По грани

— Соболезную, — машинально ответил Ти.

— Благодарю, — ответил Лосев. — У меня большая семья, нас раскидало по всей Терре. Патриотизм для меня — чувство, связанное с этой семьей и нашим общим домом. Ну а для вас патриотизм — что-то другое. И в клятву Кайзеру вы вкладывали собственный смысл. Я его не знаю и не собираюсь выяснять — это ваше дело, сержант. Мое дело — помочь вам вспомнить о вещах, ради которых вы пошли служить.

— Разве можно было остаться? — удивился Ти. — Разве кто-то мог сидеть спокойно, когда такое творилось на границе?

— Многие остались, — возразил Лосев, — многие сидели и сидят спокойно. Служба в армии — не единственный способ помочь Кайзеру. Судя по досье, вы единственный военный в семье, но неужели ваши родственники сплошь дезертиры?

— Конечно, нет, — ответил Ти. — Отец болен, он не смог бы пережить нагрузки перелетов. Да и боец из него так себе. Мать давно умерла. Братьев и сестер у меня нет, а планета фермерская, так что дальних родственников я знать не знаю. Вроде кто-то служит медиком, кто-то стал агрономом. Не знаю, меня это никогда не интересовало.

— Что же тогда интересовало? — спросил Лосев. — Бластеры? Фильмы про войну?

— Нет, — Ти пожал плечами, а потом крепко задумался. Лосев не торопил его — налил еще чаю, достал из шкафа новую коробку конфет, стал перекладывать их. Ти размышлял над вопросом. Что его интересовало до того, как он попал в армию?

Он был привязан к отцу. Во-первых, из-за его болезни. Нужно было позаботиться о нем, выменять лекарства, договориться о поставке после приема урожая. Ти взял на себя добрую половину обязанностей по ведению хозяйства на ферме, хоть это и не приносило ему особого удовольствия. Просто отец был болен, слаб, а слабых нужно было защищать. Так говорила мама.

Неожиданно Ти почувствовал, что вот-вот расплачется, и изо всех сил сдавил это желание, даже кулаки сжал. Вспоминать маму он не любил — воспоминаний было мало, и все они были грустными.

Мама умерла, когда Ти был ребенком, от болезни. Не от той, которой болел отец Ти, от другой — редкой и неизлечимой. Что она умрет, Ти узнал, как только научился понимать, что такое смерть. И всегда готовился к этому. Потом ее не стало, и он стал хранить все слова, которые она успела сказать ему, как величайшее сокровище. Там было про защиту ближнего, про доброту, про честность.

Когда пришло время идти добровольцем, Ти не задумывался. Он знал, что мама гордилась бы им. Знал, что хватит денег выписать отцу нужные лекарства и даже нанять помощника на время службы. Знал, что каждый день, помогая Кайзеру, он делает то, что она хотела, чтобы он делал.

— Я остался здесь ради племянницы, — нарушил молчание Лосев. — Каждый день я слушаю, как преступники захватывают контроль над целыми колониями. Голод, болезни — это еще цветочки, вы сами все видели. Они начали заниматься работорговлей, про наркотрафик я даже молчу, это уже само собой разумеющееся. Я каждый день думаю, что пока я работаю здесь, она на шаг дальше от этого хаоса. Ей повезло, она живет в центре. У нас с братом прекрасные родители, они взяли Анну на воспитание. Но граница беспорядков так близка к центральным территориям, что я просто не могу уйти, сержант. И если вы хотите остаться, вам лучше бы подыскать себе такую же хорошую причину.

— Разве я могу уйти? — ошарашенно спросил Ти.

— Конечно, — ответил Лосев, без колебаний, не отводя взгляда. — Вы всегда можете уйти и никто не помешает вам.

— Но срочная служба…

— Четыре месяца тренировок, три месяца службы в 22 подразделении. Уверен, вам зачтут срок. Возможно, пенсия будет чуть ниже, чем у тех, кто дождался четырех лет, но едва ли существенно. Вы даже не заметите разницу.

— Но ведь никто не уходит, — пробормотал Ти.

— У них есть племянницы и племянники, невесты и женихи, у некоторых — дети, у кого-то — родители. Служба в 22 подразделении — тяжелое испытание, сержант, но с ним можно справиться.

— Так почему тогда Салли…

— Я не знаю, — Лосев тяжело вздохнул и отодвинулся вместе с креслом подальше от рабочего стола. — Вот мы и добрались до причины вашего визита, да?

— Я думал, он покончил с собой, потому что не хотел больше убивать, и…

— Нет, сержант, это вам тяжело убивать. Вы видите по ночам кошмары с лицами убитых. Салли Фостер мучился другими сомнениями, и ни вы, ни я уже не узнаем, что это были за сомнения. Он оставил записку. Вижу, вы удивлены. Я сохранил ее у него в личном деле, не стал отправлять родственникам. Хотите взглянуть? Думаю, вам будет полезно увидеть это.

— Вряд ли он хотел, чтобы…

— Ему уже все равно, сержант, — ответил Лосев и пошел к объемному шкафу, где хранились бумажные документы. Их было много, но не из-за того, что в подразделениях военпола в ходу был бумажный документооборот, а потому, что Лосев занимался корректировкой сознания. Доказательства разного рода были неотъемлемой частью его работы. Как, например, кусок бумаги, который он положил перед Ти.

«Катитесь к черту, пустоголовые. Они вас дурят, а вы верите. Каждый день гробите людей и улыбаетесь, травите шуточки. Придурки. Чтоб вам всем сдохнуть. Почитай это, мамочка, погляди, как твой сынок исправился. Больше никаких плохих манер, да? Передавай привет Филис!»

Ти не знал, каким почерком писал Салли Фостер, его это не интересовало. У него не было причин верить, что записка настоящая, но он поверил. Глупость, подростковый бред, написанный перед смертью. Салли ненавидел своих сослуживцев, семью. Кто знает, кого еще он ненавидел. Сестру? Наверняка. Из-за своей ненависти он и двинулся. Разве можно закончить службу и вернуться человеку, который страдает от собственной злобы? Нет, он все правильно сделал. Избавил себя от себя самого.

— Я решил, что эта записка не имеет к его семье никакого отношения, — сказал Лосев. — Вряд ли он написал бы ее, если бы не попал в военную полицию. Поэтому записка останется у меня, а потом уйдет в архив. И его родители переживут обычное горе людей, которые столкнулись со смертью ребенка. Зачем им знать лишнее, верно?

— Вам виднее, — ответил Ти. Салли ему уже не было жалко. Мог уйти в любой момент, раз так надоело, так нет же, нужно было красиво махнуть всем рукой на прощанье. Из-за него Ти будет мучиться новыми кошмарами.

— Приходите, сержант, — стал прощаться Лосев. — Вашему личному делу это только на пользу. Если вы приходите сюда, у вас есть вопросы и вам нужны ответы, пусть даже такие странные, как сейчас. Но если вы подсядете на стимуляторы, разговор будет короткий. Они нужны для других целей, Меса, зарубите себе это на носу. Мы здесь не занимаемся реабилитацией.

Из кабинета мозгоправа Ти вышел в смешанных чувствах. Ему полегчало, и про самоубийство Салли он больше не думал. Какое ему, в сущности, дело до жизни постороннего взбалмошного типа? Толку от Салли во время операций было чуть, а на жизнь он жаловался регулярно.

Беспокойство совсем другого рода посетило Ти. Он задумался о своем будущем. Впервые с тех пор, как поступил на службу.

Пройдет полгода, даже меньше, ему предложат постоянный контракт. Что он ответит? Уйдет, получив выходное пособие? Будет лечить отца на полученные деньги и следить за фермой? Зная, что прямо в этот самый момент солдаты 22 подразделения рискуют жизнью, устраняя очередную базу, освобождая десятки тощих больных детей?