Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский

–  Добро, - запохаживал по покою Юрий Дмитрич.
– Добро!

Елисей встал, чтобы откланяться. Князь вплотную подошёл к нему, возложил руки на плечи.

–  Распроворен ты, друг мой! Хочешь отличиться и возвеличиться, получить, чего и на уме нет?

Старик понурился:

–  Жизни мало осталось. Одинок. Бессемеен.

Юрий Дмитрич искательно попросил:

–  Поезжай со мной. Будь моей подмогой.

Лисица удивил быстрым ответом:

–  Тотчас соберусь, господине. К утру буду готов.

На том расстались ко взаимному удовлетворению.

Юрий Дмитрич пошёл к жене. Анастасия уже спала. Он разоблачился, улёгся поодаль, дабы не потревожить её. Княгиня не пробудилась...

Прощались, запёршись в спальне, поутренничав. Князь был уже в походном опашне на тафтяной подкладке, в красных сапогах мягкой кожи. Во дворе и у Торга на площади его ждали конные в полной готовности. Княгиня не могла ни рук, ни уст оторвать от мужа, успокаивала, что всё с Божьей помощью получится хорошо, что она будет терпеливо ждать и молиться. Он обещал непременно, чаще возможного, извещать о всех тонкостях дела, просил правдиво, начистоту отписывать о здоровье. Её шёлковый платок промок от слёз.

–  Не плачь, радость и надежда моя. Прогоняй слёзы смехом, - говорил князь.

–  Прежде умела, - оправдывалась княгиня.
– С годами становится труднее. Сейчас не могу.

Они долго держали друг друга в нерасторжимых объятиях.

–  Верю в нашу судьбу, мой свет! Большая у нас судьба!
– пришёптывала княгиня.

Князь грустно улыбнулся, целуя её напоследок:

–  Старые мы с тобой, Настасьюшка!

Она огладила жаркой ладонью его сухой лик:

–  Старые, но ещё живые!

7

Гостеванье у друзей - радость, у недругов - одно раздражение. Двор Мин-Булата, московского дорогамина или баскака, широкий, стены крепкие, стража надёжная. Однако посланный вперёд Асай Карачурин объявил, что помещения для Юрия Дмитрича и его людей отведены плохие, потолки низкие, лавки без полавочников, вместо свечей жирники. Да и с едой закавыка: не баранина, а конина, и молоко только кислое. Можно было и оправдать хозяина: племянник со своим окружением прибыл первым, вот ему всё лучшее и досталось. Однако, когда ордынцы Булатовы потребовали у Юрьевых воинов при входе во двор сдать оружие, князь воспротивился, велел своей охране расположиться табором в поле и себе построить шалаш. Поневоле вспомнил печальное стояние на берегах Суры. Немногие друзья, что были при нём, старались по мере возможности ободрить. Морозов примерами из минувшего: дядя Юрий Суздальский спорил за великое киевское княжение с племянником Изяславом двадцать два года и всё-таки победил. Елисей Лисица через своих людей заблаговременно связался с Кокордой, как ещё называли свою столицу ордынцы: беклярибек Ширин-Тегиня предупреждён о скором приезде князя, великий темник Каверга тоже знает. Так что благоприятная для Юрия Дмитрича подготовка к третейскому суду уже началась.

Князь, стоя у шалаша, любовался степным закатом. Подскакал на вороном коне Асай:

–  Поторопись, Гюргибек! Прибыл после полудня, а поклона Булату ещё не сделал. Осерчает, боюсь.

Пришлось входить безоружным к баскаку, предварительно распорядившись, чтобы Вепрев держал охрану в боевой готовности. Унизителен княжий пояс без меча, а приходится терпеть ради будущего.

Ордынский чиновник сидел в большом пустом помещении на кошме.

–  Здравствуй, Мин-Булат, - склонил голову князь.

–  Здравствуй. Здоров ли?

– равнодушно спросил баскак.

–  Благодарствую. Ты здоров ли?
– в свою очередь спросил Юрий Дмитрич.

–  Осень тёплая, - почмокал ордынец.
– Солнышко светит. Дождика нет.

–  Да, хорошо, - кивнул князь. Ещё постоял.
– Я пойду, пожалуй.

–  Иди, пожалуй, - разрешил баскак.

И ни слова про обустройство прибывшего, про неудобства. Можно сказать, вообще ни о чём ни слова. Пришлось подавить обиду. Да в конце концов тьфу на этого дорогамина! Однако в самых дверях гортанный голос остановил:

–  Каназ Юрьи!

Князь обернулся.

–  Каназ Юрьи, мирись с Василием!

Князь молча вышел.

У себя в шалаше лёг на медвежью шкуру, стал сосать сорванную по пути былинку. Вечерело, воздух заметно похолодел. Асай снаружи развёл костёр, а внутри поставил жаровню с красными угольями.

Кто и зачем занёс его сюда? Сидеть бы подле Настасьюшки в Галиче. Или строить новый терем в Звенигороде. Дело везде и всюду найдётся. А для слишком уж громких дел годы пошли не те.

Чу! Что за шаги, что за разговор? Голос будто знакомый.

–  Гюргибек, к тебе гость. Выходи к костру, - невесело пригласил Асай.

–  Какой гость?

–  Боярин Всеволож. Иван Дмитрич.

Князь вздрогнул всем телом, усилием заставил себя подняться. Меньше всего сейчас хотел видеть учителя своих сыновей, самого сильного и коварного супротивника в споре с племянником. А не откажешься, не отсидишься в шалаше от непосильного поединка. Вышел.

Иван Дмитрич встретил спокойно, сидя на сложенном конском потнике. При появлении князя встал, склонился:

–  Здрав буди, княже! Как можется?

–  Спаси Бог. Как тебе?

–  Благодарствую. Княжичи твои учением радуют. Старший не весьма, средний более. Жаль, не отдал младшего.

–  Робок, - отозвался отец о Дмитрии Красном.

Всеволож помолчал, глядя на степную вечернюю зарю, разлившуюся по чистому небу. Князь не нарушал молчания.

–  Вижу пожар, - вдруг сказал Иван Дмитрич.
– Над всей Русью пожар!

Юрий Дмитрич молчал.

Всеволож снова заговорил:

–  Отчего, княже, по прибытии не пришёл спросить о здоровье нашего государя?

–  Он мне не государь.

–  По его отцовскому завещанию государь, - напомнил боярин.
– Ведь как у Василия Дмитрича сказано в духовной: «А даст Бог сыну моё великое княженье...»

–  А по моему отцовскому завещанию - не государь, - стоял на своём князь Юрий.
– У Дмитрия Ивановича в духовной сказано: «А по грехам отымет Бог сына моего князя Василия, а кто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княж Васильев удел».

Боярин на это молвил очень тихо и очень веско:

–  О тебе там не упомянуто, имени твоего не названо. Эх, если бы было имя, и спорить бы не о чем!

Так это у него вырвалось, будто в глубине души хотел добра Юрию. Да с чего?

Всеволож откланялся. А уходя, оставил противника с безысходно-удручающим словом:

–  Нет, князь Юрий, не на твоей стороне будет приговор третейского суда, ох, не на твоей!

Пыль уже рассеялась за удалившимся всадником, когда пришёл в себя, шлёпнул ладонью по лбу, пожалел, что сразу не оспорил витиеватые разглагольствования. Имени нет! А «кто будет под тем сын мой»? Это ли не выражение имени? Никто как Юрий «под тем сын»! Ах, крючкотвор!