Пламя клинка

И вновь перед нами тускло засияла табличка со странными письменами.

— Сильно меня это беспокоит, — заметил Торвальд. — Кто его знает, что означают эти слова. А сдирать их тоже опасно, вслепую-то.

Он постоял немного, глядя на сокрытое знание, потом аккуратно переписал слова на тот же пергамент.

2

Стены, темно-песочные, таяли в глухом сумраке.

Шершавые кирпичи с печатью имперского архитектора тускло светились изнутри алым и янтарем. Своды были низкими и неровными, порой мне приходилось пригибать голову.

Тут и там я видел зарубки: «Я, писарь Ухлет, спустился в сию обитель шестого дня месяца барсука». Торвальд, проходя мимо, стучал по ним молоточком, и буквы сразу же растворялись.

Хороший урок для тех, кто тщится оставить о себе память.

— Будьте начеку, — предупредил гном. — Верхние ярусы почти безопасны… ну, почти.

За поворотом слышался рокот — там по широким трубам сливались сточные воды.

— Деньги! Деньги давай! — раздался сдавленный голос.

— Никак, наше Государство, — пробормотал я. — Кто еще так жаден до чужих денег?

Из-за угла выскочило горбатое существо.

Его шишкастую, болотного цвета голову покрывала слизь. Один глаз больше другого; кожа опадала и вспучивалась, меняя форму — у твари не было черепа.

— И выглядит точь-в-точь, как наше милое Государство, — заметил я.

Тварь протянула руки, вместо пальцев на них росли короткие щупальца, они извивались и скручивались в тугие кольца.

На каждой ладони торчал заостренный шип, покрытый застывшим гноем. Существо одето было в обноски, где-то грубо зашитые, где-то на булавках, одна нога в сапоге, другая в лакированной туфле.

— Деньги! — шептала тварь. — Гоните кошелек, посохи, сымайте одежу, все!

Гном легко качнул молоточком.

Тот обратился в увесистый моргенштерн, и шипастая булава врезалась в морду твари.

Голову снесло, слизь и кровь хлынули на камни.

— Ах ты, кикиморь сын, — пробормотал Торвальд, — не узнал меня?

Тело слегка качнулось, потом новая голова начала вырастать вместо старой.

— Ух, это же вы, гроссмейстер…

Тварь низко поклонилась.

Жидкость из тела бурно хлынула в голову и наполнила ее, словно бурдюк. Когда существо вновь выпрямилось, оно было целым и невредимым.

— Простите, не признал в темноте; все эти чужаки смутили меня. Вы же завсегда один ходите.

Монстр оглядел нас с любопытством.

— А это кто?

Его щупальца потянулись к Оксане.

— Как тебя звать, красотка?

— Сказала бы: «Не твоего ума дело», да вижу, ума у тебя вовсе нет, — ответила девушка.

Тварь была слишком грязной, чтобы обидеться.

— Я граф Тадеуш Ольшанский, — с гордостью представился он, вновь низко поклонился, и болотная жижа хлынула из его ушей. — Советник круля Станислава.

— Граф? — удивилась девушка.

— Да жаба он болотная, — с презрением бросил гном. — Это всего лишь слаймы, едят отбросы и отчего-то считают себя людьми.

— Я человек, — с непреклонной гордостью возразил Тадеуш. — Али нет у меня рук? Головы? И трех глаз, как бывает у всех людей?

Он спохватился и быстро заковырнул лишнее око обратно в голову.

— Ну, то есть двух. Я, может, и рожден слаймом, но сделал в жизни свой выбор и гордо зову себя человеком, а ты, недомерок-гном, как лилипутом был, так и сдохнешь.

Торвальд с отвращением сплюнул и снова снес ему голову.

— Обычно они небуйные, — пояснил инженер, — но стоит им увидеть девушку, сразу мозги вскипают.

Граф Тадеуш рывками, словно вода кипела, отращивал себе новую голову. На сей раз гораздо медленнее.

— У слаймов нет женщин, — заметил гном. — Рождаются почкованием. Их обычная форма — лужица слизи с тремя глазами. Но если захотят, могут принять любой вид. Эти, что живут на верхнем ярусе, считают себя людьми.

— Так он ненастоящий граф? — спросила Оксана.

— Во мне течет голубая кровь, — гордо ответил Тадеуш.

— Конечно, ведь ты ее выпил, — отозвался гном. — В первый год, как мы город строили, приехали к нам беглый король Станислав и парочка его дворян, от революции прятались.

От слова «революция» инженера кисло перекосило.

— Хотели здесь поселиться, да в первую же неделю сгибли; крылатый вепрь задрал, неподалече от города. Тогда здесь все по-другому было, и степные твари порою подходили к самым стенам.

Гном зашагал вперед.

— Не было у нас кладбища, вот тела в коллектор и скинули, да слаймы их и сожрали. Вот теперь считают себя дворянами.

— Я дворянин, — с достоинством подтвердил Слайм.

— Ты сожрал мозги дворянина, а это большая разница, — возразил Торвальд. — Вот скажи, что было с тобой в Варнавии? Кто твои отец, мать? Как выглядит царский дворец?

Тадеуш с достоинством отвечал:

— Хоть я не помню ни дня из своей прошлой жизни, моя душа, моя сущность, остались прежними, скажи, будь ты быкопоклонником и верь в переселение душ, разве бы удивлялся, что, пройдя колесо сансары, ничего не знаешь о своем прежнем перерождении?

Торвальд покачал головой.

Видно, быкопоклонников он тоже не очень жаловал.

— Лучше ответь, Тадеуш, чего ты у ворот околачивался? Ты у короля своего первый помощник, зачем тебе нищих грабить?

— Так ведь грабить нищих — первая забота государевых слуг, — отозвался слайм. — Разве вы, люди, не так же поступаете?

— Он прав, — кивнул я.

— Прекратите, — сердито буркнул Торвальд. — А ты скажи лучше, пан Тадеуш Сопливый, кто мои руны защитные посковыривал?

— Я? Что? Да я никогда! — забулькался жижей слайм. — Как можно, гроссмейстер Торвальд! Руны держат стены нашего мира, без них же тут все разрушится и в прямом, и в переносном смысле.

«А вы сможете вырваться отсюда и расползтись по городу, — подумал я. — До сих пор вас держат ворота и кусты-людоеды. Но если проломить своды…»

— Значит, ничего об этом не слышал? — спросил Торвальд.

— Вы лучше спросите круля Станислава. Он знает все, что происходит в коллекторе.

3

Узкий тоннель уходил все глубже под землю.

Идти здесь можно было только поодиночке, а запах гнили и мусора становился все сильнее.