Плексус

– Как вы себя чувствуете?
– спросил я.

– В данный момент хорошо, ответил он.
– Возможно, даже слишком. Чувствуете?
– Он дыхнул мне в лицо, ухмыляясь еще шире и окончательно уподобляясь рододендрону в цвету.

– А как блохи поживают?
– осведомился О'Мара светским тоном.

Мона сначала хихикнула, затем громко рассмеялась.

– Дело в том, что… - начал объяснять я.

– Можете ничего не скрывать, - успокоил меня Осецкий.
– Это уже не секрет. Скоро доберемся до сути.
– Он поднялся.
– Извините, не могу это пить. Слишком пахнет терпентином. А кофе у вас не найдется?

– Разумеется, - ответила Мона.

– Может быть, сделать вам сандвич?

– Нет, только чашку черного кофе… - Краснея, он опустил голову.
– Я, знаете ли, только что хлебнул с друзьями. Боюсь, я им поднадоел. И я их не виню. Им в последние месяцы порядком досталось. Знаете, временами мне кажется, что я и впрямь сошел с катушек.
– Он помолчал, изучая, какое впечатление произведет на нас его признание.

– Ну, не расстраивайтесь, - сказал я, - все мы немножко того. Вот О'Мара только что рассказывал нам про психа, с которым вместе жил. Сходите с катушек сколько вашей душе угодно, только мебель не ломайте.

– Да вы бы и сами свихнулись, - вновь заговорил Осецкий, - если б эти твари всю ночь напролет сосали у вас кровь. И весь день тоже.
– Он приподнял брючину - продемонстрировать оставленные ими кровавые следы. Икры Осецкого были сплошь испещрены царапинами и ссадинами. Мне вдруг стало чертовски жаль его. Зря я в тот раз поднял его на смех.

– Может, вам переехать в другую квартиру… - предложил я неуверенно.

– Не поможет, - буркнул он, обреченно глядя на пол.
– Они от меня не отстанут, пока я не уволюсь - или не поймаю их с поличным.

– По-моему, ты собирался как-нибудь прийти к нам на обед вместе со своей девушкой, - напомнил О'Мара.

– Да, конечно, - подтвердил Осецкий.
– Просто в данный момент она занята.

– Занята чем?
– не отставал О'Мара.

– Не знаю. Я приучил себя не задавать лишних вопросов.
– Он еще раз во весь рот ухмыльнулся. Мне показалось, его зубы чуть зашатались. Во рту у него блеснуло несколько металлических обручей.

– Я к вам заскочил, - продолжал он, - увидев у вас свет. Знаете, мне что-то не хочется идти домой.
– Очередная ухмылка. Читай: блохи, мол, так и этак.
– Не возражаете, если я еще чуть-чуть посижу? У вас такой хороший дом. Светлый.

– А как же иначе?
– съязвил О'Мара.
– У нас тут все бархатом обито.

– Увы, не могу сказать того же о своем, - грустно вымолвил Осецкий.
– Весь день чертить, а по ночам крутить пластинки - не слишком-то это весело.

– Ну, девушка-то у тебя есть, - не унимался О'Мара.
– С ней и повеселиться можно.
– И фыркнул.

Хорьковые глазки Осецкого еще больше сузились. Он остро, почти враждебно вглядывался в О'Мару.

– Ты к чему клонишь?
– спросил он неприязненно.

О'Мара добродушно улыбнулся и покачал головой.

Не успел он открыть рот, как Осецкий снова заговорил.

– С ней одна мука, - выдавил он из себя.

– Прошу вас, - вмешалась Мона,- нет никакой необходимости все нам рассказывать. Мне кажется, вам и так задали слишком много вопросов.

– Да я не против, пусть допрашивает. Просто интересно, что он прознал про мою девушку.

– Не знаю я ничего ровным счетом, - ответил О'Мара.
– Просто ляпнул по глупости. Выкинь из головы!

– Не хочу я ничего выкидывать, - запротестовал Осецкий.

– По мне, лучше уж расстаться с этим грузом, чем в себе носить.
– И умолк, опустив голову, не забывая, впрочем, уминать сандвич. А спустя несколько секунд прикончил его, поднял голову, улыбнулся улыбкой херувима, встал и потянулся за пальто и шляпой.
– В другой раз расскажу, - сказал он.
– Уже поздно.

У самой двери, прощаясь, он еще раз ухмыльнулся и заметил:

– Кстати, если окажетесь на мели, дайте мне знать. Немного всегда готов вам одолжить, если понадобится.

– Хочешь, домой тебя провожу?
– вызвался О'Мара, не находя лучшего способа выразить признательность за эту нежданную доброту.

– Спасибо, сейчас мне лучше побыть одному. Никогда не знаешь… - И Осецкий затрусил по улице.

– Да, так чем кончилось с этим малым Икинсом, о котором ты нам рассказывал? спросил я, когда за Осецким закрылась дверь.

В другой раз расскажу, - пробурчал О'Мара, одаряя нас одной из неповторимых ухмылок Осецкого.

– Нет в этой истории ни слова правды, - констатировала Мона, направляясь в ванную.

– Ты права, сестрица, - сказал О'Мара.
– Я все выдумал.

– Брось,- не отставал я,- мне-то ты можешь рассказать.

– Ну, ладно, - согласился он, - хочешь знать правду, потом не жалуйся. Итак, не было никакого Икинса - был мой брат. Он тогда скрывался от полиции. Помнишь, я тебе рассказывал, как мы вместе удрали из сиротского приюта? Так вот, с тех пор прошло десять лет - а может, и больше, - прежде чем мы встретились. Он двинул в Техас, где нанялся ковбоем на ранчо. Эх, хороший был парень. А потом с кем-то крепко повздорил - должно быть, пьян был - и по нечаянности пристукнул.

Он сделал глоток бенедиктина, затем продолжал:

В общем, все было, как я рассказывал, только никакой он был не чокнутый. И явился за ним не служащий из сумасшедшего дома, а мужик из полиции. Ну, тут я наделал в штаны, доложу тебе. В общем, разделся я, как он велел, и отдал все свое тряпье брату. Тот был и шире меня, и ростом выше; словом, я знал, что ему ни в жизнь не влезть в этот костюм. Ну, сказано - сделано, пошел он в ванную одеваться. Я надеялся, что ему хватит ума вылезти через окно ванной наружу. Мне невдомек было, с чего это тот офицер не надел на него наручники; ну, подумал, у них в Техасе на этот счет свои правила. И тут меня осенило: вот выскочу сейчас в чем мать родила на улицу и завоплю благим матом: «Режут! Режут!» Добрался я только до лестницы: о ковер споткнулся. И вот уже оседлал меня этот детина, пасть рукой зажал и обратно в комнату тащит.

– Ну и прыть у вас, а, мистер?- спрашивает. И этак легонько врезает мне кулаком по челюсти.
– А брат ваш, если и вылезет из окна, далеко не уйдет. У меня снаружи люди стоят, его дожидаются.

И в этот момент выходит мой брат из ванной, легко и не-принужденно, как всегда. А вид у него в этом костюме - что у клоуна в цирке, да еще голова обрита.

– Брось, Тед, - говорит, - они меня заарканили.

– А что с моим тряпьем будет?
– г хнычу я.

– Отошлю тебе почтой, как на место прибудем, - отвечает. Опускает руку в карман и достает несколько мятых бумажек.
– Вот, поможет тебе продержаться, - говорит.
– Что ж, рад был с тобой повидаться. Ну, бывай здоров.
– И его увели.