По исчезающим следам

Баюн сделал шаг вперед. Тяжелый. Медленный. Мышцы на крепких руках напряглись, черты лица смазались, нос и губы расплющились, словно он прижимался к стеклу. Еще усилие, и сказочника вдруг оттащило назад, будто на веревке. Ноги проехались по дороге, в воздух поднялась рыжая пыль. Мужчина опустил руки.

– Здесь что-то есть, – он обернулся к Венику, – меня не пускает дальше.

Гробокопатель шагнул ближе, вытянул руку, коснулся ладонью воздуха и толкнул.

– Какая-то пленка, – падальщик принюхался.

Я обошла мужчин, остановилась напротив Веника и вытянула руку ему навстречу в нелепой пародии на разлученных стеклом влюбленных, но ничего не ощутила. Совсем. Кончики пальцев уперлись в теплую мужскую ладонь без всяких препятствий.

– Давайте пошутим потом, в другом месте, – пробормотал молодой целитель.

– А никто не шутит, мальчик, – спокойно сказал Лённик, снова делая шаг вперед.

Это походило на выступление уличного мима на празднике в честь дня города, когда артист упирается во что-то несуществующее. Я вернулась к спутникам, минуя невидимую границу, развернулась, как солдат на плацу, и снова пошла вперед. Ничего. Вытянула руку, ухватилась за ладонь Веника, ощутила мягкое ответное пожатие и потянула мужчину на себя.

И, наконец, почувствовала то, о чем говорил сказочник. Невидимую пелену, или нить, сдерживающую движение. Гробокопатель напрягся, широкая ладонь застряла, останавливаемая невидимой сетью. Еще рывок, руки соскользнули, а падальщик остался на месте. Я едва не упала, неслышно переместившийся за спину Мартын успел подхватить меня под руки. Сомнений в правдивости нашей пантомимы не осталось. Пленник устало сел на землю, но парень даже не взглянул в его сторону.

– Если не получается тянуть, можно толкнуть, – отказался сдаваться молодой целитель.

– Не стесняйся, мальчик, – взмахнул руками сказочник, – давно я так не развлекался.

Мартын, не обращая внимания на издевку в голосе, пересек линию, за которую не могли ступить падальщик с баюном. Лённик поднял руки на уровень груди, чтобы не впечататься носом в преграду. Парень положил ладони ему на спину. В мире людей мужчины, занимающиеся такой фигней, привлекли бы нездоровое внимание. Здесь же они были полны чего угодно, только не смущения.

Целитель толкнул, сказочник качнулся, руки уперлись в невидимую пелену и чуть согнулись в локтях. Еще одно усилие, голова мужчины уперлась в барьер.

– Похоже, мы останемся здесь, – философски сказал баюн. – Вы пришли по этой дороге, по ней и уйдете. Нам надо искать другую.

– На нашей стежке, – со значением добавил Веник, – дорога продолжалась до самого озера.

И мы, конечно, развернулись. Мы прошли Юково насквозь и снова остановились. Ничего не изменилось. Пелена была и там, перегораживая дорогу, ведущую к озеру. Пружинящий барьер, эластичный чулок, который мягко обхватил мне лицо и оттолкнул назад, тогда как Веник просто шагнул за невидимую границу.

Я замотала головой, чихнула, подняла руку и коснулась пелены, она чуть подрагивала, словно в такт ударам сердца. Мартын выругался, зарычал и вломился в кусты, чтобы через минуту вернуться с горящими глазами и свернутым носом. На этот раз внутри Юкова остались не мужчины, а двое пришельцев с севера, и пленник, в очередной раз харкнувший кровью.

– Наш путь здесь, – констатировал Лённик, когда парень вдоволь натыкал пленника в преграду, – а ваш с другой стороны.

– Восхитительно, – буркнул Мартын, но ничего восхитительного ни в его взгляде, ни в голосе не было.

На ночь мы остановились в доме Семеныча, единственном из открытых, где сложен действующий очаг. Было не столько холодно, сколько неуютно, а живой огонь создавал иллюзию, что вокруг нас еще осталась жизнь. Никто никуда не пошел. Мы не сговаривались, не обсуждали принятое решение, мы просто вернулись в Юково. Что-то извне очень хотело разлучить нас. Нет, «разлучить» - неправильное слово, правильное – ослабить, разделить оставшихся в живых и, возможно, перебить по одному.

Мысли отозвались ноющей болью, потому что это значило, что моя бабка… Моя… Нет, я не буду об этом думать, пока не увижу труп, не поверю. Даже если это означает вечную веру в несбыточное. Лучше буду представлять, как Марья Николаевна бьет иконой каждого, кто приблизится к ней с улыбкой в пятьдесят два зуба.

Мы сидели в окружении пляшущих теней, языки пламени лизали коричневые поленья. Из еды в сумке было с десяток сосисок в тесте, купленных у уличной торговки, чипсы, вода и шоколадка. Так что все сидели голодные.

Сын травителя спал, и сон, навеянный Мартыном, судя по бегающим под веками глазам, был не из приятных. Мужчина неопределенного возраста, среднего роста, среднего телосложения, весь такой средний, унылый и сдавшийся. С ним все было кончено. Не важно, что сделает целитель, жизнь пленника завершилась, потому что он сам так захотел. Или не захотел оставаться человеком, и лишь вопрос времени, когда уязвимое тело перестанет двигаться.

– Ты не убил его. Почему? – спросил Веник молчаливого парня.

Молодой целитель не ответил, продолжая смотреть на огонь.

– Его раздирают противоречия, – баюн подкинул в камин полено, – он хочет этого каждое мгновение, каждый вздох человека обжигает его, но парень боится, – Мыртын резко повернулся, глаза полыхнули яростью, – боится, что это будет слишком легко, что это не окупит и тени боли, что сейчас грызет нутро. Смерть – это точка, и ее нельзя растягивать до бесконечности. Если она поставлена, исправить и переиграть уже ничего нельзя. Он боится того, что не вычерпает наказание до дна.

– И правильно боится, – добавил гробокопатель. – Никакая месть не заглушит чувство вины. Не сможет.

– Умные какие, старшие и много повидавшие, – голос парня был полон горечи и мальчишеского вызова, – своих детей учите. Может, после того, как вас вскроют, они поступят правильно.

– Жрать хочу, – Веник встал и вышел из дома.

Мы остались сидеть в тишине. Дельных мыслей не было, а дурные озвучивать никто не спешил.

Из угла, где еще минуту назад беспокойно спал пленник, раздался тихий смех. Непрекращающийся кошмар, в конце концов, вытолкнул его на поверхность.

– Увидел что-то смешное? – повернулся к нему парень.

– Услышал, – мужчина был бледен, – поедатель трупов голоден. Угадай, кто пойдет ему на ужин? Сколько покойников вы оставили там?

Мартын вскочил и пнул пленника.

– Старший эскулап пойдет на корм падали! – не обращая внимания на удары, пропел сын травителя. – Тот объест его лицо, высосет глаза…

– Заткнись! Заткнись! Заткнись! – кричал Мартын, поднимая ногу и ударяя снова и снова.

Пленник свернулся на полу, стараясь закрыть голову руками.