Пленники чести

— Да что ты говоришь! — в сердцах воскликнул генерал, которому разговоры о мистике уже успели порядком надоесть. — Я не желаю верить в этот вздор! И прошу не повторять при мне про всякую чертовщину!

И так, вечер проходил в весьма напряжённом ожидании наступления ночи, а затем и утра. Гости замка вскоре разошлись, гадая о причинах своего удручённого состояния, и уши их не услаждали в тот вечер ни звуки музыки, ни приятные голоса молодых людей. Всех в эту ночь ждал тревожный сон, но одному из гостей предстояла поистине ночь кошмаров.

Антон Сергеевич, оставленный слугой в своей комнате, долго не мог заснуть. Пока в канделябре горели свечи, он неподвижно лежал, накрывшись одеялом по самую шею. Наконец, их пламя начало понемногу мерцать и гаснуть. Когда же последний огонёк обернулся светлой струйкой белёсого дыма, и в комнате воцарился мрак, Миндальскому показалось, что вокруг его кровати бездонная и бескрайняя пустота. Словно он один оказался в самом дальнем и тёмном уголке космоса, куда не долетает даже звёздный свет. Хотелось крикнуть, позвать кого-то, но звать было некого: кузен с супругой выбрали комнату много дальше его собственной спальни, имени слуги, приведшего его к постели, он не знал, и рядом не было ни единого преданного ему существа. Странным и удивительным казалось ему его теперешнее положение. Больше никто не улыбался ему и не заискивал перед ним. Удивительно было ощущать себя таким одиноким, и, быть может впервые за очень долгие годы, слеза пробежала по морщинистой щеке хозяина хлопковых фабрик. Ему было жалко себя. Так жалко, что он мог бы разрыдаться, если бы не помнил каждую минуту, как люди вокруг него были корыстны, как ненавидел он их за то, что они его не понимали, не признавали его простых нужд. Миндальский дрожал. Все картины счастья и будущего, которые он силился представить, исчезали, а на их месте появлялись неприглядные образы сырых погребов, грязных портовых складов, серые пейзажи городов с закопченными улицами, где кишит беднота и пахнет рыбой. Всё смешивалось в единый ком грязи в его сознании, и этот ком всё рос и рос, заполняя пространство вокруг его постели. Казалось, вся эта уродливая масса должна сгинуть в бескрайнем пространстве, но комнатка вдруг неожиданно сделалась крошечной, такой, каких Антон Сергеевич и не видывал. Полог кровати упёрся ему прямо в лицо, с боков стены стали жать, словно он заживо оказался погребённым в маленьком и тесном гробу, а проклятое сознание всё изливало и изливало потоки грязи, отдававшие нестерпимым смрадом. Он стал задыхаться в этом пространстве, заливаемым нечистотами своей души. Нельзя было шевельнуть ни рукой, ни ногой, нечто жуткое и тёмное вновь накрыло его, вновь что-то тяжёлое, как прожитые годы, навалилось на бедного Миндальского, и он только стонал охрипшим от ужаса голосом.

— Слезь… слезь с меня… уйди… — прохрипел он в исступлении.

И друг всё стихло вокруг него. Комната снова стала прежней. Старик лежал, откинув в сторону одеяло, холодный пот градом тёк по его искажённому от страха лицу, сделавшемуся белее полотна. Перед покрасневшими его глазами плыли мерцающие тёмные круги. В ушах стоял неясный гул, отдалённо напоминавший крики на городской площади в базарный день, и эти возгласы становились всё чётче и чётче. Он уже мог различить отдельные слова и даже целые фразы. Круги перед глазами становились всё ярче, напоминая ему образы знакомых людей, давно ушедших в небытие. Эти крики и эти образы пугали Миндальского своей чудовищной натуральностью, будто бы они все из его воображения переселились в эту комнату и теперь стоят у постели больного старика, выкрикивая в его адрес упрёки, угрожая и ругаясь. Он же не мог им ничего возразить, и только хрипло стонал, с ужасом озираясь вокруг себя. «Зачем? Зачем они пришли? Что им от меня надо?» — думал он, вглядываясь в мутные фигуры у своей постели. А крики становились вокруг всё громче, всё явственней, и с каждой минутой Антон Сергеевич дрожал всё сильнее и сильнее.

— Зачем вы пришли? Что вам надо от старика? Вон! — из последних сил закричал он, силясь вскочить со своего ложа, но ноги его не слушались, и он только сел на кровати, поджав их под себя.

А толпа в ответ на это лишь злобно рассмеялась, протягивая к нему свои иссохшие когтистые руки. Страх захватил Миндальского, и он больше не в силах был произнести ни слова, лишь только глядел налитыми кровью глазами на монстров вокруг себя.

— Ты не помнишь меня, господин Миндальский, — прошамкал у него за спиной образ бородатого толстяка в чёрном полукафтане, — ты разорил меня, подлый обманщик!

— Ты погубил нас и наших детей, оставив нас без крова в лютую зиму, — завизжал голос старухи с другого края.

— Ты оставил меня сиротой умирать в работном доме! — звенел детский надрывавшийся голос прямо перед Миндальским.

— Ты лишил нас всего! — кричали голоса с разных сторон.

— Посмотри! Посмотри, что стало с нами! — хрипели голоса в темноте, и на их месте чудились силуэты чахлых женщин, угасших во цвете лет. — На твоих заводах мы оставили свои лёгкие, задохнувшись в хлопковой пыли!

На бледных лицах была ненависть, алые губы тряслись, произнося проклятья, а грязные спутанные волосы сами собой падали с покрытых уродливыми проплешинами голов.

— Смотри, вот что стало с нами от твоих корзин! — визжали их голоса.

— Ты опорочил меня и моего мужа! — завывал, точно ветер, голос какого-то сгорбленного гадкого существа.

И не было числа упрёкам в прегрешениях, что сыпались на дрожащего старика. Он метался на кровати из угла в угол, не зная, как вырваться из кольца демонов, окруживших его. Всё казалось сном, но он не мог проснуться.

— Вы лжёте! Убирайтесь в ад, откуда вы пришли! Прочь! Прочь! — завопил Антон Сергеевич, обливаясь слезами отчаянья.

— Духи не могут лгать! — проскрежетала замогильным голосом дряхлая карга, выросшая у изножья его кровати. — Ты подлый обманщик и убийца! Мы ненавидим тебя все, и горе, что ты нам причинил, требует отмщения! Мы не заснём спокойно, пока земля носит твоё тело! Помнишь ли ты все свои грехи?

— Уйдите! Умоляю вас, сгиньте! — ревел Антон Сергеевич, не помня себя.

— Мы пришли за тобой! — прозвучал стройный хор голосов. — И мы просили тебя когда-то, теперь пришло твоё время!

Толпа внезапно замолкла, и это молчание стало ещё более зловещим, чем все их дьявольские крики. Медленно они начали расступаться, образуя живой коридор вглубь тёмной комнаты. Миндальский с ужасом следил за этим неторопливым безмолвным действом, от которого кровь застыла в жилах. Нечто тёмное и большое двигалось по этому коридору прямо на него. Оно было чернее самой черноты, оно втягивало в себя весь тусклый свет, исходивший от окна, оно пожирало всё, что вставало у него на пути. «Вот она,… смерть», — мелькнуло в голове у несчастного старика.

Такого кошмара не переживал никто из ныне здравствующих. В мгновение ока Антон Сергеевич оказался у двери своей комнаты. Неизвестно, откуда взялись у него силы на такой подвиг, но он через секунду уже мчался по коридору, не помня себя от животного ужаса, гнавшегося за ним по пятам. Крик его, настолько громкий, что он сам ужасался его звучанию, доносившемуся подобно эху откуда-то со стороны, наполнил весь замок. Кошмарный вопль разлетелся во все стороны, пробудив ото сна каждого из обитателей замка, затерявшись в коридорах и став новым фантомом в этих древних стенах. Всё случилось в какие-то несколько минут, но самому Миндальскому они казались вечностью. Он кидался то на одну дверь, то на другую, то моля о чём-то, то угрожая. Выскочившие из своих комнат господа и дамы тотчас поспешили на шум, производимый обезумевшим стариком с невесть откуда взявшейся энергией. Павел Егорович и Алексей Николаевич подоспели первыми и остановились как вкопанные, не решаясь подойти к Миндальскому, который кричал и метался из стороны в сторону. За ними встали супруги Симпли, подоспели Анна и Виктор Черводольские, Александр Иванович и Карл Феликсович, на шум явились генерал Серженич и Евгения Петровна, прибежали слуги во главе с Альфредом, и никто не мог пошевелиться, глядя на страшный этот припадок.

А Антон Сергеевич продолжал стучать в дверь, видя за своей спиной лишь толпу разгневанных призраков из его прошлого, не устававших проклинать его и размахивать руками. Но вдруг спасительная дверь отварилась, и старик отпрянул от неё, затрясшись от новой волны ужаса. Он попятился назад, бормоча что-то в полголоса, бессмысленно хватаясь руками за воздух. Собравшиеся за его спиной не понимали, чем так могла напугать его Наталья Всеволодовна, руки которой он ещё несколько часов назад хотел просить у госпожи Уилсон. И сама девушка со страхом и изумлением смотрела на старика, сидевшего на полу у её ног. Свеча слепила глаза, привыкшие к темноте, так что она не сразу заметила, что подле её комнаты собрался весь замок. Зато все остальные видели её бледное лицо, распущенные тёмные волы, спадавшие ей на плечи и казавшиеся чёрными. И в белом ночном одеянии, длинном до пола, она представала ангелом ночи. Но совсем не то видел пред собою безумный старик. Он продолжал стонать и пятился прочь от Натальи.

— Нет, Марина Ильинична, нет, не я! — вырвалось у него из груди. — Я не хотел! Клянусь всеми святыми, не хотел! — возопил он, бросаясь на колени. — Ты сама меня вынудила! Я не хотел тебя терять! Слышишь? Это ты виновата сама! Сама, душа моя! Сама!

Обитатели замка стояли, словно окаменев, слушая эти страшные слова умалишённого. Страх проник в души дам и господ, не позволяя даже моргнуть глазом. Они не видели того, что видел Миндальский, убивавшийся и кричавший, извиваясь на полу. Он то молил, то хватался за голову, и всё это время перед ним стояла невеста в белоснежном подвенечном платье с букетом роз в руках. Фата была откинута, и старик, трепеща всем телом, смотрел на прекрасное лицо своей убиенной супруги. Она стояла гордая и прекрасная, улыбка её мертвенного лица и отблеск широко распахнутых глаз внушали страх, который всякий испытывает перед миром мёртвых. Она только стояла и смотрела на своего мужа, не делая ни единого движения, но с тем же творилось нечто страшное.