Планета

– Базар тут у тебя али ярмарка? Что это такое? С удобствами устроились, бабы в окопах портки застирывают. Этак красные Дон перейдут, а вы и не услышите, на бабах то, страдая...

Хлоп, по глазам ударило чернотой, землянку тряхнуло. Тело наполнилось лёгкостью, и прочно стало на ноги. Темнота в глазах исчезла.

– Что это было?..

В душе Мелехова всё ворохнулось, но страха не было. С верха блиндажа посыпались песок и труха. Стряхнул трухлятину. И глаза подъесаула натолкнулись на недоумевающие глаза сотника, чтобы остановиться на его фигуре в целом. На сотнике были - чистая защитная форма, новенькие погоны и блестящие хромовые сапоги с носами вега.

– Кто тебя так одел?
– спокойно спросил.

– А тебя?

Мелехов, не обращая внимания на "тыканье" посмотрел на себя. Такая же форма и сапоги, на плечах погоны подъесаула.

'Эка! Дольче Габбана, понимаешь! А ещё меня - отгаббанят'?
– подумалось. А сотник обвёл глазами землянку, побледнел лицом и бросился за дерюгу, отделяющую дальний угол. Дерюжка оборвалась, и комдив-1 повстанцев рассмотрел там две походные кровати, заправленные по-солдатски синими одеялами. В изголовьях лежали подушки с белейшими наволочками. Бледный сотник обернулся. Лицо растерянное, по-детски округлённый рот и в глазах слёзы.

– Ты кого потерял?
– к спокойствию комдива добавилось слабое пристрастие.

– Бабу свою, мать её за ногу!
– вякнул сотник.

– Раззява, найдётся. Развёл бабью ярмарку; с белыми наволочками...

Мелехову чужие бабы были пока неинтересны, куда интересней было рассматривать свои руки, а потом и лицо в круглое зеркало в бронзовой оправе. Ладони были чистые, здоровые с подстриженными аккуратно ногтями. И лицо, помолодевшее, загорелое, чисто выбритое, без мешков и синевы под глазами. И на задворках сознания пронеслась непонятная фраза: "омоложение полковника прошло успешно". Прислушался.

– Н-да. А что стрельбы не слышно, сотник?

– Н-не знаю я - сотник скисал на глазах.

'И пошто я такой спокойный?'. Пригладил волосы. В дверь землянки постучали.

– Да, - после чертыханий разрешил сотник. Зашли ординарец Мелехова - Прохор Зыков и Митрий Коршунов.

– Григорий Пантелеевич, ты тута? Выйди-ка на-час, тут такое, в общем должон сам посмотреть, - прошептал Прохор; он топтался на пороге землянки с ошалевшими глазами и растерянным лицом.

– А вы откуда взялись? Прохор, ты ж должон в Вёшках обретаться...

– Да, а меня вот сюда занесло, с Митрием. И не спрашивай, как, - еле выдавил из себя Прохор.

Подъесаул, недоумевая на Прохора, вышел из землянки в три наката, глядя под ноги. Окоп как метлой подмели.

'Н-да. Чисто стало. И когда успели?'.

– Ты, Григорий Пантелеев, по сторонам-то глянь! Та, хоть влево, - уже смелее предложил ординарец.

Мелехов посмотрел налево. Траншея змеилась и терялась в тумане. Прошёл до указанной Прохором амбразуры, посмотрел прямо, и обмер. Увидел шлюзовой канал саженей сорока; по нему шлёпает паровой катер, да под царским российским флагом, и тянет за собой две баржи, доверху заполненные рудой.

– Канал, царский флаг, руда? Откеля это'?
– вопросил, глядя на противоположной берег, где степь с разнотравьем до горизонта, с небольшими рощицами.
– И Дикое поле?

– А где красные?
– над плечом Мелехова повис сотник. Спросил и охнул.

– Хока красных... заела, - после паузы произнёс. Его глаза недоуменно разглядывали то катер с баржами, то пустой берег.

– Господа офицеры, а теперя гляньте одесную, - фраза Коршунова прозвучала вежливо, но с большой иронией.

Посмотрели.

– Ох!
– и Мелехов прилип к биноклю, поданному Прохором.

Справа, в саженях трёхстах, обретался однопролётный мост. Перед мостом, на их стороне, комдив рассмотрел двухэтажное кирпичное здание с вывеской: "Северо-восточная таможня Донского края". Рядом, аккуратно, стояли казарма, конюшня, "Караван-сарай" и хозпостройки. Солнце освещало все это великолепие... отменно. А тут ещё, под боком, Митрий Коршунов произнёс:

– Опаньки, челы кары за мытню ныкают, а на шифере движуха пошла. Прикинь, командир, они волыны инсталлируют. Вау, сам-три! Ты смотри-и-и.., и не по фен-Шую... А чё он в 'Цейс' вылупился?

Прохор с сотником хмыкнули непониманием. В отличие от простых прочих, Мелехов понял, что сказал бывший дружок. Поскольку перед мостом автомобили и, правда, сдавали назад за здание таможни, а на крыше сновала обслуга к трём станковым пулемётам. И какой-то офицер в полевой русской форме с защитными погонами, с крыши, рассматривал их позицию в бинокль. "Гляделки" продолжались недолго. Офицер скомандовал, и появился шест с привязанным к его концу, белым куском ткани. Шестом помахали, офицер помахал тоже.

'Типа, не стреляйте. Свои мы'.

И набежали гомонящие казаки сотни, с вопросами. Сотник приказал им заткнуться и посмотрел выжидательно на Мелехова.

'Надо итти' - Пойду на переговоры. Вроде там наши.

– Зачем итти, могим ехать, я одвуконь сюда заявился, Григорий Пантелеевич. Прохор указал на двух коней наверху землянки. Комдив разглядел только головы.

– Ты, что в первую попавшуюся землянку ткнулся? Прохор живо кивнул.

– Поехали. Сотник, остаёшься. Не дури, оружие казаки пущай уберут, там три пулемёта. Но и не зевайте... Ну, сам понимаешь...

– Добре, Григорий Пантелеевич, - сотник был предельно кислый. Казаки разбежались по землянкам. Прохор подвёл трёхаршинного шестилетка.
– С богом.

Шагом с Прохором доехали до моста. Здание таможни бастионного типа увеличилось в объёме.

'Н-да. гастарбайтеры по найму ладили, или боженька давеча испёк'?
– гадал комдив. Подъехали до упора к зданию и с коней сошли на непонятную землю.

– Ну, покажись, честной народ, - приглашал Мелехов хозяев бастиона, разминая ноги.

Им на встречу вышло четверо: молодой офицер с биноклем, двое в одинаковой чудной пятнистой форме мужчин, лет под сорок, и темнокожий мужик в зеленоватой рубашке с короткими рукавами. Более тёмные прямые брюки и коричневые туфли дополняли облик выходца из Африки. Молодой офицер козырнул:

– Майор Гаранжа, офицер по особым поручениям Генерального штаба Донского края.

– Подъесаул Мелехов, командир Первой повстанческой дивизии. Старший урядник Зыков.

– Ого, целый комдив! Рад знакомству. Пожали руки.