По миру с барабаном. Дневник буддийского монаха

И все же Сергею немного лучше. Тэрасава-сэнсэй дал ему наставления, как после выздоровления одному практиковать с японскими монахами. На утреннюю церемонию нужно приходить всегда первым. Не принимать слишком большую доброту, стараться соблюдать дистанцию. «Тобой могут иногда чересчур восхищаться, – сказал Сэнсэй, – но никогда не принимай это за чистую монету».

Перед отъездом из Мадурая Сэнсэй все-таки сводил меня и Женю в индуистский храм, открытый для иностранцев, в который мы не пошли в прошлый раз вместе со всеми, постеснявшись надевать юбки. Теперь же мы избавились от комплексов.

Сэнсэй сказал, что почти все современные крупные индуистские храмы были воздвигнуты на месте разрушенных буддийских центров. Индуизм, складывавшийся из неоформленных народных верований, йоги, Вед и кастовой системы, перенимал буддийские обретения, но не признавался в этом, а, напротив, объявлял их собственными открытиями. В результате индусы стали думать, что между Ведами и буддизмом нет никакой разницы. Тем самым разрушался буддизм. Изначально чистое Учение Будды оказалось смешано с многочисленными ритуалами и сокрыто под ними, путь к простым и глубоким истинам стал чрезвычайно запутанным.

Подходя к храму, сначала видишь высоченную башню, всю как бы состоящую из множества разноцветных фигурок, между которыми мелькают хвосты обезьян. Да-да, живых обезьян! Пройдя через ворота в этой башне, попадаешь во двор, вдоль которого тянется высокая стена, раскрашенная в белые и красные полосы, прямо как майка у Жени. В этой стене тоже ворота. Они ведут во внутренний крытый двор. Он, в отличие от внешнего, полон людей, здесь активно торгуют. И наконец – вход собственно в храм, тоже через башню, но пониже первой.

Сразу за порогом нас встречают два индуса во вполне современных белых рубашках и черных брюках. Они почтительно склоняются перед нами, на мгновение прикасаясь руками к подошвам каждого из нас. Мне неловко.

Внутри храма слышен протяжный и резкий звук двух непомерно длинных труб, в которые дуют два жреца в одних набедренных повязках и чалмах. Один стоит сзади, другой спереди носилок с коробчонкой, которые держат двое таких же жрецов. У коробчонки два занавешенных окошка, внутри – божество. Два других жреца обмахивают носилки опахалами.

Женя, изучавший индуизм, шепотом объясняет мне, что статуя божества и само божество для индуиста – одно и то же. Если в буддизме (как, вероятно, и в христианстве) изображения служат лишь вспомогательным средством для внутренней духовной работы и, в принципе, необязательны, то для индуиста вера без божества, воплощенного в конкретной форме, просто немыслима. Так же, как немыслима она без особых ритуалов, совершаемых вокруг этого божества.

Проходим дальше вглубь храма. Перед большим зеркалом, свисающим под углом со стены, собралась толпа. Смотреть можно только в зеркало, оборачиваться нельзя. В отражении видна другая толпа и движения множества огоньков. Это «агни-пуджа» (молитва – подношение огнем), сопровождаемая ударами барабана.

Затем полуголые жрецы, истекающие потом, появляются из-за толпы и проносят подставки со свечками (это их огоньки отражались в зеркале), а выстроившиеся по обеим сторонам люди прикасаются ладонями к огню, потом – к своему лицу.

Подходим к блюду с водой, в которой все спешат обмакнуть пальцы. Мы все время идем куда-то. Люди ничего не говорят, но активно жестикулируют, качают головой. Храм кажется мне какими-то катакомбами: окон нет, освещение тусклое.

Потом снова появляются носилки, их куда-то несут. Все бегут за ними. Садятся гуськом перед гротом с несколькими огоньками внутри. По-видимому, это алтарь: все стараются получше рассмотреть, что там происходит. Туда помещают божество, совершая при этом круговые движения свечками.

Тут все делают поклон до земли и расходятся. По дороге к выходу стоят жрецы с прасадом – сладким горошком и молоком, которое они наливают половником прямо в руку. Другие жрецы дают немного краски, чтобы ты написал ею себе на лбу какой-то особый знак. Поскольку насчет знаков мы профаны, в этой части церемонии мы не участвовали, однако остальное повторяли за индусами.

Выходим во двор, видим бассейн. В ушах стоит звук труб, стук барабанов и шелест бегущей толпы прихожан…

10 ноября 1996 г. Наконец-то продолжили путешествие и прибыли в Бхупанешвар, откуда рукой подать до океана с восточной стороны индийского субконтинента, океана, называющегося почему-то заливом – Бенгальским… Неподалеку отсюда находится самый большой индуистский храм XII—XIII века, Джаганатха, а также храм Солнца и Музыки, прославившийся своими эротическими барельефами.

По дороге от железнодорожной станции мы видели вдалеке храм Лингараджа. Женя объяснил, что это храм Шивы, воплощающегося в нескольких ипостасях. Например, как аскет, удалившийся в горы. Или как лингам [78] – отсюда и название храма. Известен миф о том, что Шива находится в состоянии постоянной любви со своей женой и что она однажды в экстазе закрыла ему рукой глаза. Но если закроются глаза Шивы, разрушится мир, и Шива мгновенно прорезал себе третий глаз… Шива является также богом танца. Есть такое ответвление индуизма – шиваизм. Там Шива – это верховный бог. В обыкновенном же индуизме Шива является только богом разрушения и стоит на третьем месте после Вишну, бога творения, и Кришны, бога поддержания мира.

78

Лингам – фаллос. Как и в Древней Греции, в Индии до сих пор является объектом религиозного культа.

Но мы приехали сюда, разумеется, не за этим, а ради Ступы Мира на горе Даулигири, которую строил сам Тэрасава-сэнсэй, когда ему было двадцать лет, то есть примерно столько же, сколько нам сейчас. Именно здесь царь Ашока совершил величайшее в истории человечества раскаяние и прекратил войны.

Ашока, царь Магадхи, вначале подчинил себе силой все индийские государства. Тут была территория царства Калинга, которое он покорил последним. Это была самая жестокая битва, унесшая сотни тысяч жизней. Но победа не принесла Ашоке счастья. Стоя на горе Даулигири, он озирал поле битвы и думал о том, сколько крови он пролил и скольким людям причинил страдания ради своей победы. И тут он встретил буддийского монаха из Калинги, проповедовавшего ему о заповеди «никогда не убивать»…

Царь Ашока принял Учение Будды и сделал его государственной религией Индии. Он совершил глубочайшее раскаяние, дав клятву сделать ненасилие идеологией созданной им империи, а самому как можно меньше прибегать к силе.

О, какой разительный контраст с тем, к чему мы привыкли! «Победителей не судят», «горе побежденным» – все думают, что именно так заканчиваются любые войны. А здесь победитель осудил сам себя и стал милосерден к тем, кого покорил. И произошло это не во времена ООН и Красного Креста, а в III веке до нашей эры…

У Ашоки все получилось. Он и правда строил свою политику, как внутреннюю, так и внешнюю, на принципах ахимсы [79] , почтения к старшим и уважения ко всем живым существам, в том числе и к животным. Эдикты Ашоки, провозглашающие эти принципы, на века высечены на камнях и колоннах по всей Индии. Есть такой камень и неподалеку от Ступы Мира в Бхупанешваре.

Хотя историки считают, что во времена Ашоки буддизма Махаяны еще не существовало (а значит, по их мнению, буддизм Великой Колесницы не имеет отношения к историческому Будде Шакьямуни), но их опровергают как раз эти эдикты, которые фактически повторяют сказанное в Лотосовой сутре. Например, в ее заключительной части – Сутре о Самантабхадре сказано о необходимости введения царем по всей стране Дней полного воздержания от убийств. А слова Ашоки о том, что он смотрит на всех живых существ в своем государстве как на своих детей – это почти цитата из 3-й главы Лотосовой сутры, где те же слова говорит о себе Будда.

79

Ахимса (санскр.) – непричинение вреда, учение о ненасилии.