Плохие девочки не плачут. Книга 3

Глаза в глаза.

Не отражение.

— Прости, — хватаю своего палача за руки. — Прости меня.

Наши окровавленные пальцы переплетены.

Как тогда.

— Я думала, я тебя потеряла. Когда ты пропал, я выдумала сотню безумных планов, и всю эту сотню я воплотила в жизнь. Крала мобильные у охраны, звонила по всем номерам, что смогла найти. Я обрывала телефоны твоей компании каждый день. Лгала, играла разные роли, пыталась выяснить, где же ты и почему мне никто ничего не говорит. Я сходила с ума от бессилия, развивала кипучую деятельность. Только все без толку. Все напрасно. А потом появился твой дед. Так спокойно обронил про Мортона, будто никакой опасности в помине нет.

Сжимаю его ладони.

Крепче.

Хочу отогреть.

— Я слушала все эти фразы. Про лорда, про остров. Я слушала и… и я погибала, потому что я думала, ты погиб.

Фон Вейганд разрывает контакт.

Вырывает свою руку из моей.

Будто с мясом отдирает.

— Запомни: я не умею умирать, — мрачно произносит он, с издевательской усмешкой прибавляет: — К сожалению для тебя.

— Пожалуйста, не говори так, — заявляю поспешно, снова тянусь к нему, как безумный мотылек лечу прямо в открытый огонь. — Еще можно все исправить. Выяснить. Нужно время и потом…

— Ты моя сука, — обрывает грубо, проводит пальцами по окровавленному лицу. — Для тебя существует только одна задача — принимать член.

Он чертит что-то на моей судорожно вздымающейся груди. Выводит неведомый рисунок быстрыми, резкими движениями. Использует мою собственную кровь как краску.

— Смотри, — бросает хрипло.

Поворачивает меня к зеркалу.

Я вздрагиваю.

— Это печать твоего хозяина, — отрывисто, сквозь рычание.

Содрогаюсь.

Раз за разом.

Багряный отпечаток ладони.

Это печать Дьявола.

А ниже зияет надпись.

Meine.

Моя.

По-немецки.

Огромными буквами.

— Я вырежу это ножом, — обещает холодно. — Чтобы ты точно усвоила.

Выдыхаю сдавленно.

Хочу позвать его.

По имени.

Хочу.

Но…

— Твой Алекс мертв, — проводит ладонями по бедрам, прижимается сзади, дает ощутить силу вздыбленного члена. — Теперь ты будешь иметь дело со мной.

Вдруг отстраняется, отходит назад.

Судорожно впиваюсь пальцами в раковину.

— Приведи себя в порядок, — произносит абсолютно спокойно. — Выбери несколько нарядов и про драгоценности не забудь. Выезжаем завтра утром.

— А…

— А когда вернемся, одежда тебе больше не понадобится.

— Но я…

— Ты будешь голой для меня.

Хлопает дверь.

Фон Вейганд уходит.

А я очень стараюсь не рухнуть на пол. Так и стою, чуть склонившись. Ожидаю, пока кровотечение прекратится полностью. Умываюсь. Медленно, методично. Тщательно очищаю лицо. Следы на груди не трогаю.

Посмотрим правде в глаза.

Я собираю спутанные волосы в пучок, отбрасываю назад.

Я перевожу дыхание.

Я смотрю на себя.

Если фон Вейганд чего-то захочет, никто его не остановит. Ничто. Никогда. Никакой гребаный день рождения. Не светит ни единого шанса на спасение.

Это просто повод.

Палач еще не вынес приговор.

Я кладу ладонь на отпечаток его ладони, словно пытаюсь ощутить утраченное тепло, поймать пульс, яростный бой крови.

Я чувствую его.

А он?

Вывел четко — meine.

Моя.

Не шлюха. Не вещь. Не подстилка. Не бл*дь. Не п*зда. Не дырка для спермы. Не сука, пригодная только для члена.

Нет, нет, нет.

Просто — моя.

Багряной краски хватило бы на любые слова. На самые изощренные, извращенные оскорбления. На самые мерзкие, грязные определения.

Но он оставил лишь это.

Meine.

Моя.

Как будто часть его еще здесь.

Как будто не было ничего.

В груди пылает надежда.

Мой Алекс жив.

Он не уйдет никогда.

Я улыбаюсь.

Я сумасшедшая.

Точно.

Чему тут радоваться?

Чему?!

Не убил. Не порвал задницу. Не переломал все кости. Просто выдрал душу и распял. Уничтожил. Унизил. Растоптал.

Мелочи жизни.

Я справлюсь.

Я выдержу.

Я….

Я не люблю тебя.

Не хочу.

Я тебя ненавижу.

Но ты внутри меня.

Ты так глубоко.

Ты насквозь.

Навсегда.

***

— Это самая дурацкая и бесполезная вещь, которую я когда-либо видел, — говорит Вальтер Валленберг.

— Это спиннер, — сообщаю невозмутимо, для солидности уточняю: — Фиджет-спиннер.

Барон смотрит на меня как на чокнутую. Ничего нового. Абсолютное большинство людей смотрит на меня примерно также.

— Развлекательная игрушка, — поясняю я. — Внутри подшипник. Она вращается. Просто попробуйте.

— Зачем?

— Эта штука отлично снимает стресс.

— Я предпочитаю расслабляться иначе, — хмыкает.

— Готова поспорить, ваши методы гораздо скучнее.

— Автомобили. Алкоголь. А если не помогает, всегда можно выбрать жертву и пытать в подземелье до смерти.

Валленберг широко улыбается. Пожалуй, именно так акула распахивает свою пасть, прежде чем вонзить зубы в добычу.

— Спиннер очень быстро крутится. Быстрее ваших авто. И опьяняет. Надо просто смотреть на него достаточно долго, — заявляю с видом авторитетного эксперта. — В конце концов, вы всегда сможете забить кого-то спиннером. Материал позволяет.

— Удивительно, — протягивает с издевкой.

— И он похож на свастику, — выпаливаю горячечно, запинаюсь, заливаюсь краской. — Похож чем-то неуловимым.

— Тогда это лучшее изобретение на земле, — замечает елейно.

— Серьезно? — оживляюсь.

— Нет, — отрезает барон.

— Вы не видели его в действии.

Крепко зажимаю предмет между большим и указательным пальцем. Запускаю процесс вращения.

— Завораживает, — заключаю совершенно искренне. — Во времена моей молодости спиннер считался самой желанной и популярной игрушкой.

Ну, не совсем во времена моей молодости.

Год назад, если честно.

Ладно, проехали.