По древним тропам

Шакир поднялся, молча отошел к колодцу, взялся за веревку и спустился вниз.

Он ничего не сказал Масиму-аке и Садыку о стычке с Нодаром. Взял кетмень с короткой рукоятью и начал с ожесточением швырять вязкую глину в корзину. Немного успокоившись, он хрипло спросил Масима-аку: поймали Реимшу или еще нет?

— Как будто нет, не поймали, — ответил Масим-ака. — А что ты задумал, Шакир?

В Буюлуке стало известно, что именно Реимша расправился тогда с тремя «техниками из центра». Сначала он съездил в Кашгар, помолился там, попросил у аллаха прощения за вынужденный грех, и потом вернулся в Буюлук и посчитался с «гостями». Следователь об этом пронюхал, но Реимша скрылся. И с той поры что бы ни случилось в Буюлуке, валили на Реимшу. Семь бед — один ответ. Возможно, что он и в самом деле наведывался в село, чтобы мстить, а может быть, уехал совсем в другие края, во всяком случае, скрывался он умело, в Буюлуке верили, что Реимшу не поймать.

Вопрос Шакира насторожил Масима-аку, но тот не стал объяснять, что намерен при первом удобном случае расправиться с Нодаром. И пусть думают, что это сделал неуловимый Реимша.

* * *

Осенью Масим-ака заболел и слег. Раньше, он лечился просто: резал барана, снимал шкуру, заворачивался в нее, пил свежий бульон и ложился на несколько часов. Болезни как не бывало. Теперь же не то чтобы барана зарезать, куриного бульона не попьешь.

Он пролежал неделю в жару, потом кое-как поднялся, взял позолоченный браслет — единственную память о покойной жене, и поехал в город, надеясь попасть в больницу. Но в больницу его не приняли, и Масим-ака, продав браслет, вынужден был обратиться к частному лекарю. Его лечили настоем трав, а главное — поили жирной сурпой. Через неделю он вернулся домой вполне здоровым.

Все были рады его возвращению.

Однако это была последняя радость, которую дружная семья Масима-аки переживала вместе… На другой день в доме не осталось ни единой души…

* * *

Вечером после своего возвращения из города Масим-ака попросил Шакира сходить к старому дунганину Джау-Шимину и пригласить его в гости. Масим-ака встретил в Турфане его родственников, и те просили передать привет Джау-Шимину и рассказать про их житье.

Когда-то, до «новой политики» Джау-Шимин тоже руководил дехканской общиной. Он жил в Буюлуке давно, знал здешнюю землю, умел предсказывать погоду, угадывал лучшие сроки для сева, для уборки, был человеком спокойным и мудрым.

Шакир пригласил Джау-Шимина, тот охотно согласился. Они вышли на улицу. Уже наступили сумерки. За высоким дувалом на другой стороне улицы они заметили отсвет костра, а когда приблизились, услышали за дувалом пьяные, злые голоса.

И Шакир, и Джау-Шимин знали, что здесь живет Абдуварис, старый таджик, образованный человек, знающий арабский язык, и фарси. У него хранилось множество старинных книг, печатных и рукописных, и в Буюлуке Абдувариса звали Книжником.

— Надо зайти к нему, сынок, — сказал Джау-Шимин. — Что-то неладное…

Они толкнули калитку и вошли во двор.

Посреди двора горел костер, и вокруг него, словно бесноватый, приплясывал пьяный Чи Даупинь. Он держал охапку книг и бросал их в огонь по одной. А в трех шагах от костра Нодар держал Абдувариса, вывернув ему руки. На белой бороде старика чернела кровь.

— Виноград воруешь, старый хрыч! — кричал пьяный Нодар. — А вином угощать не хочешь!

— Ай-яй, как вам не стыдно! — воскликнул Джау-Шимин, приближаясь к Нодару. — В чем провинился этот бедный старик?

Чи Даупинь только сейчас заметил вошедших. Он замер от неожиданности, затем бросил в костер всю охапку книг и выхватил наган.

— Пошли вон отсюда! — заорал он и бросился к Джау-Шимину, намереваясь ударить его рукояткой нагана.

Шакир в два прыжка подскочил к китайцу и пинком выбил наган из его руки. Чи Даупинь присел, схватившись за руку.

— Шакир, поберегитесь! — воскликнул Джау-Шимин.

В свете костра Шакир увидел, как Джау-Шимин медленно валится на старика Абдувариса, — Нодар ударил его ножом и бросился на Шакира. Шакир попятился в темноту, доставая из-за голенища нож. Нодар замахнулся, он хорошо был виден на фоне костра. Шакир легко поймал руку Нодара и ударил его ножом в шею. Тот сразу обмяк, будто продырявленный мяч, и повалился на землю.

Чи Даупинь, причитая по-китайски, рыскал по двору, ища свой наган. Джау-Шимин полулежал на земле, старик Абдуварис поддерживал его голову.

Шакир прикинул, куда мог отлететь наган, подошел к дувалу и поднял оружие.

— Не имеешь права! — взвизгнул Чи Даупинь. — Мне его выдал партком!

Шакир схватил китайца за шиворот и поволок его к мертвому Нодару.

— А ну тащи его! — приказал Шакир. — Тащи палач палача!

Шакир взвалил труп на спину Чи Даупиня и велел нести его в сад. Китаец еле шел, Шакир подталкивал его в бок наганом, и страх придавал силы Чи Даупиню. В темном углу сада, возле заброшенного колодца, Шакир остановил его, и Чи Даупинь уже без всякого предупреждения сам догадался, что надо делать. Он сбросил труп своего верного пса в колодец и повалился в ноги Шакиру, моля о пощаде.

Но даже и перед лицом смерти китаец мелко хитрил, он громко вскрикивал, взвизгивал, надеясь, что услышат соседи и прибегут на помощь, хватал Шакира за руки, намереваясь вырвать наган. Вся боль последних месяцев всколыхнулась в душе Шакира, все издевательства всплыли в памяти, и он яростно ударил Чи Даупиня тяжелым сапогом. Китаец захрипел и стих, Шакир брезгливо поднял его и бросил в колодец.

…Через час, проводив легко раненного Джау-Шимина — нож скользнул по ребрам — Шакир вернулся домой. Пришлось рассказать всю правду. Масим-ака рассудил, что теперь им ничего не остается, как утром сразу же уйти в горы Ялгуз-Турум.

— Если придут искать, — наказал Масим-ака Садыку и Захиде, — то скажите, что вместе с Нодаром и Чи Даупинем мы уехали в Турфан.

Всю ночь шли сборы в дальний путь. Женщины плакали. Аркинджан мирно спал, ни о чем не подозревая. Когда утром ему сказали, что надо ехать в горы, он забеспокоился:

— А как же Бойнак? Разве я могу его оставить?

Пришлось взять с собой и Бойнака.

Предусмотрительный Масим-ака посоветовал Садыку и Захиде сразу же запереть дом и уйти к соседям, Самету и Хуршиде.

XI

Через два дня в Буюлук прибыли окружные представители для расследования дела о пропавших без вести. Первым вызвали на допрос Садыка, и он показал, что в ту ночь, уже очень поздно, когда все спали, явились в их дом Нодар и Чи Даупинь с наганом. Они приказали Масиму-аке и всей семье собрать вещи, дали им час на сборы и увезли их, в Турфан.

— Почему вы сразу же не сообщили об этом куда следует? — спросили Садыка.

— Я не имел права сообщать на товарища Чи, поскольку он назначен Турфаном и является представителем власти.

— С одной стороны верно, не имеет права, но с другой — не являетесь ли вы пособником в преступлении? Люди-то исчезли.

— Чи Даупинь грозился применить оружие, — отвечал Садык. — Что им оставалось делать? Они послушно собрались, выполнили приказ руководства. Если тут совершено преступление, то виноваты в этом те, кто назначил на руководящий пост такого преступника, как Нодар. Об этом я хочу написать в Урумчи.

— Слушай, писака, ты отдаешь отчет своим словам?! — закричал на Садыка один из представителей.