Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский

Ночью был сильный дождь. Проник сквозь лапник. Одежда отсырела почти насквозь. Мысли были об Анастасии: как она в курной избе?

Спящие рядом сыновья, Василий с Дмитрием, проснулись и зашевелились. Слава Богу, Дмитрий Красный в Галиче: не перенёс бы отрок столь беспросветно мрачного похода.

Едва Юрий кашлянул, старший сын затеял речь:

–  Тата, разглядел ли на противоположном берегу костры?

–  Ещё б не разглядеть!
– откликнулся отец.

–  Московская сила! Сура пока что разделяет нас.

–  И будет разделять, - подал голос Дмитрий.
– Перебраться через такую реку - не шаг шагнуть. Кто начнёт переправу, будет бит ещё на воде.

–  Зато, - развил братнюю мысль Василий, - стоит нам отойти от берега, московляне тут же сядут на хвост.

Так и будем стоять?
– растерялся Шемяка.

–  Спите!
– оборвал отец. А сам не выдержал, подумал вслух: - Хоть бы знать, какой брат во главе войска, Андрей иль Пётр?

–  Дядя Андрей, - попытался угадать Шемяка.

Василий предложил сесть в лодку и с белым платом поплыть к противнику: там узнать всё. Средний брат возразил, что переплыть дадут, а назад не пустят. Пришлось князю вновь приструнить княжичей, чтоб доспать ночь.

Утром - туч как не было. Рассвет явил чистое небо. Заря зажгла восток, засияло солнце.

Продрогший Юрий Дмитрич подошёл к костру, стал греться. Огонь разложен был у крутого берега. Галицкий был уже тут как тут, сухой, выспавшийся.

–  Кто тебе, господине, ставил шалаш? Мне Ивашка Светёныш.

Князь не ответил, глядел из-под руки. От противоположного берега отходила лодка с белым полотнищем. Ну всё по словам сына Васеньки. Только в лодке не галичане, а московляне. Два гребца и... Кто же третий?

–  Вот тебе на!
– выпрямился Галицкий.
– Переговорщики. Ого! Не просто кто-нибудь: сам воевода! Над ним знамя!

–  Андрей? Пётр?
– гадал, как юноши-сыновья давеча, всматривался, привставал на носках близорукий Юрий Дмитрич.

И вдруг услышал от глазастого Галицкого:

–  Константин!

Юрий уже и сам разглядел: Константин!

Сбежал на берег по крутой тропе. За ним - боярин Борис, кликнувший людей. Юрий сделал знак, чтобы остались все наверху. Лодка ткнулась носом в землю. Вышел воевода, гребцы застыли у весел.

Братья сошлись на прибрежном галечнике, обнялись крепко-накрепко. Юрий заметил на щеках Константина капли. То ли слёзы, то ли речные брызги.

–  Очи невольно плачут, созерцаючи тебя, брат, - признался младший из Дмитричей.

Старший спросил:

–  Где Андрей с Петром?

Константин начал издалека:

–  Всем ныне заправляет дщерь Витовтова и этот - как его?
– литовский выходец, одноименец твой, Наримантов. Затмил самых именитых бояр. Верховодит! Я, Пётр и Андрей умышленно были посланы против родного брата, дабы доказать свою верность племяннику. От безвыходности подчинились, ибо Витовт изготовился для прыжка. Софья пока что отговорила отца от немедленного вторжения. Дескать, ты, брат, не имея достаточных сил, скоро утихомиришься. Так что Витовтовых опекунских усилий пока не требуется. Я, соображая все обстоятельства, заключил ряд [88] с мальчишкой, живу в Москве. А что делать? Всё бы сопротивление моё под Витовтовым кулаком выражалось в отсиживании у новгородцев. Они, конечно, не выдадут, да дело ли бессильно прятаться у друзей за пазухой? Андрей с Петром, как ты знаешь, отказались от своих прав ещё при покойном Василии.

88

Ряд– соглашение, договор.

Он замолчал. Юрий не торопил. Чувствовал: витиеватые объяснения тяжелы для прямого, честного Константина.

Когда же вынужденный воевода племянника продолжил речь, князь был огорошен его известием.

–  Пока мы шли к Костроме, а ты - к Нижнему, два ордынских отряда во главе с царевичем и мурзой с ходу врасплох захватили Галич. Ватазин бежал в леса.

–  А Дмитрий?
– вскрикнул Юрий.
– Мой сын Дмитрий Красный! Он не с нами. Он - в городе.

–  Стало быть, увезён Ватазиным, - успокоил брат.
– В городе его нет: я там был. Галич изрядно пожжён и пограблен. При нашем приближении татары ушли в сторону Рязани, Андрей и Пётр бросились вдогон. Мне же выпала горькая доля преследовать тебя. Настичь, разбить, доставить в Москву на судилище скорое и неправое: таков наказ.

–  Галич!.. Галич!
– горько повторял Юрий, глядя на противоположный берег.
– Ужель Дмитрий увезён татарами?

–  Галич освобождён, а о младшем твоём я не ведаю, - молвил Константин. И в сердцах прибавил: - Князья дерутся... Татары грабят... Земля страдает...

Юрий задумался:

–  Куда мне теперь? На что решиться? Как поступить?

Константин, полагая, что речь о борьбе с племянником, посоветовал:

–  Сейчас твоя надежда - Улу-Махмет, хан ордынский.

Юрий же думал о сыне. Упоминание о хане отвлекло его:

–  На врага надеяться?

Константин возразил:

–  Улу-Махмет, как я думаю, не разбойник. Мурза с царевичем поступили по своей воле. Оба будут наказаны.

–  Наказаны!
– откликнулся Юрий.
– Нет, это я наказан!

Младший брат изложил своё предложение:

–  Возвращайся в Галич, проси у племянника мира на год. Бояре по нежеланию воевать уступят. Уговорят Софью с Наримантовым. Временщик, хотя и воинствен, однако любая битва - палка о двух концах. Требуй третейского суда. Не найдёшь судью лучше Улу-Махмета. Такой выход увлечёт всех: ордынец будет иметь случай мирно вмешаться в жизнь непокорного русского улуса; Софья с сыном удвоят посулы мурзам и бекам, чтобы великокняжеская казна затмила твою, удельную; Витовт поскрипит зубами, да стерпит...

–  А я... чем я одолею?
– перебил Юрий.

–  Сильными мира сего, - молвил Константин.
– Есть твои верники близ великого хана?

–  Есть, - вспомнил Юрий Кавергу с Ширин-Тегиней. Оба, он слышал, крупные люди в Больших Сараях. Первый - темник, второй - беклярибек.

–  Сейчас главное - не спешить, - развивал свою мысль младший брат.
– Время на твоей стороне. Витовт делами силён, а годами слаб. Того и гляди помрёт. Новые лица, обретшие силу при малолетнем великом князе, вызывают неприязнь старых. Со временем это во что-то выльется. Между тем твоя рать может увеличиться. При двух равных противоборных силах боярам будет из кого выбирать.

Юрий обеспокоился:

–  Ты-то с чем сейчас возвратишься? Настиг, да отпустил. Пособник!

Константин пощипал ус:

–  Литвин так мне и скажет. А у меня - отговорка: весенний разлив Суры. Нет способа в переправе. Оно отчасти и так. Но с тобой мы пришли к договору: ты, замирившись, уходишь в Галич, якобы распускаешь рать, просишь годовой передышки...

Юрий Дмитрич в раздумье походил по низкому берегу. Сура была мутной, текла беспокойно, от неё исходили холод, неприязнь. Не хотелось не только касаться такой воды, даже плыть по ней на дощанике. Младший брат совершил это ради старшего.