Плохие девочки не плачут. Книга 3

— Учитывая разницу в нашем интеллектуальном уровне, трахать тебя все равно, что глумиться над животным.

Отрицательно мотаю головой, мелко дрожу.

— Нет. Извини, не лучшее сравнение. Разброс между нами гораздо серьезнее. Это как спускать в куклу. Дрочить игрушкой высокого качества, — его пальцы накрывают лоно, поглаживают. — Влажная, горячая. Но без мозгов. В башке совсем пусто.

— Ты… ты серьезно?

— А ты как думаешь? — спрашивает вкрадчиво.

— Лжешь, — выдаю сдавленно.

— Ты выбрала свою роль, — произносит ровно. — У вещей нет права голоса. Даже у самых любимых. А у тех, которые провинились, и подавно.

Он втаптывает меня в грязь. Слова ранят больнее ножа. И разве он не прав? Разве я не заслужила все эти оскорбления? Предательство дает индульгенцию на любые зверства.

Сдохнуть бы сейчас. Прямо под ним. Под жаром сильного тела.

Но достойна ли я настолько идеального наказания?

— Не могу иначе, — роняю тихо. — Должна разобраться.

Даже если разрушу все, чего мы достигли.

— Понимаю, — запечатлевает небрежный поцелуй на моем плече, а впечатление такое, будто выжигает клеймо. — Только это тебя не спасет.

Иногда молчание убивает. Мое молчание убивает нас обоих. Одним выстрелом.

— Проклятье, — гневно бросает фон Вейганд, добавляет несколько ругательств покрепче.

Трель мобильного отвлекает его, заставляет отложить экзекуцию. Не звонок. Сообщение.

— Как тебе? — спрашивает он. — Хороша?

Кладет телефон перед моим лицом.

Я не сразу понимаю, что вижу на экране. Изображение расплывается, ведь я беззвучно рыдаю, сама не осознаю, как истерика завладевает разумом. Однако картинка все же выстраивается.

— Кто она? — спрашиваю пораженно.

Сообщение оказывается с фотографией. Перед моим взором предстает неизвестная девушка. Худая, темноволосая. Черты лица не различить, ведь ее голова склонена вниз. Тем не менее, она кажется мне красивой. У нее длинная шея, острые плечи, ключицы выделяются. Вырез просторной футболки позволяет многое рассмотреть. К тому же, я замечаю шикарную грудь. Контуры явственно проступают через тонкий материал.

— Мой подарок.

Фон Вейганд убирает мобильный. А потом вдруг отстраняется, избавляет запястья от ремня.

— Одевайся и отправляйся вниз. Водитель отвезет тебя домой.

Я на воле. Свободна. Но ощущение, будто все до единой кости раздробили. Обратили в пыль. В пепел. Медленно, методично, с садистским удовольствием.

— Подарок? — спрашиваю глухо. — В каком смысле?

— Я еще не решил, — он застегивает штаны. — Трахнуть ее самому, передать другому. Или выбрать вариант поинтереснее.

— Ты всерьез…

— Запретишь мне? — его брови издевательски выгибаются. — Правда?

— Я не понимаю, что за игру ты затеял.

— Натягивай тряпье, — повелевает отрывисто. — И проваливай.

— Я не собираюсь…

Он хватает меня за плечи, встряхивает настолько сильно, что мне кажется, будто голова оторвется. Тошнота моментально подкатывает к горлу, вокруг пляшут сверкающие точки, беснуются и кружат в безумном хороводе.

— Еще одно слово. Только одно короткое слово. Не важно, о чем. Почему. Для чего. Еще одно слово — и ты не то, что сидеть не сможешь. Ты ходить перестанешь. Будешь скулить, ползать в луже собственной крови.

Хриплый голос пропитан ледяной яростью, пронизан кипучей злобой. Сочится ядом, режет точно лезвием.

Я никогда не ощущала от фон Вейганда такой ненависти. Испепеляющей, токсичной.

Будь его воля, он бы меня убил. Растерзал голыми руками. И воля есть. Вижу по глазам. По зияющей черноте. Его демоны жаждут моей плоти.

Тогда зачем сдерживаться? Отступать, скрываться во тьме. Давать последний шанс исправить ситуацию, признаться.

Я ничего не решаюсь произнести. Не отваживаюсь протестовать. Я покорно одеваюсь, привожу себя в порядок.

Он действительно поедет к той неизвестной девушке? Прямо так? Возбужденный, на взводе?

Я не могу этого допустить. Или это очередное красивое оправдание? Попытка логично объяснить грядущее.

Я подхожу к фон Вейганду очень близко, стойко выдерживаю тяжелый взор, не разрываю контакт ни на миг.

Мне кажется, если я хоть на секунду отведу глаза, отвернусь, все будет кончено. Он меня уничтожит. Просто разорвет на куски.

И… мне не кажется.

Я беру его за руки, переплетаю наши пальцы. Мягко подталкиваю назад, к кожаному креслу. Не нарушаю рваную, пульсирующую тишину.

Я заставляю его присесть. Почти как тогда. В другом мире, в иной реальности. Когда он говорил по телефону, а после разбил мобильный о стену.

Я опускаюсь на колени между его широко расставленными ногами. Несколько нервных движений. Шумный вдох и сдавленный выдох.

Я теряюсь. Не разбираю, что и где. Из чьей груди вырывается гулкий стон.

Глаза в глаза.

Я будто проваливаюсь в омут. Вязкий, тягучий. Чернильный, сливающийся с давящей темнотой, которая окутала нас.

Не медлю, уверенно сжимаю раскаленный член. Беру в рот, погружаю глубоко, ласкаю языком.

Я делаю все то, чему он учил меня. Я делаю все так, как ему нравится.

Вены набухают, ствол твердеет, впечатление, словно под упругой кожей течет металл. Расплавленная сталь наполняет плоть изнутри.

Фон Вейганд рычит, и этот животный возглас отражается в каждой клетке моего тела.

Крупная ладонь опускается на затылок. Пальцы слегка поглаживают, зарываются в распущенные волосы.

Он ласкает меня, точно послушную зверушку.

— Я вырву твои гребаные глаза, — скалится, вкрадчиво прибавляет: — Когда-нибудь.

А я продолжаю начатое. Молча. Я сознательно беру глубже, практически до упора, неизбежно отвожу взгляд.

И он теряет контроль, звереет окончательно.

Трахает меня так, что гланды болят. Все тело сотрясается. Гигантский член насилует горло.

Фон Вейганд не позволяет отстраниться даже на миллиметр. Насаживает мою голову на вздыбленную плоть, беспощадно вколачивается внутрь, буравит будто поршнем. Кончает, вынуждая захлебнуться семенем.

Закашливаюсь, однако покорно глотаю. Подчиняюсь целиком и полностью.