Пламя на воде
Шрифт:
Он мог бы сказать: ``Знаешь ли ты, как скоро начнешь мучиться неясными сожалениями о несбывшемся? Ты, которой суждено, может быть, своротить горы и перевернуть мир? Нет, ты не пожалеешь, твое благородное сердечко не позволит тебе пожалеть о сделанном. Но много ли пройдет времени прежде, чем бесформенная, беспричинная тоска начнет грызть твою живость и жизнерадостность?'`
Или: ``Так редко рождаются люди, способные сделать целый мир лучше. Ты - такая, это твоя судьба, ты на своем месте и в своем времени; и кто я, чтобы осмелиться разрушить это?'`
И не он, а кто-то другой, наблюдающий со стороны, холодный и циничный,
``Сейчас тебе пятнадцать, и тебе кажется, что в жизни есть только черное и белое. Неумолимое время научит тебя различать полутона. Когда-нибудь ты с удивлением поймешь, что однозначно белого и однозначно черного вообще не существует. Но то, что происходит с тобой сейчас, навсегда останется ярким пятном, ослепительно-белым, окаймленным и оттеняемым чернотой. Оно не померкнет со временем, и ты научишься беречь его в себе, хранить, как драгоценность. Драгоценность, в которой ты уже никогда не различишь изъяна''.
Или: ``Ты юна; вся жизнь лежит перед тобой светлой прямой дорогой. Все открытия, которые может совершить юная девушка, ты еще совершишь. Все влюбленности и разочарования, и радости, и настоящая любовь, которую ты обязательно встретишь - все это не минует тебя. Все впереди, милая; все будет ярче и лучше; будет так, как ты того заслуживаешь...'`
И еще: ``Ты найдешь свое счастье, девочка. Сейчас тебе кажется, будто жизнь кончается, но так будет недолго. Твое счастье будет большим и светлым, и бесконечным, и надежным, и не заставит воевать за него со всем миром; оно будет безоблачным и достойным тебя. Оно не притушит твоего огня - наоборот, позволит расцвести буйным цветом, во всей красе и мощи того, что обещано тебе жизнью. И, цветя, ты будешь лишь очень изредка открывать шкатулку со старой драгоценностью - только чтобы вспомнить, как юна и неопытна, как наивна ты когда-то была''.
Разумеется, Барс не формулировал всего этого - думать так, расчленяя свои чувства на части, он не умел. Да и не чувствовал он именно так - лишь жуткий сумбур творился в горящей голове, и среди этой мешанины он определенно ощущал только неумолимый внутренний запрет, не позволяющий отдаться на волю стремящегося унести его бешеного потока. Это было больно, это раздирало его на куски, и это необходимо было вытерпеть - вот и все.
– Все бесполезно, да?
– Вдруг тихо спросила Алина, не отводя от него глаз.
– Ты все решил, и это окончательно.
Барс сумел кивнуть, не поднимая головы.
– Может быть...
– Сказала она медленно.
Рыцарь заставил себя выпрямиться, взглянуть ей в глаза - со всей твердостью, на которую еще был способен.
– Ты мог бы хотя бы иногда возвращаться ко мне... И уезжать, когда захочешь.
– Не могу.
– Совершенно честно ответил Барс. ``Не могу, не смогу выносить эту пытку многократно!
– Кричал он молча, беспомощно, отчаянно.
– Я и сейчас уже не уверен, что смогу уйти...'`
Но зажал, задавил эту мысль в зародыше, вслух сказал:
– Не жди меня. Я не вернусь.
Рыцарь видел, что резко, грубовато брошенные слова рассердили ее, и это было благо. Исчезли слезы, копившиеся и готовые пролиться, порозовели бледные щеки. Принцесса встала, поднялась над ним во весь свой небольшой рост, неожиданно величественная, ледяная.
– Ты просто дикарь.
– Произнесла она холодно.
– Дикарь, шарахающийся от протянутых рук. Боящийся собственных чувств.
Рыцарь опять кивнул - он и с этим готов был согласиться.
Закрылась спасительная заслонка - Барс смотрел на себя со стороны, будто все это происходит не с ним, будто он лишь наблюдатель, не имеющий возможности вмешаться в ход событий.
– Уходи.
– Сказала Алина; ее нижняя губа снова предательски дрогнула, но она справилась с этим.
– Тебя проводить?
– Я найду дорогу.
Никто не помешал ему покинуть дворец, и он даже не забыл спалить выданный ему пропуск, едва оказался за воротами. А вот про Тучку не вспомнил, оставил ее на коновязи за сторожевой будкой - и двинулся через весь город пешком, механически переставляя одеревеневшие ноги: левую, правую, левую...
Временами ему начинало казаться, что он двигается не по своей воле, что он - кукла, которую ведет на веревочках неумелый кукловод. Но он шел, измеряя нетвердыми шагами мостовую, и добрался до окраины, и отыскал конюшню, на которой оставил Шторма, за белой оградой на погруженной во тьму улочке.
Когда от стены конюшни отделилась, метнулась навстречу рыцарю смазанная тень, Барс едва успел сдержать рефлексы.
И тут же поблагодарил судьбу, что сдержался - это был всего лишь сын хозяина, долговязый Кирюн.
– Я вас ждал.
– Сообщил он радостно.
– Все сделано, как вы велели. Конь ваш и кормлен, и поен, и выстояться успел, так что можете ехать. А я таки еще раз спросить хотел: вы правда жеребеночка нам оставляете? Честно, без подвоха?
– Я же сказал уже.
– Устало вздохнул Барс.
– Чего тебе еще?
– Поблагодарить хоть.
– Смущенно потупился Кирюн.
– Отец прибедняется, но я-то знаю, что все в порядке будет. Чувствую.
– Любишь лошадей?
– Ага.
И, затаив дыхание, парень задал вопрос, ради которого, наверное, и торчал тут полночи:
– Как вы думаете, смог бы я с арраканцами работать?
– Ты - смог бы, пожалуй.
– Рассудил рыцарь.
– Ну, не с обученным жеребцом. Такой признает только того, кто его выездил, хотя... Тоже исключения бывают. Но с молодняком - точно. С арраканцем главное - терпение. Надо добиться от коня доверия, понимаешь? А силы у него и своей хватает. Так что если не уверен, что у тебя ее больше - лучше с силой не лезь.
– А разве может быть у человека больше силы, чем у эдакой махины?
Барс задумчиво посмотрел на парня, сказал серьезно:
– Иногда может.
Кирюн недоверчиво покачал головой.
– Не похоже как-то.
Рыцарь хмыкнул, пожал плечами - и кивнул, соглашаясь.
Он вывел наружу обрадованного жеребца, оседлал при свете зажженного Кирюном факела. Застоявшийся Шторм резво взял с места, едва Барс оказался в седле. Рыцарь не стал его сдерживать.
Вскоре Умбра осталась позади.
– 2 -
Барс взял направление на Замок Ордена, решив, что после своей безвременной кончины и прочих событий просто обязан объявиться там. Прямой путь лежал снова через Сантию и Золотой мост. Можно было бы, конечно, сделать крюк, объехать, переправиться на пароме или вплавь, но рыцарь даже не подумал об этом. Честно говоря, ему было все равно.