Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
Эдигей усмехнулся:
– Поздно, Георгий. Собака-гонец излишним усердием решил твою судьбу к худшему. Могу ли отпустить человека, если он узнал то, чего не знает ни сам царь, ни его вельможи, ни даже мои темники, сотники и десятники, не говоря уж о простых воинах? Вот эта рука, - он поднял ладонь, - не ведает, что делает эта, - сжал в кулак другую.
– Всё обнаружится через несколько дней.
– Когда будешь под Москвой, - досказал князь мрачно.
Правитель Великой Кыпчакии опустился в подушки и гневно заговорил:
– Василий сам виноват. Приютил детей Тохтамыша, моих врагов. Притесняет купцов ордынских, плохо принимает
Юрий благоразумно молчал.
Великий темник перевёл дух и промолвил спокойно:
– Входя в шатёр, ты снова отдал свой меч. Ордынский перебежчик, твой верный слуга, уже не вернёт его. Теперь воистину ты мой пленник!
– Надолго?
– спросил князь.
– Пока не возьму Москву, - сказал Эдигей. И встал, полагая встречу оконченной.
По его приказу Басыр вызвал приставов, низкорослых татар в малахаях, с кривыми ножами у пояса. Юрий заподозрил: уж не относятся ли они к племенам хушин или кынкыт, как слышно, самым свирепым из тех четырёх тысяч монголов, что были переданы Чингисханом сыну Джучи для завоеваний на Западе.
– Не унывай, Георгий, - проводил Эдигей.
– С тобой будут обращаться хорошо. А когда дам ярлык на Великое княжение Московское, тебе станет ещё лучше. Пока же переноси тяготы похода.
Когда князя, не связав рук, повели, он наблюдал необычное оживление в необъятном таборе: как будто рыскали в поисках. Кто-то сдавленно закричал и смолк. Некому было изъяснить чуждую, состоящую из невразумительных звуков, речь. Юрий мог лишь предполагать, что ищут спасённого им «предателя», дабы всё-таки казнить его. А ещё была мысль о забубённой башке Абдулки, которая наверняка уже отделилась от тела. Но главное волнение князя вызывала судьба оружничего Асая. Не спросил о ней великого темника лишь потому, что никак не надеялся получить искренний ответ.
В шалаше, крытым старой кошмой, было душно и темно. Дурной запах шёл от постели - шкуры неизвестного зверя. Стражники, хуншины или кынкыты, полонили уши тарабарщиной...
3
Юрию удалось уснуть не ранее, чем заснули его охранники. Последние мысли были о возможности побега, однако они тут же исчезли, ибо бежать русскому князю из ордынского военного табора всё равно что из незнакомого леса, кишащего зверьми. Первый сон выдался о несведущем государе-брате, коему не было теперь никакой возможности сообщить об истинных намерениях Эдигея. Великий темник повторял приём Тохтамыша: напасть обманом, врасплох. Кажется, это ему вполне удастся.
Юрия разбудил глухой, краткий, внезапный стон. Тихая возня, потом - шёпот на ломаном русском:
– Каназ! Друззя! Вылезай!
Князь увидел над собой звёзды, а перед собой двух татар в малахаях и трёх коней. Его мигом посадили в седло. И вся троица помчалась невесть какими извилинами меж безмолвствующих шатров и погасших кострищ. Он - в серёдке. Удивляло, что топот копыт неслышим, будто кони не бегут, а летят. Уже за пределами огромного
становища глазами, привыкшими к темноте, узрел: ноги скакунов обмотаны ветошью. Бездорожная, бесшумная скачка длилась до тех пор, пока они не упёрлись в тот яр, где кончалась Русь. Теперь Дикое Поле - позади. Кони с храпом взбирались по крутизне. Вот и хвойные лапы, словно бы здравствуясь, похлопывают по плечам. Дома! Но дом-то в опасности! Юрий не знал, кому обязан свободой. Видел убитых стражников возле своей походной тюрьмы. А кто их убийцы? Спросил, когда взобрались на лесную дорогу:– Вас послал Эдигей?
Хотя такой вопрос был более чем смешон, татары не рассмеялись. Полопотали коротко меж собой. Один по-русски ответил:
– Эдигей узнает, нам карачун! Каверга велел: надо!
Каверга! Конечно, кто же ещё? Юрий задал другой вопрос:
– Где Асай, мой оружничий?
Ответ был хороший:
– Скоро-скоро увидишь.
Князь впоследни полюбопытствовал:
– Где Абдулка?
Его судьба не обрадовала:
– Секир башка!
Смутило, что вызволители ринулись не к Москве, куда он спешил, а в другую сторону. По соображениям Юрия - в направлении Рязанского княжества. Тщетно он взывал:
– Не туда! Назад! Москва мне нужна, Москва!
Скачущие не отвечали, лишь орудовали нагайками. Бег был такой, что ветошь с конских ног послетала. Топот копыт барабанными переборами будоражил лес.
Чуть стало светать, пал конь под одним из всадников. Невезучий перекувырнулся через голову, невредимо вскочил, вспрыгнул на конский круп своего напарника. Теперь двигались помедленнее, князь перевёл дух.
– Куда едем?
Сидящий на крупе оборотился:
– Терпи маленько.
Первый солнечный луч озарил в лесу широкую просеку. На ней погост - с полдюжины изб. Наступил час утренничать: из-под верхних косяков открытых дверей валил дым. Люди кучками ожидали на воздухе, кутаясь в зипуны и тулупы. К подъехавшим сразу же подошли два татарина. Один был Асайка, а другой... Богатый хан и лицо знакомое. Вчера ещё он лежал на козлах! Теперь же отвешивал Юрию глубокие поясные поклоны.
Обрадованный князь крепко обнял своего оружничего, по русскому обычаю трижды расцеловал. Карачурин тем временем торопился сообщить всё в одну минуту:
– Люди Каверги меня спрятали. А то бы прозвище оправдалось - карачун! Здесь нашёл Тегиню. Это Тегиня, - указал на спутника в богатом халате.
– Ба-а-алыпой человек в Больших Сараях! Ты его спас, значит, тысячу раз себя спас, попав в Орду.
Князь не очень-то понял, что хотел выразить Асай:
– В Орду я, слава Богу, не попадал.
Тегиня вежливо отстранил Карачурина:
– Дай мне перемолвиться с твоим господином, - произнёс он по-русски ещё чище, чем говаривал Каверга.
Асай с готовностью отошёл. Ордынский вельможа, избежавший казни без пролития крови, держался так, будто ничего страшного с ним не произошло. Маслиновые глаза смеялись. Тонкие уста под жиденькими усами и узкой бородкой чуть размыкались в величавой улыбке, обнажая крепкие зубы. Лишь рука, прижатая к груди, напоминала о большой благодарности, которую он испытывает к вчерашнему своему заступнику.
– Нам придётся подождать, Юрий Дмитрич, пока из изб выйдет дым. Такой уж у вас уклад - жить не в юртах, где курево от костра поглощается верхним отверстием, а в деревянных коробках с глиняными печами при плотных соломенных крышах. Хотя каждому свой уклад милее.