План битвы

Думаю, сейсмографы бы выдали несколько баллов, будь они установлены в спортзале. Пока он не очухался, я ставлю ногу ему на голову.

— Как звать? — спрашиваю я, но он только хрипит в ответ.

Мне приходится чуть поднажать.

— Гога, — выдаёт он.

— Гога? Гога-Магога. Это погремуха, а имя-то человеческое есть у тебя?

— Лёха… — шипит он.

— Алексей, хорошее имя, — киваю я. — Ну, рассказывай, Лёха, сколько ты у народа бабла накрысил. Давай, это твой звёздный час. Не заставляй давить тебя, как червя.

— Э, слышь, Бро, — подкатывает ко мне ещё один амбал из свиты этого «смотрящего».

Ненавижу это «э, слышь»… Без предупреждения основанием ладони левой руки я засандаливаю ему по носу. Так, аккуратненько в принципе, но ему хватает, чтобы упасть навзничь и начать пускать красные пузыри. Второй и третий заместители Гоги благоразумно отходят в сторонку.

— Пацаны, — говорю я, обращаясь ко всем, — вот это чмо, вас обворовывало, называло себя смотрящим, или кем там, хотя он полный ноль. Но он один… ладно, пусть их трое или четверо, а вас-то вон сколько. Они даже драться не умеют. Один мой Андрюха каждого из них один на один уделает. Я отвечаю. Они, наверное толпой на него наезжали.

— Да, — раздаётся голос. — Двое прижали, а один навешивал. Ну, ещё там были, их заставили тоже…

— Чмошники они. Вы сильнее. Но не бойтесь, я вас не брошу. Буду каждую неделю приезжать, я или мои друзья. И вы все многому научитесь, минимально за себя постоять. Виталий Тимурович вас научит. Он в Анголе подвиги совершал, он такое вам расскажет, обалдеете. Виталий Тимурович, покажите, пожалуйста с Андреем несколько бросков.

Скачков кивает, снимая китель и проникаясь моим педагогическим подходом. Я круче Макаренко, походу. Лол, как сказала бы моя дочурка.

— Щас только вот с этим куском дерьма закончим. Короче, Лёха, я вижу по тебе с дружками, что ты дохера прожрал бабла народного, но теперь покрутиться придётся будешь выплачивать. Ты понял? Не слышу.

Приходится ещё поднажать, чтобы услышать его подтверждение.

— Ну всё, вставай, отброс общества. Ребят, если он или ещё кто будет вас блатными стращать, всех блатных ко мне отправляйте, ясно? Не бойтесь, в обиду вас не дам. Слышь, слонёнок, вот ещё что, особое предупреждение тебе. Если к Трыне ближе, чем на три метра приблизишься, я тебе через неделю социальный статус понижу. Не понял? Это значит масть сменю. Всосал, орёл? Был орёл, а станешь… понял какой птицей? Всё сделаем по так уважаемым тобой правилам. И поедешь ты на свою любимую малолетку в конкретном положении. Уйди с глаз долой, вперёдсмотрящий. Андрюх, иди сюда.

Трыня подходит и мы обнимаемся.

— Привет братуха! Привет! Потерпи ещё немного, ладно?

Он молча кивает и крепко-прекрепко сжимает меня в объятиях.

Тимурыч показывает пацанам простейшие приёмы, и они его просто не отпускают, встреча затягивается. В конце концов в зал приходит директриса в сопровождении нескольких воспитателей.

— Что происходит-то? Вас тут не поубивали ещё?

— Нет, Тамара Григорьевна, — отвечаю я. — Мы с ребятами договорились, будем каждую неделю к вам приезжать.

— Молодец, Егор, — сдержанно хвалит меня Скачков, когда мы едем обратно. — Всё правильно сделал. А я растерялся, когда они загомонили, что вот с ними делать было? Не в наряд же посылать…

Мы подъезжаем к дому. Я выхожу из пазика и иду к себе. У подъезда сидит девушка. Не наша явно, волосы рыжие, как у Тани. Блин… Это же и есть Таня… Она поднимает голову и я вижу, что по её щекам текут слёзы.

— Егор, — всхлипывает она.

— Тань, ты чего? Что случилось-то?

14. От женщин кругом голова

Таня снова всхлипывает и вытирает кулачком слёзы. Трогательно как. Выходит, храню в глубине сердца нежность к ней. Тише, Танечка, не плачь, не утонет в речке мяч… Моя первая женщина всё-таки, как же не хранить… Ну, то есть, у Егора Брагина первая…

Блин, а вдруг кто-нибудь придёт и скажет: «Всё, Егор, побыл Брагиным, хватит, возвращайся в своё поношенное и не слишком здоровое тело, становись снова Добровым»? И что тогда? Обрадуюсь я или опечалюсь?

Подумав немного, покрутив в голове эту мысль, понимаю, однозначно опечалюсь. Ну, нахрен! Здесь мне лучше, вот прям реально лучше, несмотря на все заморочки. Здесь у меня большие ожидания и реальный шанс хоть немного повлиять на будущее, а там что? Двести граммов и шаурма? Отличный план на осень жизни.

— Тань, не плачь, рассказывай. Поправим мы твою жизненную ситуацию и горю поможем. Если сможем, конечно.

— Меня Игорь ударил, — сильнее начинает всхлипывать она.

Опаньки…

— Ударил? Как это? Он выпил что ли?

— Да, сказал, на работе неприятности, деньги там вроде потерял… а я ему высказала всё, что думаю о мужиках, которые неприятности в водке топят.

— А он?

— Ударил. И ушёл…

— Сильно ударил? Куда?

— В живо-о-о-т, — пуще прежнего ревёт она. — А если бы там ребёночек был?

— Ты что, беременна?!

Она мотает головой:

— Нет, ну а вдруг была бы? Разве так можно вообще?

Ф-у-у-у…

— А сейчас он где?

— Не зна-ю-ю…

— А он что у тебя живёт? В общаге?

— Приходит иногда. Только я с общаги съехала. Я теперь двушку снимаю.

— Серьёзно? — удивляюсь я. — И где?

— Да, недалеко от стадиона, на Кирова, в доме, где «Лакомка», только не по Советскому, а по Кирова. Он угловой там…

— Здорово, молодец. Как нашла?

— Ну, знаешь, людей к нам много интересных ходит, поспрашивала, вот и нашёлся вариант…

— Ну хорошо. И что мне с тобой делать? У него ключи-то есть, у Игоря твоего?

— Есть, — часто кивает она. — Но я могу запереться изнутри.

— Правильно, а завтра замок сменишь. Хорошо, пойдём, провожу тебя. Посиди здесь пару минуток, мне домой надо подняться.

Она снова кивает, а я захожу в подъезд. Игорёк ударил… Интересное кино, да? Если учесть, что Игорька этого я за Киргиза принял. А что касается кино, то в кино я как раз и видел кое-что подобное, кино это «Крёстный отец» называется.

Сонни Корлеоне как раз так и выманили из дому, избив сестру. И расстреляли.