По эту сторону стаи
Шрифт:
– Нет, - говорит она.
– Так знайте!
– кажется, Макрайан всерьёз считает, что Дорин должна вызубрить все бредни шотландских гор.
– Только представьте, как удобно. Берёте на колени что-то размером с кошку - ба!
– да ведь это ваш муж. Но это не значит, что я позволю вам сделать то же самое с моей головой, - предупреждает он, будто она тут же опрометью бросится за ножом или топором и примется экспериментировать.
– Старая психопатка, кажется, задурила вам мозги, - вдруг угрожающе говорит Макрайан.
– Завесьте зеркало тряпкой и поставьте лицом к стене.
"Не баньши ли это?", - думает она, как в голове
– Она человек?
– спрашивает Дорин в лоб.
– Она - Макрайан, - сквозь зубы отвечает он.
"Что это за очередная игра?!" - раздражённо думает Дорин. Фразы, которые повторяются с завидным постоянством - словно заклинание, тайная формула или код. Такое впечатление, что этот мир пронизан какими-то ключевыми словами, которые не обозначают ничего и в то же время обозначают всякий раз разное. Словно пространство вокруг расчерчено на квадраты гигантской сетью, в которую попала безмозглая мышь. Она выскальзывает из одной ячейки сети - чтобы тут же запутаться снова.
– Вы и впрямь отрубили голову своему мужу?
– после спрашивает Дорин у Красной Дамы.
Та смеётся.
– Оттяпала, как капустный кочан, - весело говорит она.
– В таком виде он развлекал меня не в пример лучше. И, по крайней мере, молчал.
Дорин тоже предпочитает промолчать. Ей отчего-то уже хочется и впрямь убрать зеркало подальше.
– Не бойся, дитя, - говорит Морриган.
– Ведь на насилие нужно отвечать насилием.
"Вы человек?" - хочет спросить Дорин, но понимает, что услышит в ответ ту же магическую формулу.
Она один за другим приводит в порядок шкафы, изгоняет из углов пыльные шарики и отчищает с пола подозрительные пятна. Её ужасно раздражает стирка. Своей одежды у неё не осталось, а то немногое, что пригодно, требуется выстирать, а потом развесить на холодном ветру, который грозит выбить из рук корзину и сушит кожу. Кажется, она и впрямь стала похожа на прачку, с этой бельевой корзиной и прищепками, зажатыми во рту.
В Кастл Макрайан одна грязища и пылища, которые, видать, копились десятилетиями. Сколько же можно, - думает Дорин, созерцая единственную чистую вещь поблизости: стопку носовых платков. Часть из них уже порядком поистрепалась, края начинают сыпаться, теряя чёткость формы. Делать нечего, Дорин берёт свою рукодельную корзину и принимается за работу. Она как раз пытается вдеть нитку в иголку, отвернувшись к окну и глядя на просвет - иначе игольного ушка не разглядеть, - как прямо над ухом раздаётся гневное:
– Теперь вам помешали и мои платки?
– Дорин вздрагивает от неожиданности.
– Вы и их решили отправить в утиль?
Внезапно рычанье прекращается. Макрайан стоит перед ней, сжав кулаки, и сопит, словно паровоз. Дорин догадывается, что он только что заметил в её руках иголку.
– Какого лысого чёрта вы делаете?
– наконец, спрашивает он.
– Сейчас я уже не буду делать никакого чёрта - ни лысого, ни волосатого, - сердито говорит она, трясущимися руками втыкая иглу в атласную подушечку.
– Сморкайтесь в дырку, мистер.
Макрайан берёт платок, вертит его и так и сяк, нюхает и, кажется, сейчас попробует на вкус.
"Вот вам!" - мстительно думает Дорин.
Ближе к вечеру над горами проносится гроза, озаряя пустые коридоры вспышками молний. "Дождь смывает все следы", - Дорин остаётся только предполагать,
чем таким важным может быть занят Макрайан. Сидя в одиночестве, она всё-таки подрубает проклятущие платки шёлковой ниткой, и так и засыпает, чуть ли не с ними в обнимку, а ночью он снова валится рядом, едва не придавив её своей тушей. Хорошо хоть рядом, а не на неё. Дорин ощущает сильный запах спиртного и псины, и вдобавок почти сразу понимает, что Макрайан мокрый, будто плавал в реке, не раздеваясь, и теперь с него натекла порядочная лужа, так, что кровать пропиталась влагой и чёрт знает, чем ещё.– Господи боже!
– восклицает Дорин, пугаясь спросонья, и резво вскакивает. Лежать в воде она не намерена, с неё довольно!
– Да вы, верно, наклюкались и упали в канаву с дождевой водой, - брезгливо говорит она, не без оснований предполагая, что он не слышит ни слова.
Чёрт, чёрт, чёрт! Как тут не поминать чёрта - ну, не Создателя же! Когда-то она уехала из Килларни, чтобы было что-то, но не вот это. Не отвратительная туша, литрами глушащая "Джонни Уокер" и воняющая, как мусорный бак.
Она, всхлипывая, зажигает свечу, одиноко торчащую в подсвечнике, залитом многослойными восковыми слезами.
– Я припоминаю отличную считалку, - Морриган снова манит её сложенным веером.
– Хочешь, я научу ей тебя?
Почему бы и нет? Чем ещё тут заняться, особенно по ночам, как не разговорами с леди, отрезавшей голову собственному мужу, - думает Дорин, изо всех сил стараясь не заплакать.
– Повторяй за мной, - Красная Дама дирижирует пальцем, указывая то на себя, то на Дорин.
– Сейчас мы посчитаем сорок, дорогая. Каждая сорока что-нибудь да значит.
Правильно, ведь это считалка. Такая игра... Только разве про смерть не должно быть в конце?
– думает Дорин. Ах, да.
2
"Раз - ты умрёшь, два - ты родишься,
Три - ветром станешь, четыре - землёй,
Пять - и костром до небес разгоришься,
Шесть - долгожданным дождём разразишься,
Семь - ты танцуешь, поёшь, веселишься..."
Мир существует сейчас только в круге, очерченном светом свечного огарка. Там есть тёмное дерево бюро, край ящика с длинной царапиной, неудачно прочерченной ключом, и её, Дорин, руки, теребящие рукав. Сейчас этот мир переместится в каморку под крышей, и тогда в круге света будет существовать что-нибудь другое. Вот прямо сейчас, и чем быстрей, тем лучше: Дорин берёт подсвечник, и горячий воск льётся на пальцы.