Пластмассовый космонавт
Шрифт:
Было видно, что Чаломееву его ответ очень не понравился, он сердито буркнул:
– Если не хотите лететь, найдутся другие…
Павел понял, что возможно самый могущественный человек в его профессии, только что зачислил его в свои персональные недоброжелатели.
Глава 18
Сегодня ему предстоял высотный полёт на одноместном МиГе новой модели. Для подъёма в стратосферу требовалось облачиться в высотный скафандр. Затягивая на себе шнуровки с помощью прапорщика-техника, Беркут заметил, что у него предательски дрожит рука и сказал ассистенту:
– Мне надо выйти.
В туалете он подошёл к раковине, пустил воду из крана, и несколько минут задумчиво смотрел на себя в зеркало: быть или не быть?
…От зноя бетонные плиты аэродрома раскалились, словно блинная сковорода. Скорее уж туда – на высоту! Туда, где в синем небе ослепительно сверкают пышные шапки облаков – там прохлада.
Прокатившись по рулёжным дорожкам к линии старта, истребитель ненадолго остановился, дожидаясь разрешения на взлёт. Удерживаемый на тормозах мощный перехватчик весь вибрировал от жажды сорваться в разбег. В какой-то момент занятый приборами пилот случайно скосил глаза влево, и неожиданно заметил девушку метрах в тридцати от полосы, её рыжие волосы развивало горячим ветром из сопел его двигателей. Тонкую, словно тростинка незнакомку, едва не сдувало. В этом рёве и свисте она должна была оглохнуть, и всё же почему-то не уходила. Незнакомка не видела его лица – только глаза поверх кислородной маски под забралом шлема, но отчего-то улыбнулась ему и помахала рукой, словно хорошему знакомому. Как она здесь оказалась? Кто такая? Откуда? Вероятно, новенькая подавальщица из лётной столовой или молоденькая медсестра, которую лишь недавно взяли на работу. Павлу даже стало любопытно, но тут с диспетчерской вышки дали приказ на взлёт.
Оторвав тяжёлый МиГ от полосы, Беркут, едва не рыча от восторга, сразу вывел оба двигателя на полные обороты. Взлёт на форсаже вообще-то не был запланирован заданием, это была чистой воды импровизация. Почувствовал резкий рывок, машина пошла вверх по очень крутой траектории. Стремительно закрутились стрелки приборов перед глазами. С диспетчерской вышки тут же отреагировали на слишком агрессивную манеру взлёта:
– Полста-первый, вы превысили взлётный режим! Вы не на испытаниях, предлагаем придерживаться плана тренировочного задания, – строгим голосом напомнил ему руководитель полётов.
Примерно пятнадцать минут назад, ещё на пути к самолёту, Беркут внезапно ощутил подзабытое состояние «стопроцентной эрекции». Что-то вроде «большого взрыва», после которого «его персональная вселенная вдруг резко расширилась». Давно такого с ним не бывало…чтобы так мощно и ярко… На самом деле Павел уже и не помнил, когда переживал что-то подобное. Очень кайфовое состояние, когда не только яйца распирает от молодой спермы, а и всё тело требует самого энергичного действия. Чувствуешь себя «жутко прокаченным чуваком», – как принято говорить у молодых неформалов. В этом состоянии ты способен буквально «порвать мир в клочья», то есть можешь абсолютно всё. Словно с места легко набрал первую космическую скорость.
И потому совершенно естественно, что в таком состоянии, – когда половые гормоны в считанные минуты превратили его в задиристого подростка, – руки сами сразу вывели обе турбины на полные обороты, резко двинув ручки РУД-ов от себя. Но как объяснишь руководителю полётов, что у тебя буквально душа поёт и требует тройную порцию адреналина, как бывало в восемнадцать лет?
– Вас понял, – ответил Беркут диспетчеру. – Но прошу разрешения придерживаться индивидуальной программы, она согласована с генералом Камчатовым.
…Через минуту активного радиообмена, диспетчер всё же дал ему добро на некоторые «импровизации», и пожелал удачного полёта.
Первые пятнадцать минут МиГ стремительно взбирался в верхние слои атмосферы, легко
«пробив» раскинувшееся от горизонта до горизонта бескрайнее поле из шапок сверкающих на солнце облаков. Но после отметки 20 километров подъём замедлился: нос истребителя всё ещё был задран вверх, но голубая стрелка теперь едва ползёт по циферблату высотомера; шум двигателей почти стих – на такой высоте они потеряли около семьдесяти процентов своей мощности, ощущение такое, будто самолёт завис. Между тем земля под крылом приобрела кривизну, как при взгляде из иллюминатора космического корабля. Значит, самолёт почти достиг кромки космоса. Над головой осталось всего несколько километров верхнего слоя стратосферы – фактически тонкая воздушная линза, слегка подёрнутая серебристыми облакам, сквозь которую чернеет полная мерцающих холодных звёзд бездна. «Открылась бездна, звёзд полна, звездам числа нет, бездне дна» – лучше, чем Ломоносов и не скажешь.На такой высоте очень холодно, собственное дыхание оседает инеем на стекле гермошлема. Вероятно, по причине каких-то атмосферных помех связь с наземной диспетчерской вышкой прервалась, из-за этого остро ощущается одиночество, ты будто песчинка, затерянная где-то во Вселенной. Павел отклонился назад в кресле и, насколько позволял тесный высотный скафандр, задрал голову, вглядываясь сквозь остекление кабины в бездонную пустоту космоса. Интересно, что он будет ощущать, когда придётся покинуть околоземную орбиту, чтобы устремится к Луне? Сумеет ли его разум справится с чувством вселенского одиночества? Ведь прежде никому ещё не приходилось испытывать ничего подобного. Ещё вчера специалисты с большой осторожностью обсуждали перспективу освоения человеком дальней орбиты Земли, а тут сразу придётся покинуть «прибрежные воды» и выйти в неизведанный океан открытого космоса! Не грозит ли это безумием для хрупкого человеческого разума? Когда прекратится прямая трансляция с Центром управления полётами, а вслед за связью начнут рваться и прочие ниточки, связывающие его с матерью-Землёй…А, впрочем, что толку загадывать так далеко, если даже результат ближайшего полёта на ближнюю орбиту окутан туманом.
…Над Балтийским морем Павел развернул свой МиГ на обратный курс. Даже остались силы и настроение немного поиграть в догонялки с двумя перехватчиками ПВО Краснознамённого Балтфлота, которые зашли ему в хвост, когда самолёт Беркута находился на траверзе Клайпеды. Пограничники затребовали у него подтвердить свою государственную принадлежность по кодировке «свой-чужой». Но если ты космонавт из первой пятёрки, то у тебя другие скорости. На своём новейшем истребителе, даже с двумя подвесными баками «под брюхом» Беркут без труда оторвался от чересчур бдительных коллег, уйдя от них «в точку». Разогнав машину до умопомрачительной скорости в три МАХа, – то есть более 3000 км в час, – Беркут с ветерком проскочил почти всю западную часть страны; даже сам не заметил, как оказался почти дома.
Правее Ленинграда начал плавное снижение. На подлёте к Москве из-за образовавшегося на пути грозового фронта разрешили посадку на его родном испытательном аэродроме в Жуковском. На подходе к «альма-матер» позволил себе ещё одну мальчишескую выходку. Лихо – на предельно малой высоте, гремя форсажем – прошёл над аэродромом, выполнил каскад пилотажных фигур, а потом с боевого разворота сразу мастерски посадил машину на свою любимую взлётно-посадочную полосу (ВПП) № 4. Самая длинная в Союзе, она позволяла обойтись без выпуска тормозного парашюта.
Пока рулил к стоянке знакомые ребята из технического персонала, узнавая сидящего в кабине лётчика, отдавали честь вернувшемуся в родные пенаты «блудному сыну» и приветственно махали.
Отстегнув привязные ремни, Павел мысленно поблагодарил машину за то, что не подвела, затем, лишь за счёт силы рук, легко поднял тело с кресла, радуясь вернувшейся силе, и перебросил себя через борт кабины. Спускаясь по приставной лесенке, увидал вдали мчащийся вдоль строя самолётов УАЗ-ик: похоже сам заместитель начальника лётно-исследовательского института по лётной работе Василий Трофимович Власов спешит его лично встретить.