По исчезающим следам

– Да куда уж мне. Быстренько поплачь, как дорога была тебе эта дохлятина, какими замечательными и талантливыми они были, как несправедливо не без твоего участия откинули копыта.

Он свернул к дому на углу Центральной и Январской улиц, тут жил Борис, до того как его загрызли гархи, до того как нашу стежку выдернули из одеяла мира. На перилах крыльца сидел Мартын. Живой и поникший. Он поднял голову, и я остановилась. Кожи на левой половине лица не было, в уголке рта, лишенном губ, белели зубы, из-за отсутствия века глаз не закрывался. Я прижала руку ко рту.

– Горевать о былой красоте студента будешь потом, – заявил падальщик, – прячь стрелялку и уходите за барьер.

– А ты?

– Мой выход с другой стороны

– И что дальше? – спросил парень. – Куда бежать? – безгубая часть рта гротескно скривилась

– Предпочитаешь сдохнуть здесь? – рыкнул гробокопатель. – Среди мертвецов? Решаешь за себя и за нее? Она не твоя подружка, не забывайся.

– Тогда пусть уходит, пусть бежит к Седому. У нее от него слюнки текут, не от тебя. Кто ты? – парень встал. – Ты выманил меня из дома прямо в руки к… этим. Чем ты лучше мертвых?

– Я хуже. Я взял на себя труд увести тебя из-под носа твари, которую прибили к двери собственного дома, которую ты не смог исцелить, – падальщик ссутулился и пошел по дороге. – Ты обвиняешь меня в том, что сам угодил в плохую компанию?

Пистолет никак не хотел помещаться в карман, джинсы явно не предназначались для подобного, и черная рукоять осталась торчать снаружи.

– То есть они все умерли? – жалобно спросила я. – Все, кто жил здесь?

– Не знаю. Да хоть бы и так, – Веник обернулся, – еще одна причина сменить место жительства.

Дома остались позади, дорога изогнулась под прямым углом, и мы с Мартыном ступили за барьер. Веник, сделавший вместе с нами лишний шаг, выругался, оттолкнулся от невидимой, но не менее осязаемой преграды, оскалился и попросил:

– Держи себя в руках, студент. И ее тоже. Не то она снова кинется кого-нибудь спасать, – падальщик посмотрел в глаза, – меня, например.

Эти слова мне что-то напомнили. Смысл, интонация. Так же говорил и сам целитель Марику, чтобы тот остался в filii de terra. Гробокопатель хотел, чтобы мы ушли.

Я невольно сделала шаг вперед, или назад, смотря с какой стороны смотреть.

– Без такого балласта, – он насмешливо склонил голову, – я уйду в два раза быстрее. И тише. Не возвращайтесь. Уж я-то точно не вернусь, – гробокопатель развернулся и пошел обратно, мгновенно растворяясь в темноте, смыкающейся над желтой дорогой.

Шли молча. О чем нам говорить? О желтой дороге? О том, что оставили там? Парень со злостью пнул песок, его лицо болезненно скривилось.

– Почему ты не вылечишь себя? – спросила я.

– Не хочу – дернул головой целитель и добавил, – или не могу.

– Правда?

– Не знаю, – он затравленно посмотрел по сторонам. – Сказочник прав. Я боюсь. Здесь с моей силой творится что-то неладное. С таким лицом я жить смогу, а без магии – нет.

Он посмотрел на дорогу, на ту ее часть, по которой мы пришли со стёжки под Остовом.

– Я недооценил пески востока. Она была права, не надо было ходить. Все умерли, а у нас есть для чего жить.

– Если это, – перед глазами пронеслась вереница знакомых и не очень лиц, – правда, если на стежке одни мертвецы, значит, с твоей силой все в порядке. Ты не лечишь трупы. С сыном Ависа и его сестрой у тебя проблем не было.

Он повернулся ко мне изуродованной стороной, и глаз, лишенный века вспыхнул зеленью. На куске мяса, в который превратилась левая щека, выступила кровь. Парень сцепил зубы. Я видела, как ходят ходуном мышцы, как выделяют прозрачную сукровицу, как перекручиваются тонкие, похожие на нити, волокна, как они сплетаются, срастаясь и образуя новый молодой чуть розоватый слой кожи.

Магия Мартына была с ним, это окружающая действительность выпадала из зоны воздействия. Целитель работает только с живой материей. Конечно, как и любой другой колдун, шаман, предвестник или заговорщик, он может поднять мертвеца, и тот, как заводная кукла, будет ходить и махать руками, пока не кончится завод, сгусток чистой силы, вложенный в труп. Но поднять и исцелить – разные вещи. Раны останутся ранами, руки – руками, пальцы не обрастут перьями, превращаясь в крылья. Мертвые ткани не живут, не меняются. Целитель не сможет разобрать мертвяка на запчасти, как поступил Мартын с сестрой пленника, разве что, если возьмется за топор. Для него попытка работы с трупом сродни попытке превратить водолазный костюм в водолаза.

Парень провел руками по русым волосам, облегчение, сквозившее в его позе, было слишком очевидным даже для человека.

– Мы угодили на стежку к мертвецам.

От его слов внутри все отзывалось болью.

– А Желтая цитадель все еще где-то там, – Мартын оглянулся.

– Какое тебе теперь до этого дело? – запальчиво спросила я. – Мы нашли то, что искали. Наш дом, никому из нас таким ненужный. Уходим. Или тебе мало того что ветер снял с тебя кожу?

– Не ветер, отец, – голос целителя звучал хрипло, – пусть, не в первый и не в последний раз. А охотник, – парень замолчал и вдруг, словно приняв решение, которое больше походило под характеристику «в омут с головой», пошел по желтому песку назад. – Он ничего мне не сделал, понимаешь?

– Нет, – я шла следом, каждую минуту ожидая, что вот из этого куста выпрыгнет что-то не очень живое или кто-то не очень мертвый. – Не сделал? Память отшибло?

– Зуботычины не в счет.

– Сломанная рука?

– Тоже, – он отмахнулся именно той рукой, что еще совсем недавно висела плетью.

Как быстро живет нечисть, как стремительно переходит из одного состояния в другое. От апатии до воодушевления, от равнодушия и страха до энтузиазма, помноженного на решимость. Одним словом, ребячество. И с чего я с такой готовностью иду рядом?

– Не могу поверить, – пробормотала я.

– Вот именно, – парень пошел быстрее, – ветер не был ветром. Настоящий охотник съел бы меня на ужин, но я ушел от них.

– Или тебя отпустили.

– Тоже вариант, который подтверждает догадку.

– Какую? – я почти бежала.

– Ветер не ветер, мертвец не мертвец, – дорога повернула под прямым углом, и мы выбежали на первый перекресток с темными домами, – а Юково не Юково.

Я огляделась, прохладный ветер лизнул кожу. Пустые улицы уходили в темноту, Веник сдержал слово и ушел со стежки, а мы вернулись. Внутри медленно зарождалось чувство беспомощности.

– Отец не заложник, не забыла? Допустим, серебро разорвало сердце, и он умер, – целитель рассмеялся тихим порочным смехом испорченного ребенка, сама мысль об этом доставляла ему удовольствие, – никто не в силах вернуть его. Поднять труп – да, но не вложить душу. Но то, что встало, не было ходячим мертвецом. Оно думало, разговаривало, оно знало меня! Но оно не отец!

– А что?

– Что-то иное, изначально неживое. Вот почему я не мог исцелять. Создание, наделенное его чертами. Остальное мы додумали сами. Я хотел видеть отца, я его увидел. Не мертвецы – их видимость. Это, – он обвел руками улицу и громко крикнул, – не стежка мертвецов, это ее иллюзия. Мы не в Юково!