оренбурге, но это было, видимо, очень рано утром. Не помню. А вот днём садимся в Красноярске. Пересадка. Три самолёта, застывших на постаментах у аэропорта – старички Ил-14 и Ил-18. Машины с отвалами, расчищающие снег на площадке. Гостиница рядом. Ночь. Дневной самолёт до Благовещенска. Попутный вахтовый ПАЗ в город, на вокзал. Мороз и солнце. Пригородный поезд, влекомый двойной «мухой» по однопутке. Поворот. Слева начинаются сопки, а справа – долина Зеи. Дачи вверх по склону, потом голый зимний лес. Поезд петляет у подножия сопок, и из окна общего вагона видны то хвост поезда, то голова, дымящая из труб на особенно тяжёлых подъёмах. Крутой правый поворот, сопки теперь с двух сторон – и вот мы на мосту, что видели в иллюминатор на посадке. Стальные арки, засыпанный снегом лёд, и параллельно мосту – ползут по ледовой переправе машины. Летом дорога затихнет, чтобы опять ожить с ледоставом. Теперь вокруг – только степь. Редкие холмы, редкие рощицы. Наша остановка у короткой платформы, поэтому хвост поезда замирает на переезде. Вместе с прочими пассажирами стремительно спрыгиваем с подножек со всем своим скарбом прямо на насыпь, ибо поезд стоит всего две минуты. Солнце заходит, украшая небо вечерней зарёй. Грузовик глохнет, штурмуя подъём перед переездом. Грузим в него вещи, а сами отправляемся в гарнизон пешим порядком. Бетонная стена вокруг, но центральный КПП пуст, в домике нет ни двери, ни окошек, и на территорию проходят все, кому не лень. Ворота заперты на обычный амбарный замок. Обычные серые панельные пятиэтажки, крытые шифером, украшены порослью телевизионных антенн. Средний подъезд. Четвёртый этаж. По четыре квартиры на площадке; наша – первая справа. Удивительно, когда приезжаешь в квартиру, где уже распакованы и расставлены вещи! Отвратительный звонок – сухой, резкий, трескучий. Через некоторое время отец его отключит – стук в дверь прекрасно слышно из любой точки.

Вот и время в очередной раз подвести черту под прошлым. Прощай, старый резиновый гномик с фонарём, с седой бородой, но без чёлки (каюсь, моя работа); зелёный конь, который стоял на подоконнике, а ещё и сидел на брюхе с вывернутыми вверх ногами… И часы-коробка, у которых на циферблате написано «С Новым годом!», а внутрь полагается положить конфеты. Теперь моя жизнь измеряется числом шпал, зелёными и красными огоньками семафоров, синими и белыми – карликовых маневровых, жёлтыми огнями стрелочных переводов; бетонными полосами аэропортов, синим почтовым ящиком в подъезде, и другим, на стенке местного отделения; а также фанерными ящиками посылок и большими матерчатыми мешками багажа, за которым надо ходить на станцию. Ибо у нас – полустанок. Детская поликлиника – в селе через переезд, бывшей некогда станице. Санки. Походы к реке, и второй мост на ветке, правда, всего в один пролёт. Старый мост, с прямоугольной фермой. Двойные «мухи», которые здесь работают и пассажирскими, и грузовыми. И только самые тяжёлые поезда водят «тройники». Тёмно-зелёные, и довольно редкие фиолетовые. С гудением проходят мост, сбрасывая скорость, а потом добавляют мощности, выдавая в небо столбы чёрного дыма. Из нашей квартиры, поскольку дом крайний, виден другой участок железной дороги – в сторону станции. Слышно гул дизелей, перестук колёс, видно треугольник буферных фонарей и головного прожектора. Но это ночью. Днём поезда выползают из-за деревьев лесополосы, или наоборот, скрываются в ней. Можно разглядеть и семафоры. Окно заходящего солнца, украшенное зелёными комнатными растениями, названий которых я не помню. Вертолёты заходят на посадку перпендикулярно железной дороге, а вдалеке, где чуть заметны невысокие сопки за Зеей, во время работы по полигону, видно гирлянды осветительных бомб, что медленно спускаются вниз, а потом гаснут. Гул винтов, трек пушек и пулемётов, глухие взрывы.

Нет, гномик и сейчас дожидается меня дома, и никогда ему не дождаться. Просто время перелистнуло страницу. Из игрушки он стал немым свидетелем прошлого. Или напротив – говорящим. Всё та же улыбка, всё тот же фонарик в руках, всё та же лысина на лбу.

Моё же окно развёрнуто во двор. И на закате я вижу, как сверкают горящие уголья в окнах дома напротив. Двор укрыт укатанным снегом. Высокие тополя, и – чудо! – две берёзы прямо у меня под окнами. Детская площадка с избушкой, внутри которой – практически общественная уборная. От карусели осталась одна колонка. Шины, вкопанные в землю, обозначают границы площадки. И где-то за пределами видимости – песочница. Есть и газгольдер, но он запитывает дом сбоку от нас. А наша плита обретает жизнь от баллона, что отец возит на станцию заправлять. Моё окно – окно восходящего солнца. И восход я люблю больше всего. И ночь, и закат – есть в них своя магия. Но глядя на них, всегда думаю о рассвете. За умиранием и смертью неизбежно следует воскресенье. Для этого нужно только проснуться пораньше.

Здесь есть четыре военторговских магазина: продуктовый, овощной, промтоварный и «Военная книга». Последний базируется на первом этаже сталинской ещё двухэтажки. Остальные магазины – в отдельных домиках, как и почта. Письма. Сколько их мною написано? Кто считал… Телеграммы. Поздравительные телеграммы, вкленные в открытки. Вырезки из газет.

Окна промерзают, украшаясь морозным узором. Шторы приклеиваются к стеклу. Иногда бурчит батарея, вечно холодная. Отопление вроде бы есть, но настолько, чтоб не было гидроудара. Горячей воды тоже нет. При открывании красного крана в ванной вода сначала заполняет титан на кухне, и только потом – идёт в кран. Топка титана, равно как и распил досок на топку – магия магий. Люблю раскочегарить так, чтобы в ванной из крана пар шёл! По субботам – баня. Масляные радиаторы, мигая красной лампочкой, дают немного тепла. Крепко жарит калорифер, сверкая раскалённой спиралью в отражателе. Гудит, поскрипывая, вентилятор, в котором спирали не успевают раскалится докрасна, обдуваемые воздушной струёй. Впрочем, режим экономии электричества никто не отменял, да и выключают регулярно. С отцом бродим по окрестным полям, устраивая костры. Особенно радуют покрышки от грузовиков и тракторов. Чёрные клубы дыма, жар, подпаленная на лбу шапка. И следы от мотонарт… Они подобны единорогу. Много раз попадались их следы, но ни разу – они сами.

Отец достаёт гитару, поёт авиационные песни. Мать заказала на заводе проигрыватель – теперь у нас есть свой набор пластинок. Отец покупает в Благовещенске последние выпуски винила – Высоцкий, афганский цикл, первые альбомы Розенбаума – казачьи, балтийские. Бит-квартет «Секрет». Гиганты в двенадцать дюймов, миньоны на семь – по четыре песни всего. Гранды – не помню. А вот самые мелкие – в три дюйма, и всего одна песня, только на одной стороне – фронтовые. Открытки с нарезанной звуковой дорожкой. Гибкие пластинки, вшитые в журнал «Кругозор», что нужно вырезать ножницами. Тоже миньоны, но рок уже успели утащить, как и Жванецкого. А вот и заказанный магнитофон «Волна». Он всегда играет чуть быстрее, чем надо. Толстая пластмасса, с острыми углами, кожаный ремень для переноски на плече. Только от шпаны отбиваться – тяжёлый, простой, не сломаешь. Не магнитофон, а кастет. Кассетник открывается пальцами, рукояток две – громкость, и вторая – «Пуск – стоп – вперёд – назад». Но кассета у нас одна – Игорь Тальков, записанная самопально и непонятно кем, да и её кое-кто из вас, дорогие мои адресаты, порвал.

Внизу в подъезде стоит большой оцинкованный бачок для пищевых отходов. Солдат-срочник в гимнастёрке водит по дворам лошадь, запряжённую в двухколёсную тележку с шинами от трактора, и вытряхивает содержимое бачков в большой чан в тележке. Подсобное хозяйство гарнизона находится за гаражами. Приходим с группой детей и туда. В свинарнике можно покормить свинью соломой. Свинью похрюкивают, иногда дерутся за лакомый кусок.

Весной наша речка разливается. Мелкая речка, мне и тогда не достававшая до плеч, промёрзшая до дна, заливает всю пойму. Около дома офицеров – памятник вертолётчикам, погибшим в Афгане. Вечный огонь – столовая ложка керосина, и горит минут пятнадцать. Построение полка на День Победы. Оркестр части пытается играть марши. Салют, возложение венков. Отец проходит в строю.

Лето. Бродим по песчаным карьерам в поле. Речка облеплена купающимися и загорающими. С отцом ходим в штаб, на аэродром, в лётную столовую. В казарму. Отец сажает меня в кабину вертолёта. На стоянке один из сослуживцев запускает мотоцикл, я решаю, что это запускается вертолёт, и устраиваю небольшую панику.

В сторону речки – гаражи, и иногда – прямо во дворах. Обычные пятитонные контейнеры, а то и трёхтонки, и полуторки. Будки, снятые с грузовиков. В гарнизоне появляются первые «Москвичи» сорок первой модели. Есть и сороковой-«Люкс». Классические «Жигули», пара «Запорожцев», и ЛуАЗы. Очень много мотоциклов, с колясками и без – «Уралы», «Ижи», «Восходы», «Мински». Вездеходная «Тула». Много велосипедов. Мимо моего окна в обед идёт череда пилотов и инженеров, накручивающих педали – сначала домой, а потом обратно на службу. В сторону продовольственного магазина, на сколоченных столиках, разместился рынок для местных жителей. Кто-то сам приходит, кто-то приезжает на грузовом мотороллере, кто-то на ЛуАЗе. Везут молоко, яйца, овощи. КПП со шлагбаумом на въезде со стороны речки когда работает, а когда не работает. В доме офицеров идут фильмы, и грузовик ГАЗ с надписью «Госкино» подъезжает к основным воротам. Водитель отпирает амбарный замок, подгоняет машину к парадному входу, и вытаскивает из кузова коробки с бобинами. Ходим в дом офицеров на фильмы, и на концерты, а то и на театральные представления. Один раз даже цирковая труппа пожаловала. Самодеятельные коллективы. Танцоры. А в поле у аэродрома комбайны убирают пшеницу. Почти Кубань – жёлтые волнующиеся нивы, сверкает недалеко от станции своими полукруглыми серебристыми куполами элеватор. А на грунтовой дороге у переезда, на хорошей выбоине, рассыпано зерно. Вот только комбайны все – гусеничные. И в то лето первый и последний раз попался мне обычный, колёсный… Лето здесь – время муссонов, и грозные тучи ходят стеной фронта, и очагами. Шквалы сдирают старый шифер с домов, скидывают железные листы, роняют антенны и старые тополя. Озерца переполняются, а велосипед в поле мгновенно садится в грязь по самые оси.

Но вот и первые заморозки. Снег выпадает быстро, немного грязи, и почти бесснежная зима до самого марта. В окне на юг – кипит жизнь. Цементный завод перестал дымить – последний дом в гарнизоне достроен. Но за дощатым забором гусеничный тягач протаскивает по бетонному плацу треугольный грейдер, расчищая плиты от снега. Строится артиллерийский полк. Жилая часть гарнизона, обнесённая некогда кирпичным забором, теперь окружена бетонными плитами, и только вокруг военной части остаётся старая ограда. Между частями же внутри гарнизона – дощатый забор на бетонных столбах. В нескольких местах доски уже отодраны, чтобы быстрее добираться до штаба.

Нам провели радиодинамик, – поднимать части по тревоге, но вместо этого вечером звучат рекламные объявления. То приглашение на хоккейный матч, где гарнизонная команда принимает гражданских гостей; то объявление о продаже привезённых мотоциклов. Вот они, красные «Ижы» и коляски к ним, в деревянных рамах, выгружаются из армейского КамАЗа напротив промтоварного магазина. Поэтому отец динамик отключает – в любом случае рассыльный из части поспеет быстрее.

В южном окне вечером горит старая казарма… Благодаря стараниям пожарных газоны и дорожки вокруг неё превратились в каток. По весне танк под пристальными взорами собравшихся мальчишек рушит каркас здания. В итоге порвано несколько гусениц, тросов, которые заводили вокруг стен, вырваны буксирные крюки, а под конец и погнуло ствол особо крупным обломком. Остаётся стоять только один из подъездов с лестницей. На кочегарку артиллерийского полка падает переломившаяся пополам труба. Из авиационной части надо проходить мимо, и мы с отцом смотрим на дымящий на фоне ночного неба обрубок, напоминающий букву «л». Пока мать уходит на почту можно залезть в кабину от «Урала», брошенную рядом, и ездить до посинения. Залезаем и в кабины машин, стоящих с контейнерами у подъездов. Река освобождается ото льда медленно. Промёрзшая до дна, вставшая горбом, со змеящейся трещиной посередине, теперь в полыньях. Льдины откалываются, плывут по течению. На День Победы снег ещё не стаял. Но скоро установится жара и влажность, почти как в тропиках. Вода заполнит местные озерца, будет переливаться через уложенную бетонными плитами дорогу от штаба до аэродрома.

На самокате еду отвозить отцу обед – варёную кукурузу. На аэродроме, на командно-диспетчерском пункте нет, возвращаюсь обратно – и в штабе тоже нет. Отец уже дома. Самокат – гордость. Единственная штука на весь промтоварный магазин. Производства ГДР. С надувными разноцветными шинами, крыльями, фальшивым спидометром, подставкой, ручным и ножным тормозами на переднее и заднее колёса. С пластиковым багажником и фальшивым стоп-сигналом. Но выглядит почти как космический корабль. Первое, что отвалилось – это багажник. Потом пришёл черёд заднего крыла. На велосипеде я пока держаться не умею. Где-то у бабушки есть детский, но с боковыми колёсами. На нём я и умею пока ездить.

Утро. Врач просит не писать много, и не напрягаться. Удивляюсь – зачем?! Лишние пару дней? Будь они у меня – займу ровно тем же. Врач разводит руками. Он и сам особо ничего не хотел сказать. Письмо ещё не окончено, и не знаю, будет ли окончено, дорогие мои адресаты. Не обо всём напишу, кое о каких вещах вам знать не следует, а кое о чём и помалкивать, хотя кто же в состоянии вас остановить?? Я знаю. Не буду пугать. А мне и так давно не страшно. И даже не печально. В сердце остаются облака, небо, вьющаяся змеёй речка, что мне по пояс, песчаный пляж в излучине, обрыв на противоположном берегу, потом – коридор из деревьев, и изгиб в другую сторону. Купающийся летом народ, шашлыки. Запашок древесного дыма и жареного мяса. Машины и мотоциклы, забуксовавшие в глубокой грязи по дороге к реке. Пешие посмеиваются, равно и велосипедисты. Зимой – тоже шашлыки. Утоптанный скользкий снег. Наезженная по руслу дорога. Курящиеся майны с ключами, что не управит и самый сильный мороз. И плавно растекающиеся по льду лужи. Тающий по весне каток. Теперь здесь большая лужа. Снег становится грязным, ноздреватым, темнеет от влаги. На Новый Год в небо пускают сигнальные ракеты. Красные, зелёные, белые, жёлтые. Рвут взрывпакеты. На гражданке таких радостей нет. Там – почти один самопал. Библиотека на столе растёт. Пишу письма. Но приходящие читает обычно мать. Конверт. Клей. Индекс в рамках. Город, улица, дом, квартира. Обратный адрес. Область, район, станция.