По эту сторону стаи

– Вы - дура!
– с презрением цедит леди Кэтрин. Дорин вызывающе смотрит на неё, но та почему-то даже не пытается поймать её взгляд.

– Я не настолько плохо воспитана, чтобы позволить себе сделать что-то с членом Семьи, равной моей, - говорит она.
– Так же, как и позволить себе разговаривать с вами в таком тоне в присутствии посторонних.

– Что не мешает вам наедине называть меня дурой, - парирует Дорин.

– Запоминайте хорошенько, миссис Макрайан, - где-то она уже слышала и эти слова, и даже эти интонации.
– Я должна обращаться к вам на "вы", будь вы хоть коровой или кобылой. Если милорд Макрайан посчитал нужным заключить... такой брак - на то были свои причины, и это не обсуждается. Никем и никогда. Но я не должна называть вас "леди Дорин", в то время как вы обязаны называть меня леди Кэтрин. Вам ясно?

Она говорит спокойно и холодно, уж куда там Снежной Королеве, но с яростью дёргает гребень, натыкаясь на колтун. Её рука срывается и гребень, не удержавшись в волосах, падает на пол.

– Поднимите и подайте мне, - приказывает леди Кэтрин.

– Поднимите сами, - говорит Дорин.

– Вы не слышали, что я сказала?
– леди Кэтрин начинает раздражаться.
– Вы, должно быть, не понимаете своего места, миссис Макрайан.

Кажется, Дорин знает, в чём дело. Для злобной мегеры так же неприятно делить с человеком эти несколько квадратных футов, как и для Дорин. "Но это ваши проблемы, мэм", - дерзко думает она.

А впрочем...

Дорин встаёт на колени и извлекает из-под койки злополучный гребень.

Леди Кэтрин откидывает волосы назад, и Дорин видит её шею и синюю наколку под ключицей. Всё-таки здесь ужасно кормят, выступающая косточка такая острая, что хочется потрогать её пальцем и проверить, так ли она остра. А над ключицей бьётся жилка...

– Вы считаете, что утгардскую, точнее, уже олдгейтскую наколку нельзя уничтожить?
– вдруг спрашивает Дорин.
– Ну, почему же?

– Вы уже забыли предмет разговора?
– одной рукой леди Кэтрин собирает в гармошку ворот платья, а другую протягивает за гребнем.
– Дайте сюда.

– Думаю, вполне можно вырезать её лезвием, - задумчиво говорит Дорин и очерчивает в воздухе прямоугольник, прикидывая размер.

– Каким, к чёрту, лезвием?

– Разве вы никогда не видели опасной бритвы?
– удивляется Дорин - не столько сути вопроса, сколько тому, зачем она вообще городит эту чушь...

Чушь?

Неужели?

– Правда, есть риск задеть артерию - ну, так и что ж с того? Кто не рискует, тот не пьёт вина, ведь так?
– продолжает она.
– Пожалуй, я помогу вам. А потом вы сможете сделать из этого куска кожи обложку для записной книжки. Правда, прелесть?

– Пойдите прочь, - говорит леди Кэтрин.
– Вы, наверное, больны и несёте бред.

Больна? Нет, вряд ли. Никогда Дорин не чувствовала себя такой здоровой, даже несмотря на голод. Однако миска с едой осталась только одна...

– Вы разлили мою еду, - напоминает она.

– Скажите спасибо, что я не сделала большего, - леди Кэтрин снова тянется за гребнем, но Дорин отдёргивает пальцы, всё так же стоя на коленях. Левая рука леди Кэтрин повисает в воздухе.

Левая рука... Интересно, как выглядит клеймо у неё? Верно, тоже рельефное на ощупь. Плоть, плавящаяся под натиском раскалённого металла - красота воплощённой боли...

– Я предлагаю сыграть на эту миску похлёбки, - говорит Дорин, испытывая острое желание выгнуться, как кошка. И почему бы и нет, ведь она всё равно стоит на коленях, упираясь ладонями в грязный пол. Подумаешь, грязный. Плевать. Она отбрасывает в сторону гребень, тот попросту мешается.

– Я припоминаю отличную считалку, - говорит она и делает маленький шажок вперёд. Одной лапкой.
– Я научу ей вас.

Какая чудесная игра.

Совсем, совсем другая игра, но ничто не вечно под луной.

One for sadness, two for mirth; Three for marriage, four for birth; Five for laughing, six for crying: Seven for sickness, eight for dying; Nine for silver, ten for gold; Eleven a secret that will never be told.

– Повторяйте за мной, - говорит Дорин, сама не зная, где именно в своей голове она откопала эту ребяческую абракадабру.

"Раз - горевать, два - веселиться, Три - выйти замуж, четыре - родиться..."

– Видите, леди Кэтрин? Одно сменяет другое: и горе, и радость... И, конечно, брак, о, да...

– Пойдите прочь, - неуверенно повторяет леди Кэтрин.

– Ну же!
– Дорин засовывает в рот указательный палец и посасывает его, словно веточку от только что съеденной вишенки из коктейля, а потом проводит по губам - туда и обратно, - а дальше снова считает, указывая по очереди на себя и на леди Кэтрин.

"Пять - посмеяться, а шесть - разрыдаться, Семь - заболеть, ну, а восемь - скончаться..."

– Прочь, я сказала!
– между их зрачками будто образуется натянутая струна. Нет, ничего такого, никаких запредельных фокусов, ведь она всего только человечья девка с Изумрудного Острова...

– Это игра. Такие правила, что поделать, - ОНА сказала. Уже не важно, что ОНА сказала. Дорин, не отводя взгляда, двигается ближе. Ещё крошечный шажок.

"Девять - сребро, ну, а десять - и злато, Одиннадцать - ..."

Натянутая струна, кажется, звенит, как хрусталь.

– Прочь, - шепчет леди Кэтрин.

"...Одиннадцать - тайна, что скрыта когда-то..."

– Но ведь мы же никому не скажем, правда? Это такая игра, вы не забыли? Кто проиграет - тот умрёт, - сообщает Дорин и делает ещё один шажок. Последний.

Леди Кэтрин вскакивает с места и бросается к двери. Она стоит там, словно надеясь выйти спиной вперёд и оказаться в тюремном коридоре.

Дорин поднимается с колен и подходит ближе. Бьётся синяя жилка над рунической строчкой наколки. Красота запечатлённой боли... А теперь она желает проверить, так ли остра косточка ключицы. О, да, остра.