Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
Юрий Дмитрич пожал плечами:
– Мамонтову кость видел. Покупал чётки из неё. А вот дерево...
Поместили гостя в белом каменном тереме. Из огромного, пробитого без учёта зимних холодов, окна было видно Чёрное море. Князь вдосталь полюбовался им, потом чудной зеленью берега под окном и задал себе вопрос:
– Ужель здесь, среди этой ненаглядной красоты, жили грубые, жестокие тавры? Не могли занять на земле более подходящего для себя места?
Вскоре Тегиня пришёл звать на пир к родственнику эмиру. Князь только-только попробовал вкус морской воды и чувствовал себя неуверенно.
Пиры с этого дня стали чередоваться, как сутки. Проходили они в похвальбе, неумеренном питии кумыса, или, как можно было подозревать, араки [102] ,
102
Арака - молочная водка, употребляемая среднеазиатскими народами.
Тегиня отвечал:
– Потомки Чингисова золотого рода своему слову хозяева.
И просил обождать: плохо ли здесь другу? Обещал показать гору Демерджи, где одной силой ветра созданы удивительные каменные люди. Предлагал съездить, посмотреть водопад Джур-Джур. Собирался сводить, - ну, совсем недалеко, - подивиться на здешнюю сосну, которая вовсе не похожа на северную. Однако шло время, а благие намерения пропадали втуне. Мурза в промежутках среди пиров по горло был занят здешними неурядицами. Юрий Дмитрич одиноко гулял по берегу, объятый тяжкими думами. Он уже не верил Тегине, но всё же надеялся, что в страшный час суда, если великий хан склонится в другую сторону, друг замолвит веское слово.
Иной раз князь видел на водном поле косой парус. В нём чудилось отражение собственного одиночества. Однажды вдали возник двухпарусный корабль. Юрий Дмитрич ещё сильнее затосковал по Настасьюшке. Носят их волны житейского моря туда-сюда и никак не прибьют к доброй пристани.
Асай Карачурин, часто исчезавший по неведомым надобностям, наконец, - слава Богу!
– сам нашёл князя. Появился взъерошенный, будто из-за угла мешком пуганный. Рот открыл, а ничего из-за шума волн не слыхать. Пришлось пойти в дом.
– Буря, что ли, собирается?
– глянул Юрий Дмитрич в большое окно на небо.
Асай с порога заговорил:
– Я, Гюргибек, как только мы сюда прибыли, по настоятельной просьбе Елисея Лисицы послал в оказии письмецо с точным названием нашего места. И вот минуту назад прибыл из Кокорды гонец. Ждёт за дверью.
– Ну так впусти!
– с недобрым предчувствием велел князь.
Вошёл недоросток, грязный, пыльный.
– Кто ты?
– Лука, сын Лукин, прозванием Лук.
– Врёшь ведь.
– Елисей Саныч подтвердит.
Князь указал, где сесть, сел и сам.
– Дай послание.
Лук ткнул себя пальцем в лоб:
– Оно здесь. Никто не отберёт, не прочтёт.
– Говори, - махнул рукой Юрий Дмитрич.
– Ты зимуешь тут, господине, - воспроизвёл гонец речь Лисицы, - а враги-то не дремлют. Иван Всеволож за это время перевернул в пользу твоего племянника сердца всех вельмож. В особенности настропалил влиятельных при дворе эмиров Булата и Айдара. Они очернили тебя в глазах ханских. А заодно и твоего споспешника Тегиню. Улу-Махмет мыслит теперь не о тебе, а о юнце Василии. Сиденье у моря, когда суша в огне, - большая ошибка! Следует быть в Кокор- де немедля. Вот все слова Лисицы, - перевёл дух Лука.
Князь по его уходе схватился за голову. Проклятый Крымский улус! Тегиня - болтун, каких не знал свет. Весь терем надежд рушится, - не удержишь!
Тегиня пришёл под вечер звать на пир. Ох и сорвался Юрий Дмитрич. Тегиня терпеливо ждал, скрестив руки на груди. Когда Юрий Дмитрич окончательно выдохся, он заговорил:
– Страх - плохой советчик. Горячность - плохой помощник. Одно держи в памяти, друг: отец принимает
сторону того сына, кто входит к нему последним. Мы войдём последними. Завтра выезжаем чуть свет.8
В день третейского суда Юрий Дмитрич спешился у большого белого шатра. Улу-Махмет по случаю первого настоящего весеннего дня расстался с городским дворцом и по обычаю венценосных джучидов выехал на простор, в пробуждающуюся степь, подышать полной грудью. Солнце расплавляло в душе всё тёмное, лазурь очищала мысли, живительный воздух будоражил воображение.
Зимы для князя как бы вовсе и не было. Солёные брызги моря, порывы сырого ветра, хмурая даль, - вот и вся зима. Непростительно загостился в стороне от схватки, как неразумный нойон, избегающий поля завтрашнего сражения. И вот пришло это завтра. Враг заранее торжествует. Иван Всеволож мимоходом раскланялся по пути в царский табор: «С пользой ли отдохнул, князь Юрий?» Отвечать нечего. Едва прибыл в Большие Сараи, узнал неприятные подробности от Елисея Лисицы. Оказывается, хитроумный боярин нашёл такой большой камень, что, метнув его в своего осадного порока, сразу же сокрушил защиту Юрия Дмитрича. Он стал нашёптывать великоханским вельможам о крайне опасном для Улу-Махмета тройственном союзе: крымский хан Ширин-Тегиня плюс его ставленник Юрий. Великий московский князь плюс новый властитель Литвы, друг Юрия, Свидригайло Ольгердович... К чему это приведёт? Вся знать Великой Кыпчакии склонится перед Ширином, сам хан станет смотреть из-под его руки, ибо за его спиной будут северная Русь и Литва. Эта речь, как стрела, уязвила сердца вельмож. Мурзы Булат и Айдар поспешили к Улу-Махмету и долго втайне заседали. На чём порешили, Лисица не знал.
Передав оружничему коня, Юрий Дмитрич пошёл к шатру об руку с Морозовым.
– Всё будет хорошо, надейся на Бога, - успокаивал Семён Фёдорович. И прибавил: - Иван Всеволож уже ходит государевым тестем. Дочку видит великой княгиней.
– Что ж, - пробормотал Юрий Дмитрич, - сам он ведёт род от князей смоленских, женат на внучке великого князя Нижегородского.
На самом же деле его меньше всего занимало семейное будущее боярина. Суд с неведомым приговором висел дамокловым мечом над головой.
После обязательного дворцового этикета здравствования с ханом все расселись по своим местам и суд в белом шатре начался.
Выше других восседал Улу-Махмет. Трон его был покрыт пластинами позолоченного серебра. Более в шатре - никаких излишеств. На троне словно бы не великий хан, а амир яргу, то есть главный судья. У правой его руки - битикчи, по-русски сказать писарь, отражающий на длинных листах всё сказанное. Вокруг восемь яргу, или судей, - мурзы и беки, среди которых Айдар, Булат, Тегиня. Лица, как у божков, - ни одной живой чёрточки, не догадаешься ни о чём, ничего не поймёшь.
Юрий Дмитрич вспомнил, как Тегиня по-хозяйски распоряжался в Крыму. Около семи лет назад почти весь полуостров захватил двуродный брат Улу-Махмета Девлет-Берди. Враждебный двуродный брат! Вскоре хан вытеснил его и водворил своего человека из местных татар Ширинов. Тегиня, кажется, метит на место этого близкого родича. А Девлет бежал к Свидригайле. До сих пор он - угроза и для Улу-Махмета, и для Ширинов. Ишь как всё перепуталось! Что же до тройственного союза, то... Юрий Дмитрич попытался представить: возникни этот пресловутый союз и Юрий Московский, объединясь со Свидригайлой Литовским, посадят в Крыму Ширин-Тегиню, который вполне может оказаться вторым Мамаем или - Эдигеем. Тогда не обрадуются в Больших Сараях. Ах, сукин сын, Всеволож! Не простую честную стрелу, а коварную глубокую занозу всадил в великоханских вельмож и в самого потомка Тука-Тимура [103] . Нашёл же что и куда всадить!
103
Тука-Тимур– внук Чингисхана, младший брат Батыя. Его потомки положили основание крымской династии Гиреев.