Плач юных сердец

— Диана все время спрашивает о тебе, — сказал он Люси.

— Правда? Как приятно! — ответила Люси и чуть было не добавила «она очень добра», но вовремя остановилась. — Как она? Нравится ей в Филадельфии?

— Не думаю, что Филадельфия их особенно интересует, — сказал он. — Но работа им вроде нравится.

Ральфа Морина назначили художественным руководителем нового предприятия под названием «Филадельфийская театральная группа»; они с Дианой уже год или больше как поженились.

— Что ж, передавай ей мои наилучшие пожелания, Пол, — сказала Люси. — Им обоим, конечно же.

Потом Пегги принесла из кухни небольшой целлофановый пакет, наполненный на дюйм или два чем-то вроде табака.

— Люси, ты куришь? — спросила она.

Майкл Дэвенпорт всегда говорил, что несколько раз пробовал марихуану и она ему страшно не понравилась, поскольку ему казалось, что он теряет рассудок, и Люси тоже не особенно ее жаловала, но теперь — быть может, под воздействием несколько самодовольных речей Пегги о молодости — Люси согласилась.

— Конечно, с удовольствием, — сказала она.

Они неторопливо скрутили косяки и уселись курить, забыв, что в духовке пересыхает рагу.

— Трава выше среднего, — разоткровенничалась Пегги, устраиваясь на диване и подбирая под себя ноги. — Нам ее продает приятель на Кейпе. Получается чуть дороже, но оно того стоит. Потому что здесь ничего серьезного не найдешь — сплошной детский сад. Школьный городок.

Раньше Люси слегка раздражали все эти понты, которыми изобиловала речь Пегги: все эти «сады» и «городки», сознательно заимствованные у негров, но сегодня они уже не казались ей наигранными. С Пегги все было нормально. В ее свежести и молодости не было ничего, кроме честности и цельности. Она была рождена, чтобы стать женой Пола Мэйтленда, чтобы служить ему и его вдохновлять; этой девчонке можно было только позавидовать.

— Знаешь, что любопытно? — сказал Пол Мэйтленд. — В пьяном виде я работать не могу, в этом я давно убедился. А под травой пишу спокойно.

Поэтому, поужинав, то есть проглотив доставшиеся ему три-четыре ложки из того, что им удалось спасти из духовки, он откланялся и отправился в другую комнату, где включил очень сильный верхний свет и остался наедине со своей работой.

Люси в тот вечер пришлось ехать домой очень медленно. Ей казалось, что утром ей будет о чем поразмыслить: в голове вертелось множество новых догадок, хороших свежих соображений о себе и своем будущем, но, когда она проснулась, думать было совершенно не о чем — разве что о том, чтобы успеть собрать Лауру, пока не подъехал школьный автобус.

Время от времени Люси ходила в кино с Нельсонами — между собой они заранее высмеивали это глупое предприятие, что, впрочем, не мешало удовольствию: как присмиревшие дети, они сидели втроем в темноте, полностью поглощенные происходящим на экране, и делили попкорн на троих. Но самым приятным в этих развлечениях была сокрушительная критика после просмотра: они сидели допоздна и выпивали дома у Нельсонов или у Люси, обсуждая изъяны картин и особенно задевшие их пошлости, пока не приходило время прощаться.

А кроме того, были еще вечеринки у Нельсонов. Поначалу Люси стеснялась ходить туда одна, но ей почти всегда было весело. За все эти годы она успела познакомиться с большинством гостей — новичков на этих сборищах всегда было немного, — и теперь она могла насчитать как минимум еще трех недавно разведенных женщин в этих изысканных и охваченных счастьем комнатах.

На одной из вечеринок она подняла глаза и обнаружила, что с другого конца студии ей улыбается дородный господин, и по тому, как он смотрел, было понятно, что он наблюдает за ней уже некоторое время. Это был один из завсегдатаев, университетский преподаватель, с которым они время от времени вели милые, ничего не значащие разговоры; раньше никакого особенного интереса он к ней не проявлял. И вдруг он заговорил с ней, скорее даже крикнул, да так бодро и громко, что его реплика заглушила все звучавшие рядом голоса:

— Ну что, Люси Дэвенпорт, уже нашла себе нового мужика?

Она, конечно, могла подойти и отвесить хорошую пощечину этой улыбающейся физиономии. Но она омертвела, чего с ней никогда в жизни не бывало, так что в итоге ей оставалось только найти, куда поставить стакан, взять пальто и уйти.

— Я уверена, он не хотел тебя обидеть, — говорила в дверях Пэт Нельсон, пытаясь убедить ее остаться. — Он милый; он бы сдох на месте, если бы узнал, как он тебя расстроил. Слушай, ну, может, он выпил лишнего… сама понимаешь. Сплошь и рядом такое бывает — на то они и вечеринки, верно?

И Люси согласилась побыть еще немного, но просидела все это время в уголке и почти ни с кем не разговаривала. Она чувствовала себя уязвленной.

В те времена ей крайне важно было навести полный порядок на кухне к тому моменту, когда Лаура возвращалась из школы. На безупречно чистую кухонную стойку выкладывался только что сделанный бутерброд с арахисовым маслом и джемом, рядом с тарелкой ставился стакан молока, и Люси, красиво одетая и причесанная, стояла в ожидании рядом, как будто вся ее жизнь была в полном распоряжении дочери.

— Круче всего, что они устроили из всего этого соревнование, — сказала Лаура, пережевывая бутерброд.

— Из чего, дорогая?

— Мама, ну я же тебе говорила. Делали из снега статуи Авраама Линкольна. Ну, знаешь, как в Мемориале, где он сидит? [42] И мы тоже такого сделали. Ну и все четвертые классы делали свою статую, получилось три штуки — и устроили соревнование, и наш класс победил, потому что наша статуя получилась лучше всех.

42

В Мемориале Линкольна, расположенном на Эспланаде в центре Вашингтона (сооружен в 1914–1922 гг.), скульптор Дэниел Френч поместил шестиметровую статую сидящего в задумчивости президента.

— Вот как! — сказала Люси. — Было, наверное, весело? А ты что именно делала?

— Помогала делать ноги и ступни.

— А лицо кто делал?

— У нас в классе есть двое мальчишек, у которых лица здорово получаются, — вот они и делали. Получилось очень круто.

— И что вам дали за победу? Приз какой-нибудь?

— Не, приза никакого не дали, но потом к нам в класс пришел директор, повесил над доской такой типа вымпел и сказал: «Поздравляю». — Лаура допила молоко и вытерла рот. — Мам, ничего, если я пойду к Аните?

— Иди, конечно. Только снова придется закутываться.

— Да знаю. Только, мам…

— Что?

— Идем со мной, ладно?

— Нет, я не пойду. Зачем?

Лаура явно оробела:

— Затем. Анита сказала, что ее мама говорит, что ты больше не обращаешь на нее внимания.

Они застали Нэнси Смит там, где ее, похоже, можно было застать всегда: она стояла за гладильной доской, а вокруг нее кренились стопки детской одежды и белья.

— Люси! — воскликнула она, оторвавшись от своей ритмичной работы. — Какая приятная неожиданность! Давно не виделись. Проходи и садись, если найдешь куда. Подожди секундочку, я выключу телевизор.