Пленник замка Зенды
Шрифт:
Увидев меня не в постели, а на ногах, Флавия так обрадовалась, что я даже спустя много лет не могу спокойно вспоминать об этом. Читатель легко догадается, что я не мог равнодушно взирать на нее. Когда же она принялась корить меня за то, что я не доверяю ей и не сообщил, в чем дело, я и вовсе растаял.
Ее приезд был подобен чуду. Наверное, так должен чувствовать себя грешник, которого по ошибке взяли на небо. Конечно, он понимает, что скоро недоразумение выяснится, однако именно это сознание придает невиданное блаженство каждому мигу, проведенному в райских кушах.
Мое блаженство длилось целых два дня. А герцог Стрелсау в это время готовился к охоте. И, как я ни пытался оттянуть неизбежное, момент решительных действий близился. Выжидать дальше было опасно, и мы с Саптом решили
Настаивал я на немедленном наступлении и еще по одной причине. Маршал Стракенц заявил, что для безопасности государства мы с Флавией должны немедленно сыграть свадьбу. Не могу сказать, что меня такая перспектива повергла в отчаяние. Думаю, что у меня все же достало бы сил исполнить свой долг до конца. Только в этом случае я вынужден был бы спасаться бегством. Но тогда я бросил бы на произвол судьбы Сапта и Фрица и, быть может, оставил бы руританский престол Черному Майклу. Нет, так поступить я не мог и потому почел за лучшее наконец выяснить на деле, выручим ли мы короля истинного? Если нет, я решил остаться на троне сам и, будучи мнимым королем, обрести подлинное семейное счастье. Я признаюсь в этом честно – пусть торжествует милейшая и мудрейшая Роза, ведь она всегда утверждала, что я совершенно несерьезный человек.
Наверное, за всю свою историю Руритания не переживала более нелепой ситуации. Самозванец, случайно завладевший троном, и брат короля, мечтающий в свою очередь захватить трон, забрались в предместье захолустного городка и, изо всех сил изображая дружбу, вели жесточайшую войну. Да и сама война была необычной: самозванец бился за то, чтобы вернуть на трон короля, а родной брат мечтал короля уничтожить. Вот почему войну, вспыхнувшую между Тарленхаймом и Зендой, без преувеличения можно назвать войной за жизнь короля.
Сейчас, оглядываясь на то время, я отдаю себе отчет, что пребывал в каком-то полубезумном-полувосторженном состоянии. Сапт потом мне рассказывал, что я и впрямь вел себя как самый отъявленный деспот. Я не терпел возражений и пререканий. По словам Сапта, ни до, ни после на престоле Руритании не сидело подобного тирана. Это, так сказать, взгляд со стороны. Сам же могу признаться, что в тот момент совершенно не дорожил жизнью, ибо считал, что она все равно не сулит мне ничего хорошего. Правда, маршал, Сапт и Фриц поначалу не давали мне рисковать. Но, видя, что я все равно их не слушаюсь, они оставили меня в покое, и я целиком и полностью положился на Провидение. Именно с этих пор у нас с Майклом пошла по-настоящему крупная игра.
На исходе второго дня пребывания Флавии в Тарленхайме я поужинал с ней вместе, затем проводил ее до ее апартаментов и, пожелав спокойной ночи, ушел. Не привлекая особенного внимания слуг, я вышел из дома. У выхода меня уже поджидали Сапт, Фриц и еще шесть человёк из нашего маленького войска. Лошади наготове стояли рядом. Все были вооружены до зубов, а Сапт, кроме оружия, захватил связку отличных веревок и перекинул ее через седло. Я тоже решил запастись кое-чем, кроме обычного оружия, и остановил свой выбор на небольшой дубинке и карманном ноже.
Объехав стороной город, мы час спустя медленно поднялись по холму, на котором высился замок Зенда. Ночь выдалась темной и ветреной. Вскоре в довершение ко всему полил дождь, и ветер обрушивал на нас целые потоки воды, а вокруг со всех сторон раскачивались старые деревья. Доехав до густой рощи в четверти милях от Зенды, мы приказали шестерым сопровождающим спрятаться получше и ждать нас тут. Сапт захватил с собой свисток. В случае опасности он подал бы сигнал, и они бросились бы нам на выручку. Правда, пока мы
не встретили ни души. Я надеялся, что Майкл думает, будто я по-прежнему лежу в постели, и не ждет нападения.Прав я был или нет, но мы благополучно достигли вершины холма и очутились в том месте крепостного рва, где берег соприкасался с дорогой, которая отделялась от замка только подъемным мостом. На берегу стояло дерево; Сапт спешился и привязал к нему коня. Я снял сапоги, глотнул бренди из фляги, проверил, легко ли ходит нож в ножнах, и взял в зубы свою замечательную дубинку. Затем, не обращая внимания на умоляющие взгляды, которыми изводил меня Сапт, ухватился за веревку.
Я во что бы то ни стало решил сам взглянуть на «лестницу Иакова» и тихо вошел в воду. Прошедший день выдался теплым, и, на мое счастье, вода еще не успела остыть. Я поплыл вдоль высокой стены. Башня замка хмуро высилась надо мной. Плывя вблизи поросшего мхом берега, я оставался невидимым в темноте. Плохо же было то, что стена закрывала обзор и сам я не видел дальше трех ярдов перед собой.
Доплыв до новых построек Зенды, я заметил, что окна ярко освещены. Потом до меня донеслись голоса и смех. Мне даже показалось, что я различил среди прочих звонкий голос Руперта Хенцау, и я почти наяву представил себе пирушку и Майкловых головорезов, разгоряченных вином. Я немного передохнул, затем снова сосредоточился на том, что мне предстояло сделать. Я вспомнил, как описывал все Йоханн. Если верить его рассказу, труба вот-вот должна показаться передо мной. Я медленно поплыл дальше. Вдруг прямо передо мной оказалось какое-то массивное сооружение. Я взглянул во тьму и наконец увидел трубу. Она и впрямь представляла собой монументальную конструкцию и уходила в воду. Ширины она была такой, что в ней могло свободно поместиться двое рослых мужчин. Я хотел подплыть еще ближе, но внезапно заметил нос лодки, спрятанной за трубой. Я прислушался и уловил тихий шорох, словно кто-то менял позу в засаде. Я замер на месте и нащупал рукоять кинжала. Вытянув ноги в воде, я ощутил твердую почву. Видимо, это был выступ фундамента замка, и сейчас он пришелся мне очень кстати, ибо избавлял от необходимости удерживаться на плаву.
Теперь, когда я стоял на каменной приступке, вода доходила мне до подмышек. Я осторожно выглянул из-за трубы. В лодке сидел человек с ружьем. Значит, сооружение Майкла по ночам охранял часовой. Правда, пока он не реагировал на мое присутствие, даже позы не изменил. Вглядевшись попристальней, я понял, что сторож попросту спит. Сделав это открытие, я несколько осмелел и прополз под трубой поближе к лодке. Теперь я мог увидеть его лицо. Я тут же узнал этого огромного детину: Макс Холф, брат Йоханна. С ним шутки были плохи, и я извлек кинжал из ножен. Из всех своих поступков я меньше всего ценю этот, но я дал себе слово описать всю правду и не могу ничего утаивать. До сих пор не знаю, был ли это вынужденный шаг или малодушие. В тот миг я сказал себе: «Это война, и тут ничего не поделаешь. Жизнь короля висит на волоске».
Я вылез из-за трубы и, пройдя еще насколько шагов по каменному выступу, оказался рядом с лодкой. Задержав дыхание, я прицелился и занес руку с ножом. Тут громила зашевелился и открыл глаза. Увидев меня, он издал какой-то тихий вопль и потянулся к ружью. Но я первый нанес удар. И, словно по иронии судьбы, до моих ушей донеслась из замка любовная песня, которую пели хором люди Майкла.
Часовой камнем повалился на дно лодки. Я не знал, скоро ли его должны сменить, и торопился, как мог. Я быстро осмотрел трубу, вернее, всю ее надводную часть – от поверхности рва до того места, где, казалось, она проходит прямо сквозь каменную кладку стены. Я не заметил в трубе ни единого отверстия. Тогда, опустившись на колени, я принялся рассматривать ее с другой стороны. Вот тут меня ждало маленькое открытие. Там, где труба подходила к окну, виднелся свет, свет из темницы короля! Я прислонился к трубе плечом и изо всех сил толкнул ее. Отверстие немного увеличилось, и я не стал увеличивать его еще больше. Я и так уже все понял: труба была закреплена только сверху.