Плач юных сердец
Шрифт:
Ему было тридцать пять, и сама мысль о необходимости жить одному страшила его, как ребенка.
Когда посуда была вымыта, Люси тоже дышала не без труда. Она решительно водрузила на вешалку влажное полотенце, и вешалка отпала от стены, оставив в дешевой штукатурке забавного вида ранки. Вечно на этой импровизированной кухне все было не так. Вечно все было не так в этом импровизированном доме и в окружающем его второсортном поместье.
— И вот что я тебе еще скажу, — прошептала она с ожесточением, уставившись в стену. — Поэт — это когда ты как
Сколько она себе помнила, Лаура Дэвенпорт всегда хотела сестренку. Иногда ей казалось, что на братика она тоже согласна (все лучше, чем ничего), но хотелось ей все же сестренку, только о ней она и мечтала. Она давно уже придумала ей имя — Мелисса — и порой часами шепталась с этой воображаемой девочкой:
— Мелисса, ты готова к завтраку?
— Нет еще. Эта дурацкая расческа все время застревает в волосах.
— Ну-ка, дай я попробую. Я умею распутывать. Это быстро. Ну вот. Так лучше?
— Да, теперь все в порядке. Спасибо, Лаура.
— Не за что. Слушай, Мелисса, пойдем после завтрака к Смитам? Или лучше поиграем тут в куклы или еще во что-нибудь?
— Не знаю. Не могу решить. Я еще подумаю, ладно?
— Ладно. Или если тебе захочется, можем знаешь чем еще заняться?
— Чем?
— Можем пойти на поляну для пикников и попробовать взобраться на то высокое дерево.
— На совсем высокое? Нет. Я боюсь, Лаура.
— Почему? Я же буду с тобой — если ты поскользнешься или еще что-нибудь, я тебя поймаю. Почему ты вечно всего боишься, Мелисса?
— Потому что я не такая большая, как ты. Вот почему.
— Ты даже детей в школе боишься.
— Нет, не боюсь.
— Боишься-боишься. А ведь второй класс — сплошная легкотня, это всем известно. Если ты во втором классе боишься, мне страшно подумать, что с тобой будет в четвертом;
— Ну и что? Ты-то в четвертом тоже всех боишься.
— Что за ерунду ты говоришь! Я иногда немножко стесняюсь, но я не боюсь. Стесняться — вовсе не то же самое, что бояться. Имей это в виду, Мелисса.
— Лаура!
— Что?
— Давай больше не будем ссориться.
— Давай. Только ты так и не сказала, что мы сегодня будем делать.
— Да не важно. Решай сама, Лаура.
Но бывало и так, что без всяких видимых причин Мелисса исчезала на несколько дней подряд, а иногда не появлялась неделями. Лаура придумывала, что бы такое интересное с ней обсудить, придумывала, чем бы таким заняться, строила разные планы; она даже задавала шепотом соответствующие вопросы и сама отвечала на них за Мелиссу, но в такие дни ее не покидало ощущение, что она разговаривает сама с собой, — и ей было очень стыдно. Когда Мелисса исчезала, Лаура всегда думала, что она уже не вернется.
Именно так ей и казалось теплым сентябрьским днем, когда она вернулась из школы. Лауре было девять лет. Она сидела одна в своей комнате и тщательно расчесывала у своей темноволосой куколки длинные нейлоновые патлы. Тут она услышала, как внизу мама подошла к лестнице и позвала:
— Лаура! Спустись, пожалуйста, сюда.
С куклой и расческой в руках она вышла на лестницу и спросила:
—
Зачем?Мама ответила ей как-то неловко и странно:
— Потому что нам с папой нужно сказать тебе кое-что важное. Нужно кое-что с тобой обсудить — вот зачем.
— А-а-а.
И Лаура стала неспешно спускаться в гостиную, понимая в душе, что надежды нет и ее ожидает нечто ужасное.
Часть вторая
Глава первая
После того как они с Майклом разъехались, а потом без долгих препирательств развелись, Люси довольно долго не знала, куда ей двигаться и что делать. Часто казалось, что причиной тому был слишком широкий выбор возможностей — она знала, что может уехать куда угодно и делать все, что ей вздумается, — но порой она говорила себе, со страхом в душе, что, быть может, все дело в обыкновенной инертности.
— Хорошо, но зачем же оставаться здесь, дорогая? — спросила ее мать. Она заехала ненадолго и была раздражительна.
— Мне кажется, это самое разумное, по крайней мере сейчас, — объяснила Люси. — Было бы несправедливо по отношению к Лауре делать какие-то резкие движения только ради того, чтобы куда-то сдвинуться. Мне не хочется ее дергать, забирать из школы и так далее, пока я окончательно не разберусь, чего я ищу и где мне хочется жить. А пока я не решила, это место ничем не хуже других — нужно подвести итоги, разобраться в себе, начать строить планы. И потом, у меня здесь друзья.
Правда, потом, когда мать уехала, она вряд ли смогла бы уверенно объяснить, что она имела в виду под словом «друзья».
Везде она встречала радушие и внимание; всем, похоже, хотелось дать ей понять, что теперь они любили и ценили ее ничуть не меньше, чем когда она была женой Майкла, — или даже больше, поскольку теперь они гораздо лучше ее узнали. Это ее трогало и радовало; она была благодарна, — но была одна проблема. Ей не особенно нравилось испытывать благодарность; она не любила ощущения постоянной улыбки благодарности у себя на лице.
— Твоя мать и отчим меня на самом деле восхищают, — сказала она как-то вечером Пегги Мэйтленд, когда они возвращались из большого дома в Хармон-Фолз, и Пегги это замечание, похоже, поставило в тупик.
Они провели легкий и приятный вечер: из знаменитого крана в стене беспрепятственно лился виски, а мистер и миссис Фолсом болтали и смеялись с очаровательной непринужденностью, сидя у громадного, с видом на овраг окна.
— И чем же они тебя восхищают? — спросила Пегги.
— Тем, что они такие… устроенные, — сказала Люси. — Как будто они все рассчитали, рассмотрели массу вариантов и решили, что будут жить точно так, как живут. Складывается впечатление, что они живут без всякого напряжения.
— Ага, — сказала Пегги. — Так это потому, что они старые. — И ее изящная ладонь скользнула под руку к Полу. — Лично я предпочла бы быть молодой. И ты ведь тоже? Мне кажется, все хотят быть молодыми.
Когда они пришли к Мэйтлендам и Пегги ушла на кухню готовить ужин, Пол уселся в скрипучее кресло и взял на себя приятную роль старого друга.