Плененная невеста

Катерина должна это знать. В конце концов, она выросла в этой жизни. Но опять же, моя первая жена, по иронии судьбы с именем Катя, тоже была такой. И она не смогла справиться с моей холодностью, с тем, что она называла безэмоциональностью. Это доводило ее до крайности, пока для нее ничего не осталось. Ее неспособность справиться с суровостью моей жизни стоила ей ее собственной.

Я не хочу этого для моей Катерины. И когда я захожу в спальню с напитком для каждого из нас и вижу ее, стоящую на балконе, у меня по спине пробегает холодок. Я представляю, как она смотрит вниз, думая о том, чтобы броситься вниз, покончить с этим до того, как это начнется. Мне хотелось бы думать, что брак для нее не хуже смерти, но я знаю, что не все согласились бы.

— Катерина, — зову я ее по имени, строго, но не резко. Достаточно громко, чтобы она услышала, но не звучало сердито. — Зайди внутрь, пожалуйста.

Я вижу, как она напрягается, ее спина выпрямляется, как будто она готовится к тому, что ждет ее впереди. А затем она медленно поворачивается, ее подбородок царственно поднят, когда она возвращается внутрь ко мне, закрывая за собой французские двери.

Она действительно видение в своем свадебном платье, принцесса мафии во всех смыслах этого слова. Сильная, красивая, храбрая. Она подходит мне во всех отношениях. Жаль, что мне больше не нужен партнер. Только средство для достижения цели.

— Я приготовил тебе напиток. — Я протягиваю ей граненый хрустальный бокал. — Водку с содовой и лаймом. Я могу приготовить тебе что-нибудь еще, если хочешь.

— Нет, все в порядке. — Ее слова спокойные и отрывистые, и я могу сказать, что она сдерживается. Я не знаю, что именно она сдерживает; гнев, желание, страх, и не собираюсь спрашивать. Она может чувствовать все, что ей заблагорассудится, ночь будет продолжаться. И если все пройдет хорошо, это будет хорошо для нас обоих.

Если нет…

Что ж, я делал более отвратительные вещи, чем заявлять права на красивую женщину в нашу первую брачную ночь, независимо от ее чувств по этому поводу.

Я делаю большой глоток своего напитка, пока она потягивает свой, а затем отставляю его в сторону, жестом предлагая ей повернуться.

— Я расстегну твои пуговицы.

— Их очень много. — Однако она послушно поворачивается, и я вижу, что она говорит правду. Они тянутся от ее затылка до подола платья, и, хотя мне нужно расстегнуть их только наполовину, это все равно пугает. Женская одежда всегда была для меня загадкой.

Я нежно убираю волосы с ее затылка и чувствую, как она напрягается под моими прикосновениями. Ее рука застывает, стакан на полпути к губам, а затем она делает глоток, судорожно сглатывая, когда я расстегиваю первую пуговицу. А затем вторую. И третью. Четвертую…

Я провожу пальцем вниз по ее позвоночнику, прослеживая линию ее кожи, пока расстегиваю еще одну и еще. Время, которое требуется, чтобы раздеть ее, кажется каким-то эротичным, чего я не ожидал. Я едва прикоснулся к ней, и я чувствую, как мой член начинает напрягаться в предвкушении того, что будет дальше, словно разворачиваю подарок на Рождество. Такого чувства у меня давно не было.

Ощущение, которое может быть опасным, если его не остановить.

У меня возникает внезапное желание разорвать платье, расстегнуть пуговицы, разорвать кружево до поясницы и содрать его с нее. Но вместо этого я продолжаю расстегивать пуговицы, провожу пальцами по ее спине, пока мне почти не удалось расстегнуть их до основания позвоночника. И затем, не задумываясь, я поддаюсь внезапному желанию наклониться вперед и прижаться губами к ее коже, между лопатками, вдыхая аромат ее духов. Она мягкая под моими губами, и я думаю о том, какой она будет ниже, о мягкости ее киски, о вкусе ее…

— Ты сказал, что мы не собираемся притворяться. — Голос Катерины резок, ее спина напрягается от моего прикосновения. — Тебе не нужно притворяться романтиком.

Резкий тон ее голоса разрушает чары. Я резко отстраняюсь, мои руки убираются с ее платья.

— Ты бы предпочла, чтобы я сорвал с тебя платье и взял тебя, как животное? Может быть, здесь, напротив комода? — Я слышу, как мой голос становится грубее, когда я говорю это, мой акцент усиливается, и мой член пульсирует, когда я вижу, как она вздрагивает при звуке этого. Идея о Катерине, согнувшейся, держащейся за комод, когда я врезаюсь в нее сзади, обладает определенной привлекательностью.

— Я бы предпочла, чтобы ты вообще не прикасался ко мне. Но поскольку это не подлежит обсуждению, тебе не нужно притворяться, что тебе не все равно. Не будет ли проще, если мы не будем лгать друг другу?

— Если ты хочешь, чтобы твое время в моей постели было холодным и без удовольствия, это твое дело. — Я чувствую, как напрягаюсь, замыкаюсь, гнев скручивается у меня внутри. Я мог бы обращаться с Катериной так грубо, как мне заблагорассудится, с того момента, как мы вошли. Я мог бы трахнуть ее уже дважды и оставить ее там с вытекающей из нее моей спермой, пока я наслаждался крепким напитком. Но я хотел сделать это, возможно, лучше, чем она ожидала. — Я надеялся, по крайней мере, сделать это полезным для тебя. Показать тебе что Братва, не животные, что мы можем быть джентльменами…

— Это не то, что я слышала. — Позвоночник Катерины прямой, как шомпол, жесткий, как железо. Твердый, как мой член, который должен был смягчиться во время нашей драки, но не смягчился. Если уж на то пошло, ее отсутствие страха, ее холодное неповиновение заводят меня еще больше. Но вместо того, чтобы заставлять меня думать о способах доставить ей удовольствие, это заставляет меня думать о способах сломать ее.

Чтобы подчинить эту принцессу моей воле.

— Тогда ладно. — Я пожимаю плечами, снова приближаясь к ней, и на этот раз хватаю ее за бедра, оттягивая назад и прижимая свои к ее заднице, чтобы она могла почувствовать, насколько я твердый. — Ты хочешь, чтобы я вел себя как скотина? Тогда почувствуй, каким твердым ты меня делаешь. Девственница ты или нет, твое прекрасное тело вызывает у меня желание трахать тебя, пока ты не наполнишься моей спермой настолько, что она потечет по твоим бедрам. И я это сделаю, принцесса. Сейчас.

Я хватаю за плечи ее платье, стаскивая с ее рук. Я чувствую, как она вздрагивает, но она не отстраняется и не вскрикивает. Она просто стоит там, как статуя, когда я стягиваю платье с ее груди и бедер, обнажая белый атласный корсет под ним, трусики, которые обтягивают ее задницу в форме сердечка, проскальзывая в щель между ними. Однажды я попробую ее там, думаю я про себя, проводя рукой по ее заднице. Она идеальная и мягкая, и у меня появляется идея, что я мог бы сделать это сегодня вечером, что я мог бы наказать ее за такое неповиновение мне. Катерина Андреева, возможно, не является невестой-девственницей в традиционном смысле, но я был бы готов поспорить, что рыжеволосый трус, который женился на ней первым, никогда не трахал ее в задницу. Но нет. Не сегодня. Сегодня я не буду заставлять ее становиться на колени, чтобы она отсосала мой член, или раздвигать эту хорошенькую попку и брать эту дырочку для себя. Сегодня вечером я завершу наш брак самым традиционным способом. Я не буду торопиться с остальным, ломая и наказывая мою хорошенькую невесту, пока она не поймет, что неповиновение, это не способ обрести покой в доме Виктора Андреева.

— Повернись, — резко говорю я ей, и проходит мгновение, прежде чем она медленно повинуется, поворачиваясь ко мне лицом, ее темные глаза холодны и покорны. — Распусти волосы.

Она не двигается, и я чувствую вспышку холодного гнева.

— Распусти волосы, Катерина. Делай, как говорит твой муж. Или ты не помнишь, что поклялась быть послушной?

Я вижу вспышку неповиновения в ее глазах, и еще один такт проходит. Но затем она тянется вверх, ее руки лишь слегка дрожат, когда она начинает вытаскивать шпильки из волос. Когда ее густые темные локоны рассыпаются по плечам, захватывает дух. Она была красива и элегантна с убранными для свадьбы волосами, даже царственна, но с распущенными она выглядит пленительно. Великолепнее, чем я мог надеяться. От бледной выпуклости ее грудей над линией корсета у меня текут слюнки, а руки жаждут снова ощутить ее стройные бедра под своими ладонями. Более того, я могу прикоснуться к ней там или в любом другом месте, когда захочу. Она моя, и чем скорее она поймет это, тем лучше. Теперь вся она принадлежит мне. Я могу делать с ней все, что захочу.