Плохо быть богатой

Но после того страшного события жизнь Билли осложнилась: она стала бояться одна выходить на улицу и делала это, только если было уж совсем необходимо.

Она никуда не ходила пешком, никогда не ездила ни в метро, ни в автобусах, даже в такси; по настоянию Олимпии пользовалась машиной, которая отвозила и привозила ее. Все остальное время она сидела, запершись в доме.

Дом стал ее крепостью и добровольной тюрьмой.

Постепенно жизнь возвращалась в привычное русло; но даже когда она хотела побыть на свежем воздухе, то выходила только в сад позади дома.

Дункана беспокоил такой нездоровый образ жизни, не жизни – существования. Он старался убедить ее, что она не может вечно оставаться взаперти.

– Выходить каждый день, только чтобы поехать на работу, – нездорово ни физически, ни морально, – как-то утром заявил он. – Сегодня суббота, прекрасная погода, и у меня нет никаких планов. Наденьте свое лучшее платье и давайте поедем куда-нибудь. Пройдемся по магазинам, пообедаем, потом опять посмотрим что-нибудь, а затем поужинаем.

Она возражала. Но он настаивал.

– Вам необходимо выйти. Я буду с вами неотлучно. Поверьте, я сделаю все, чтобы с вами ничего не случилось. – Затем добавил: – Ни сегодня. Ни завтра. Никогда.

Ну как она могла отказать? Она любила, даже если между ними не было физической близости.

– Могу сказать одно: вы так легко не сдаетесь, – прошептала Билли и улыбнулась, втайне очень довольная. – Кто вы? Мой защитник?

– Все, – ответил он убежденно. – А теперь, хватит болтать. Даю вам двадцать минут.

Билли действительно хотела поехать, и на сборы ей потребовалось рекордное время – четырнадцать минут.

Они решили „прочесать" сначала Лексингтон-авеню.

– Потому что все идут на Мэдисон и Коламбус, – объяснил Дункан.

Этот день она запомнит навсегда. Солнечно и свежо – словно специально для прогулки. Удивительно, как она смогла столько времени просидеть взаперти!

Пешком они обошли все магазины между 60-ми и 90-ми улицами. В „Филипп Фарли" они побывали на всех четырех этажах – самый лучший антиквариат и гобелены. В Галерее народного искусства Лесли Айзенберг любовались произведениями мастеров американского континента – от индейского ящика для сигар и великолепных головных уборов из перьев до деревянных фигур со старых кораблей. В „Эйджес паст", несмотря на протесты Билли, Дункан купил ей пару исключительно дорогих, стэффордширского фарфора, фигурки борзых.

– Что такое деньги? – таков был его ответ. Нагруженные двумя коробками, они решили сделать перерыв и зашли перекусить в дорогой испанский ресторан. Там они взяли по чашке капучино и восхитительно вкусный торт с прослойками из крема мокко, шоколада, взбитых оливок и орехов.

Потом они отправились в закрытый каток на Ист-Сайде; мастерства им явно не хватало, зато смеха и веселья было в избытке. Таким образом Дункан и Билли „спустили" все лишние калории, поглощенные вместе с тортом.

Вскоре с непривычки заболели ноги, и, с радостью избавившись от коньков, они опять пошли по магазинам. На улице многие откровенно смотрели на Билли, особенно женщины, некоторые даже оборачивались. Очевидно, они узнавали ее по обложкам.

Дункан улыбался.

– Моя девушка – знаменитость. Приятно, когда вас узнают?

Билли вскинула голову и отбросила назад длинные шелковистые волосы.

– Честно говоря, даже сама не знаю. Но вообще это смущает, мы оказываемся в неравном положении: они знают, кто я, но я не знаю их.

– Привыкнете, – рассмеялся он. – Известность имеет свои преимущества.

И, завернув за угол, они нырнули в магазин деликатесов, потом заглянули в огромный магазин кукол, а оттуда – в „Иль Папиро", где Билли купила для Дункана календарь в обложке ручной работы, расписанной под мрамор. В галерее „Ловелл" Дункан купил редкую копию первого оттиска рекламного плаката, и, когда продавец, аккуратно завернув его, положил в картонный тубус, сказал:

– Для моего офиса.

Они только что вышли из магазина и остановились на тротуаре у светофора, когда две женщины без всякого стеснения уставились на Билли.

– Это Билли Дон? – спросила первая. – Боже мой, Этель! Это она! Манекенщица Билли Дон! Прямо здесь!

Губы Билли чуть покривились.

– В жизни вы еще красивее! – захлебываясь от восторга, воскликнула женщина. – Не могли бы вы… ну, в общем, мы из Чикаго… и у меня с собой последний номер „Харперс базар". Вы не дадите автограф?

– Конечно. – Билли принужденно улыбнулась и поставила на обложке свою подпись. Через секунду зажегся зеленый, и Дункан вовремя пришел ей на помощь.

Билли в замешательстве посмотрела на него.

– Вы видели, как они смотрели? Можно подумать, что я – Элизабет Тэйлор! Представляете? Кто-то просит у меня автограф!

– Вы стоите двадцати Лиз Тэйлор, и к тому же красивее.

– Правильно, продолжайте, – поддразнила она, сияя глазами. – Продолжайте портить меня.

– Испорчу вконец! – улыбнулся он. – Обещаю. Засмеявшись, она сжала его руку.

– Для этого вы и есть. – Дразняще качая головой и поцокав языком, она добавила: – Бедный док! У вас будет столько работы!

Через несколько минут они подошли к ресторану „Джино", где Дункан решил поужинать.

– О, док! – выдохнула она, обведя зал долгим восхищенным взглядом. – Здесь просто изумительно!

Она была права. Зал сиял белоснежными скатертями, и, как брызги этой белизны, на темно-красных обоях с ними перекликались скачущие зебры, на столах китайский фарфор с глубоким бордовым обводом. Избранная, постоянная публика.

Наметанным глазом метрдотель сразу же заметил их. Ничто так не украшает зал ресторана, как знаменитость, особенно если она сразу бросается в глаза и так сногсшибательно красива. Подойдя и почтительно поклонившись, он произнес:

– Пожалуйста, следуйте за мной, – и повел их к лучшему, на самом виду столику. Галантно отодвинув стул для Билли, он, щелкнув пальцами, подозвал маленькую армию официантов и их помощников.

– Вот видите? – сказал Дункан. – Что я говорил вам? Знаменитость обладает привилегиями.

– По крайней мере, одной, – засмеялась она, глядя поверх меню своими огромными глазами, – без предварительного заказа можно получить хороший столик.

– Это только начало. Может быть, теперь нам постоянно придется есть вне дома.