Пленница чужих иллюзий
Шрифт:
Интересно, как бы повел себя на месте Георгия ее Борис? Способен ли был все забыть, простить жену за то, что у нее такой брат-преступник, и начать жить с чистого листа и, одновременно, в таких угнетающих декорациях?
Думая об этом, она вдруг поняла, что с каждым днем жизни без мужа его личностный портрет становился все бледнее и бледнее…
А еще она вдруг поняла, как же много вокруг беды! И как тяжело человеку жить самому, без пары, без надежного и преданного спутника, без опоры!
Сегодняшнее ее положение в такие минуты глубоких раздумий казалось легкой авантюрой, не более. Подумаешь – бегство
…Георгия Агашева она заметила сразу, едва он вышел из времянки и направился к калитке. Распахнув окно в кухне, где был устроен спокойный наблюдательный пункт, она тихо окликнула его. Увидев ее в окне, он удивился, быстро вошел в дом.
– Они уехали. Дом – ваш, – сказала она ему торжественно, вручая нотариальный акт и устно выдавая одну из своих версий покупки дома и передачи его семье Агашевых.
А потом она почувствовала дурноту, извинилась и вышла. За калиткой ее вырвало. Затем еще раз. Она вспомнила один фильм, который смотрела не так давно, где главную героиню тоже начало беспричинно рвать. И хотя все как бы указывало на ее беременность, на деле оказалось, что ее тошнит просто как бы от самой жизни. Психология.
Извергнув из себя содержимое желудка, Надя еще какое-то время бродила по улицам, не понимая, что с ней происходит, пока ноги сами не привели ее в Рыбацкий переулок.
Она вошла в дом как раз в тот момент, когда Антонина пыталась выяснить у своего мужа детали продажи дома. Она задавала совершенно правильные вопросы, и Георгий с трудом находил для нее удобоваримые ответы. Когда же Тоня спросила его, какой смысл Наде возвращать им дом, Надя решила ответить на тот вопрос сама: «А смысл очень простой. Вы тринадцать лет горбатились здесь на чужих людей по вине Виталия… Вам здесь знакома каждая козочка, каждый кирпич… А мне нужен дом в Лазаревском, за которым бы присматривали свои люди… Сначала я оформила этот дом на себя, а сейчас, если вы не против, мы все переиграем, и я подарю его вам, Антонина. Так будет всем удобно…»
Понимая, что ее объяснение звучит неубедительно, что все вокруг складывается крайне нелепо и ужасно глупо, что жизнь загнала ее в какой-то душный тупик, из которого некуда и не к кому идти, она вдруг увидела гигантских черных мух, которые закружились прямо перед ее внутренним взором, а потом кухня перевернулась, и Надя полетела в пропасть…
Она пришла в себя уже вечером, и первым человеком, которого увидела, была Антонина.
– Где я? – спросила Надя, оглядываясь и понимая, что лежит на кровати в больничной палате.
– В больнице, Наденька, – подтвердила Тоня.
Она выглядела испуганной и смотрела на Надю глазами человека, уверенного в том, что он виновен во всем плохом, что произошло на данный момент в мире.
– А что со мной?
Судя по тому, что за окном небо потемнело до темно-лилового оттенка, день плавно переходил в ночь.
– Доктор сказал, что у вас нервное истощение. Сначала он предположил, что вы беременны, но это не подтвердилось…
Она лежала под системой. Капля за каплей к ней, из опрокинутой бутылки с прозрачным коктейлем из жизненно важных
препаратов, возвращались здоровье и силы.Спустя полтора часа Антонина с Георгием уже везли ее домой. Как драгоценную гостью, как родственницу, как близкого и родного человека. И был ужин в кухне, где Тоня тринадцать лет назад последний раз чувствовала себя хозяйкой, был долгий задушевный разговор, в результате которого Надя призналась им в том, что никакого ребенка она от Виталия не рожала. Рассказала все, как есть, скрыв лишь сумму переданных ей незнакомцем денег.
– И ты решила, что эти деньги тебе передал Виталий? – Антонина горестно покачала головой.
– Ты ешь, ешь, Наденька, – Георгий положил ей в тарелку еще одну жареную куриную ножку с рисом. – Какая-то просто невероятная история!
– Мой брат не был способен на подобный поступок, уж можешь мне поверить, – сказала Тоня.
Она раскраснелась от выпитой водочки, от волнения и внезапно свалившейся на нее радости, и теперь мысли ее были направлены исключительно на Надю, на то, чтобы уберечь ее от беды.
– Обещай мне, что больше никому не расскажешь об этих деньгах, – сказала она, крепко хватая Надю за руку и сжимая до боли. – Ты не блаженная, случаем? Разве можно вот так, незнакомым людям рассказывать о таких деньжищах? Убьют, ограбят, даже бровью не поведут!
– Но я же и не собиралась… Но потом, когда я решила переписать дом на вас, как бы я объяснила вам это? Я запуталась, Тоня, совсем…
– А если окажется, что ты взяла чужие деньги и тебе нужно будет их отдать?
– Вас-то это никак не должно волновать.
– Так тебя же могут за это убить!
– Мне уже все равно…
Она не лукавила. Ее состояние к тому времени было близко к очередному кризису и, одновременно, к какому-то простому и легкому решению, но вот поймать его за хвост пока не удавалось. Основная мысль постоянно ускользала.
– Что ты намерена делать? Возвращаться в Саратов, к мужу?
– А что я ему скажу?
– Расскажешь ему все как есть. Если любит тебя – поймет и простит. А если нет…
– Наверное, вы правы… Я что-нибудь придумаю.
– Может, тебе вложить оставшиеся деньги еще куда-нибудь, купи еще один дом или яхту, я не знаю… – рассуждал опьяневший и счастливый в своем новом статусе хозяина дома Георгий. – Чтобы, если тебя попросят вернуть эти деньги, ты смогла сделать это хотя бы частично… К тому же к сезону цены на дома снова поднимутся… Ты подумай, Надя, подумай. Но история действительно какая-то невероятная. Прямо киношная, приключенческая!
– Если честно, то я вот отдала бы все вам и вернулась домой, забыла обо всем, что со мной случилось за эти последние дни… Но вы ведь не возьмете на себя такую ответственность, я права? Таким образом я бы подставила и вас!
– Не возьмем, – трезвея на глазах, вероятно, от представленного, уверил ее Георгий. – Раз тебе было поручено кем-то сверху распоряжаться этими деньгами, вот и веди свое дело до конца. Может, все уладится само собой…
Неопределенность, недосказанность, растерянность, смутные догадки о приближающейся страшной развязке не позволили пролиться настоящему, безоглядному счастью Агашевых.