По дороге в Дамаск

– Сколько времени вы здесь находитесь?

– Точно не знаю...

– Примерно.

– Сутки или двое, сэр.

– Ровно сутки. А теперь послушайте меня...

Доккинз, на котором был надет такой же бушлат без знаков отличия, переставил пластиковое кресло чуть ближе к клеткам.

– Послушайте, что скажу, - продолжил американец, усевшись в кресло.
– Вы просидели в вольере ровно сутки. И уже порядком оскотинились!.. Верно, Козак? Джейн?

Иван, как и притихшая вдруг молодая женщина, предпочел промолчать. После небольшой паузы вновь зазвучал хрипловатый голос американца:

– Всего сутки! А меня, чтобы вы знали, содержали примерно в таких вот условиях... сто десять дней! И столько же ночей... мать вашу!

Он раскурил потухшую сигару, после чего продолжил:

– Да, милые мои предатели... Представьте себе - ваш старший товарищ, ваш босс просидел в собачьей клетке в одной сраной дыре почти четыре месяца!..

– Дорогой, я к этому непричастна, - скороговоркой выпалила Джейн.
– Это...

– Заткнись, - грубо оборвал молодую женщину Доккинз.
– Вы меня сдали "дементорам" во Франции! Меня обвинили в том, что я крысятничаю! В том, что утаил какие то деньги, которые полагалось переводить на счета фирмы!..

"Так и было, - подумал про себя Козак.
– Ты, Ричи, оставаясь старшим офицером "Армгрупп", пытался организовать свой личный бизнесок. Договорился с гельмендскими наркоторговцами о покупке крупной партии героина. Уговорился также с авиаторами, чтобы вывезли этот груз из Афганистана в нужную тебе страну... Потом кинул по бабкам "гельмендских" и, не ставя в известность высшее руководство фирмы , решил сам продать почти две тонны героина на европейском рынке... Действовал крайне борзо, как игрок, решивший не играть по маленькой, не ждать крупного выигрыша, а пошедший ва банк. Но играл то ты, Ричи, не на свои деньги. Забыл о святом для твоих же работодателей принципе - "делиться надо", за что и поплатился..."

– Ты что то сказал, Козак?

Иван напряженно смотрел на сидящего в кресле мужчину.

Неужели он и вправду сказал что то вслух? Может, он уже того... бредит? Не контролирует себя и собственную речь?

Козак помотал головой из стороны в сторону.

– Нет, сэр. Я ничего не говорил, сэр.

– Так вот, меня облыжно обвинили в преступлении, которого я не совершал...

– А еще ты собирался мочкануть нас... Меня и Джейн. Чтобы не оставлять свидетелей твоей "левой" сделки.

Козак удивился, услышав собственный голос. Но когда понял, что эту реплику произнес именно он, было уже поздно.

– Если бы я действительно хотел вас убить, вы бы уже гнили в земле - оба, - как то неожиданно спокойно отреагировал Доккинз.
– И сделал бы это не своими руками, естественно.

– Ричард, милый, послушай меня, - крикнула женщина.
– Он пришел тогда ко мне... приехал из аэропорта!

"Так сама и привезла к себе..." - подумал Козаков.

– Сказал, что ты собираешься нас убить!.. Я ему, конечно, не поверила!

"Не физди, Жанна... очень даже поверила".

– Я слабо помню, что произошло в тот вечер...

"Опять врешь, - подумал Козак.
– Память у тебя, милочка, отнюдь не девичья..."

– И если что то произошло нехорошее, дорогой, то это все из за него...

"Да, напрасно я не дал тебя тогда пристрелить Доккинзу, - с запоздалым огорчением подумал Иван.

– Напрасно".

– Я еще не решил, как мне с вами поступить, - после довольно длительной паузы сказал Доккинз.
– Ну а теперь заткнитесь оба - пришло время обновить ваше "портфолио".

Из дома вышел уже знакомый им охранник. На этот раз без тележки с собачьим кормом; в правой руке он держал цифровую камеру.

– Ахмед, включи дежурное освещение в вольерах. Снимешь на камеру сначала этого.
– Американец кивнул в сторону Козака.
– Ну а затем - женщину...

Охранник открыл электрощит, укрепленный на боковой кирпичной стене вольеров. Щелкнул рубильником. В клетках зажглись забранные в защитную сетку светильники...

Он подошел к тому вольеру, где содержали одного из двуногих.

– Сними парик!

Козак подчинился.

– Встань посредине! Руки по швам! Смотреть прямо перед собой!

Ахмед включил камеру на запись. Сначала взял крупный план. Затем медленно попятился, удерживая стоящего посреди вольера "сапиенса" в центре, одновременно добиваясь того, чтобы в кадр попали соседние вольеры с беспокойно мечущимися по своим клетках крупными собаками.

Съемка заняла секунд двадцать...

Ахмед переместился к другому вольеру, приготовившись сделать еще один "ролик".

– Не надо меня снимать!
– дрогнувшим голосом сказала молодая женщина.
– Я плохо выгляжу!..

– Ты будешь выглядеть совсем плохо, если я прикажу запустить в твою клетку одного из кобелей, - подал реплику американец.
– Заткнись, Джейн! И дай человеку сделать свою работу.

Когда охранник отснял второй ролик, Доккинз распорядился:

– Ахмед, этих двух зверушек следует извлечь из клеток.

– Да, сэр.

Доккинз взял у охранника камеру. Включил на воспроизведение и, прокрутив оба ролика на маленьком экранчике, лично убедился в том, что отснятый только что охранником материал получился вполне качественным.

– Я скажу Махмуду, чтобы он вышел и помог тебе управиться с этими двумя скотами .

– Хорошо, сэр.

– Прежде, чем проводить их в дом, устройте им помывку!.. А то от них разит псиной и дерьмом.

Ахмед и присоединившийся к нему охранник занялись сначала женщиной. Они отперли клетку, вытащили Джейн и подвели ее к внешней стене. Пока Ахмед, преодолевая слабое сопротивление особи противоположного пола, стаскивал с нее цветастое платье, его напарник размотал свернутый в бухту пластиковый шланг.

Охранник с серьгой в ухе подтолкнул женщину к стене. Махмуд открутил какой то вентиль и направил струю холодной воды на голую молодку - получилось что то вроде душа Шарко.

Джейн, тщетно пытаясь увернуться, визжала под тугими холодными струями так громко, так истошно, что даже собаки в вольерах притихли...

Действо это длилось примерно минуту, а затем Махмуд прикрутил воду. Ахмед бросил к ногам дрожащей от холода женщины пластиковый пакет.

– Там полотенце! И одежда!
– сказал он.
– Быстро одевайся!