Пленники

Дверь в соседнюю комнату была открытой. Напротив двери, в простенке, висел портрет военного.

Во время ужина Гарник то и дело поглядывал на эту карточку, а вставая из-за стола спросил, кто это.

— Это и есть мой муж, — не без гордости сообщила Эрна. Она поднялась и принесла портрет. Из рамки смотрел самодовольный, с натянутой улыбкой офицер.

Гарник, мельком взглянув на карточку, тут же вернул ее хозяйке и спросил:

— Можно идти спать?

— Да, пожалуйста. Завтра я разбужу вас немного позже, чем будете вставать в дальнейшем. Сегодня вы устали с дороги.

Парни спустились в свою комнату. Закрыв дверь, Гарник проговорил:

— Ты знаешь, на кого мы будем работать? Хозяин этого дома — майор немецкой армии! — Приятно? Он там бьет наших, а мы здесь будем прислуживать его жене. Вот ты и подумай!..

— Подумать можно. Времени у нас для этого будет достаточно, а теперь давай-ка спать…

4

И началось для беглецов безрадостное существование. Чужая страна, чужое небо, чужие люди кругом — и каждый день один и тот же голос:

— Иоган! Геворк!..

Казалось, и солнце светило здесь по-другому. И звезды были какими-то странными. И сам Гарник перестал быть собою, — он даже назвался не Гарником, а Геворком.

Душа его ныла, сжималось сердце. Каждый день на заре перекликались петухи, чья-то собака лаяла тонким, словно отточенным голоском, холодный ветер свистел в голых ветвях яблонь под окном. И слышался все тот же голос:

— Иоган! Геворк!..

Мир объят тьмой. Окрестные горы молчаливы, как перед надвигающейся грозой. О, скорей забушевала бы буря, — пусть в ней зазвучат знакомые звуки: грохот танковых траков, орудийные раскаты. И услышать бы русское, сердечное: «Эй, привет, братишки!..», а не это:

— Иоган! Геворк!..

Проходят дни, похожие один на другой, один тоскливее другого. То густой туман ляжет на землю, то по небу тянется темное месиво облаков, то идет дождь вперемежку со снегом и его монотонный шум свинцом давит на сердце. Потом снова ночь, за которой опять послышится тот же голос:

— Иоган! Геворк!..

Они встают в холодной полутьме, без конца снуют по двору, в хлеву, на полях хозяйки, и с утра до вечера в их ушах отдается этот голос. Эрна никогда не устает. Раз в три дня она велит приготовить велоколяску, чтобы ехать в город. Ее нагружают бидонами с молоком, мешками с картошкой и свеклой. Хозяйка садится, скомандовав Гарнику: «Вези, Геворк!»

Тридцать километров везет коляску он, стиснув зубы, без конца нажимает педали этой странной колымаги, как рикша.

Зря жеманится Эрна, зря улыбается Гарнику в дороге. Или дома, когда они остаются одни, приглаживает ему волосы, прижимается щекой к его щеке. Он, батрак, понимает, что ей нужно, но не отвечает на ласки этой женщины.

«Нет, Эрна! — думает он. — Вы мне не мать, не сестра. Зря вы стараетесь приласкаться — мое сердце не отзовется вам!»

По вечерам Эрна пользовалась любым поводом для того, чтобы вызвать его к себе наверх. Иногда это бывало очень поздно. В соседней комнате спали детишки. Эрна начинала непринужденную болтовню, раскрывая подчас Гарнику свои женские секреты, а он смущенно слушал ее и не мог отвести глаз от портрета Рудольфа — мужа хозяйки, майора гитлеровской армии. Может быть, по его приказу расстреляли комиссара Варданяна…

— Я пойду, фрау Эрна, уже пора…

— Посиди! — не отпускала Эрна. — Мне так хорошо с тобой! Мне нравятся твои глаза… Я еще не видела таких черных глаз. Посмотри на меня, Геворк!

И Гарник нехотя щурился через плечо Эрны на самодовольное, чванливое лицо ее мужа.

Эрна поднималась с места, чтобы посмотреть ему в глаза, обнимала его плечи, ластилась к нему, а он, вежливо отстраняя от себя охваченную возбуждением женщину, все твердил:

— Иоган там ждет меня! Я должен идти.

— Ну, иди!.. — сердито отодвигалась она, поднося руки к вискам: «Что за человек, — из кремня он что ли? Из стали?..»

«Стыдно!» — говорила она себе. А на другой день, когда снова видела большие, красивые глаза Гарника с удивительно длинными ресницами, — начиналось все снова.

Все повторялось… И опять перед Эрной был бесчувственный идол, деревяшка. Но зато, когда они бывали в городе, он странно оживлялся. Каждый раз, спросившись у хозяйки, он шагал к станции, к вылинявшему ветхому вагону в тупике, где жила большая семья рабочего Шиндлера.

Эрна не догадывалась, в чем дело, и разрешала ему эти прогулки. Гарника встречали у Шиндлеров, как родного. Он дружил с малышами, с Гретой и Альфредом. Фрау Генриетта относилась к нему, как к сыну.

А Тереза… С Терезой он был тих и молчалив и только смотрел на нее восхищенным взглядом. Он краснел, завидев эту девушку, смущался, разговаривая с ней.

Однажды Тереза пошла проводить его. Он сказал ей тогда:

— Тереза, ты поехала бы со мной в нашу страну? Она красивая! Знаешь, когда война кончится, Тереза, я снова приеду и увезу тебя с собой. Ты веришь?

Тереза слушала молча, серьезно, и в ее голубых глазах Гарнику почудился теплый огонек.

Они шли к станции.

Вдруг Тереза, не стесняясь прохожих, прямо на середине улицы поцеловала его. Поцеловала, повернулась и побежала назад. На перекрестке она помахала Гарнику рукой и уже пошла не оглядываясь по длинной улице.

В глазах Гарника на мгновение потемнело. Он даже как будто не поверил тому, что произошло. Но ведь он еще чувствовал тепло ее губ на своих…

Ничего не понимая, он стоял и смотрел вслед Терезе.

— Сколько же я должна ждать тебя, Геворк?.. — послышался вдруг за спиной голос Эрны. Это сразу отрезвило. Его лицо мгновенно приобрело то каменное выражение, которого никак не могла разгадать Эрна. Но сейчас она была мрачней его. Только теперь она поняла, почему этот парень не отзывается на ее чувство.

— Геворк, — недовольно заговорила она, — кто у кого служит: я у тебя или ты у меня? Что же это такое?.

Гарник молча взялся за руль велосипеда. В эту минуту он не мог ни о чем говорить.

Но Эрна сидела рядом и, не переставая, укоряла:

— Целый час заставил меня ждать! Такой свинье, как ты, я делаю всякие поблажки. Жду, как дура, а он там крутит любовь, оказывается! Посмотрим, как дальше будешь крутить…

Эрна долго ворчала, потом замолкла. Сидела нахохлившись.

Теперь вместо Гарника она стала брать с собой в город Великанова. Хозяйка старалась меньше видеть Гарника, держала его в отдалении, не звала больше наверх, не угощала яблоками и вишневым вареньем.