Планета Вода. Часть I
Шрифт:
– Ты мне что, проповедь читаешь? – осведомилась она.
– Да какую проповедь, – он махнул рукой – просто я вижу, что в тебе какая-то заноза сидит, что это не твоя сущность. Есть такие люди, которые осознавали себя таковыми с детства, но ты не из них.
– У меня и так проблем по горло, а ты хочешь загнать меня ещё глубже! Оставь это, не гони волну, а то сам утонешь, – отрезала она решительно.
Он посидел ещё какое-то время, глядя на покачивающиеся стебли трав и бесконечно далёкие массивы тропического леса. Хотелось сказать что-то ещё, но все слова сдавила плита, которую эта женщина взвалила на себя и их будущее. Раздосадованный, он поднялся и направился к выходу из отсека, чтобы пойти в зону рекреации, которую все, не сговариваясь, назвали таверной, и где он иногда ночевал. Когда пластик двери сложился гармошкой и исчез в проёме, он чуть не налетел на рыжеволосую девушку – шотландку по имени Беитрис.
Первая любовь и пьяные звёзды
Некогда наукоград, а теперь космоград Циолковский выстроен на остове посёлка Углегорск, основанного в 1961 году. Название было выбрано специально, чтобы сбить с толку вероятного противника: никакого угля там никогда не добывали, а ведение угольной разработки было прикрытием для строительства ракетных установок. В 2015 году он был утверждён в статусе города и ему присвоили современное название – Циолковский.
Когда-то в детстве, он точно не мог вспомнить, сколько ему тогда было – что-то около пяти лет, родители взяли Ваню на смотровую площадку космодрома. Площадок было несколько, и они тогда располагались вдоль федеральной трассы «Амур», недалеко от Циолковского. На площадках скапливалось много людей, несмотря на отдалённость места. Основную часть толпы формировали обыкновенные туристы. Происходил запуск ракеты семейства «Союз» – надёжной рабочей лошадки, чей прапредок был изобретён в глубине 20го века.
Это был обыкновенный в тех краях июнь, когда солнце светит ярко (в тех краях вообще много солнечных дней), но особо не греет, а средняя температура в этом месяце 17,1 градусов Цельсия.
Дорога от Владивостока до космодрома Восточный занимает почти сутки, если ехать на машине. Но их семейство продвигалось неспешно, по пути останавливаясь в придорожных кафе, общаясь с местными, слушая их чудной говор и расспрашивая о сельской жизни. Как оказалось, за годы совместного спокойного проживания и Тагир, и Светлана отвыкли от больших пространств и привязались к городскому образу жизни. Они одновременно испытывали дискомфорт и какое-то острое ностальгическое чувство, которого их сыну – Ивану было не понять. Для Вани долгое сидение в машине было подобно пытке и единственное, чем его удавалось на время угомонить – это вербальная игра в «защитников», которую вела мать, заставляя его воображение погружаться в ситуации, когда у мальчика был выбор: спасти оленёнка или бросить на съедение волкам, потушить ничейный костёр в лесу пройти мимо. Ваня не любил делать то, что ему не нравится – это одна из основных черт его характера, зато от того, что ему нравилось оторвать его было практически невозможно. Находясь в воображаемом мире, где он имел реальную ответственность, он мог часами заниматься спасением выдуманных животных и помогать нуждающимся в помощи.
Они выехали с недельным запасом и взяли внедорожник, чтобы свободно делать широкие петли по сельской местности – спонтанно, где вздумается, куда поведёт их интуиция. Любоваться зрелищем величественных лесов, рек и озёр – привилегия взрослой, состоявшейся личности, уже созревшей для созерцания. Для пятилетнего ребёнка, чьё восприятие мира связано с теснейшим взаимодействием с ним, да ещё с таким темпераментом, как у Вани, задача абсолютно невыполнимая. Большую часть дороги мальчик откровенно скучал.
Особенностью местных жителей, которую неожиданно понял Ванин детский ум, было странное восприятие расстояний. Если в его родном Владивостоке отрезки между привычными пунктами, которые он посещал: подготовительные школьные курсы, ресторан, где они обедали, дом, заправки насчитывали несколько километров, то на вопрос «Где тут ближайшая заправка?» жители дальневосточной провинции вполне могут ответить «Да вот, ещё четыреста километров прямо проедете и будет там», при этом махнув рукой так, как будто ехать до соседнего квартала. Это наблюдение он часто будет вспоминать в своей будущей насыщенной жизни за миллионы километров отсюда, где, кроме водных пустошей, ничего нет.
Несмотря на петли и одну незапланированную ночёвку в лесу, у них оставалось ещё 3 дня до назначенного на утро запуска ракеты. Перед отъездом они решили заехать к матери Светланы – очень своеобразной женщине, которая в молодости особо не занималась воспитанием дочери, проводя много времени в командировках. По-видимому, она не очень переживала о том, что её дочь растёт и воспитывается без её участия. Коротким звонком они оповестили её о своём намерении и получили согласие. Светлана, уже будучи взрослой, так и не смогла выяснить,
куда именно так часто уезжала мама. Несколько раз она слышала, что это были какие-то полярные экспедиции, но не похоже, чтобы её мать была заядлой походницей: никакого специального снаряжения в их квартире не было. Со временем Света пришла к выводу, что её мать как-то связана с разведкой и, несмотря на холодность, с которой та относилась к дочери, всё-таки любила её. Когда Света с Тагиром переехали во Владивосток, отношения с матерью полностью прекратились, словно они никогда не присутствовали в жизни друг друга. Гораздо позже и как-то неожиданно, мать прислала ей письмо (на бумаге), что переезжает в небольшое село Новокиевский Увал в Амурской области, так что будет жить теперь чуть ближе к внуку. Она так и написала: «к внуку», никакого упоминания самой Светы там не было. Решение казалось неожиданным и странным, так как само село расположено в полутора тысячах километров от Владивостока – немногим ближе космодрома Восточный, куда они сейчас ехали.Дорога к селу была ухабистой. Местами, откровенно расползшийся асфальт, полностью покрывала глина наброшенная разливами притоков реки Зеи. Но виды кристально первобытной природы компенсировали тряску. Когда они наконец доехали, порядком умотавшись из-за маневрирования между кочками и болотцами, пришлось узнавать у местных, где находится дом Светиной матери.
Тагир нажал на кнопку звонка, через какое-то время раздался звуковой сигнал, дверь открылась сама. В прихожей было пусто. В одной из комнат раздавался звук торопливого перелистывания бумаги, потом щёлкнула резинка, как будто кто-то зафиксировал разворот папки, а следом металлический лязг и ещё что-то, отдалённо похожее на глухой удар фанеры. В тишине, наступившей после того, как они разделись, раздались мерные шаги и на пороге двери, ведущей из прихожей в узкий коридор, появилась бабушка Ивана – Любовь Алексеевна.
Сухая, с высоким пучком седых волос и высокими благородными скулами, она без приветливости посмотрела на вошедших и, подойдя к Ване, наклонилась к нему. На секунду Свете почудилось, что её мать проводит какой-то исследование, но это чувство быстро улетучилось. Губы Любови Алексеевны растянулись в улыбку, и она обняла внука.
– Проходите, – коротко обронила она и повела мальчика за руку в большую гостиную, в которой при их приближении зажёгся свет.
В тот вечер в доме, который так резко выделялся на фоне полусгнивших почти что сараев местных жителей, в гостях у женщины, которую она называла «мама», Света никак не могла отделаться от ощущения фальшивости происходящего. Она вдруг вспомнила просьбы своей матери показать ей внука. «Показать» – так она выражалась.
Любовь Алексеевна старалась выглядеть добродушной и гостеприимной.
Маленький Ваня был в восторге. Он слышал слово «бабушка» от матери, видел других бабушек, гуляющих с «внуками» на детских площадках, но своей он не помнил. Сначала она показалась ему какой-то страшной, тяжёлой, но потом её ласково-внимательное отношение к нему победило всё, и на короткое время бабушка заполнила целиком его внутреннее пространство. Завладела им.
Особенный восторг в нём вызвали блины. Света с Тагиром иногда пекли блины на масленицу, но это были совсем не те блины. Золотистые солнышки со сливочным маслом, слегка похрустывая, таяли во рту вместе с мёдом, сгущёнкой, сметаной и вареньями.
Бабушка хотела понравиться мальчику, но её способность к заботе была очень ограниченной.
Ваня съел сорок штук и остаток ночи его рвало серо-бурым тестом.
Света не стала ничего высказывать матери – она прекрасно понимала, что той что-то было нужно и даже в каком-то смысле радовалась, что она хотя бы выучилась печь блины, причём отличные блины, специально для внука.
Утром, когда они уже почти собрались ехать, и Ваня с красными глазами и мучнистого цвета кожей стоял на нетвёрдых ногах у двери, Любовь Алексеевна позвала дочь в ту самую комнату, откуда вышла вчера. Это был её кабинет. Небольшая комната, вся увешенная картинами и картинками, напомнила Свете об антуражах особых помещений в посольствах в середине XX века, как их показывают в кино. Она окинула взглядом стены, и ей в голову влез навязчивый вывод: где-то здесь обязательно должен быть сейф.
– Иди сюда, – она показала рукой на место перед большим столом, не озаботясь даже поднять на дочь глаза.
– Мам, тебе нужно что-то от Вани? – не удержалась и спросила Светлана.
Она очень волновалась за сына.
Любовь Алексеевна копалась в бумагах в выдвинутом ящике стола. Наконец, она вытащила конверт из жёлтой плотной бумаги.
– Ничего особенного, Света, не беспокойся. В этом конверте письмо начальнику Центра Управления Полётами, не вскрывай конверт. При въезде на смотровую площадку, дай охраннику эту записку, конверт не давай, дальше он проводит вас куда надо.