По нехоженной земле

слепотой.

Итак, мы снялись с лагеря 12 мая. Журавлев еще не совсем поправился и часть

пути сидел с завязанными глазами на своих санях. Я весь переход должен был итти

впереди и устал больше обычного, хотя дорога оказалась не такой уж страшной, как

представлялось издали.

Сначала мы отыскали сносный путь вдоль ледника, потом, в надежде обойти

ледяные горы, постепенно отклонялись к востоку. Часа два продвигались без особых

помех. Айсберги достигали 500—600 метров в поперечнике и часто по высоте не

уступали тому гиганту, у подножья которого мы пережидали бурю. Но чем мористее мы

двигались, тем реже они попадались. Мелкие трещины в окружающем их морском льду

не представляли ни опасности, ни особых препятствий.

Потом я заметил, что край ледникового щита отодвинулся от береговой черты и

начал отклоняться к северо-западу. Дальше Земля сильно понижалась. Берег еле

улавливался взглядом и едва поднимался над морскими льдами, но зато далеко

выдавался к востоку, образуя широкий, плоский мыс. С юга, почти по касательной к

оконечности мыса, лежала высокая гряда торосов; а с морской стороны ее мы

наткнулись на свежую, открытую трещину, достигавшую в отдельных местах ширины

трех метров. Торошенные льды, прижатые [244] к мысу, не обещали ничего хорошего, а

за трещиной простиралась вдоль берега широкая полоса совершенно ровного льда.

Переправившись через трещину, мы избежали пути по торосам и более восьми

километров прошли по отличной дороге.

При съемке мыса столкнулись с картиной, в которой не сразу удалось разобраться.

К счастью, снегопад к этому времени прекратился, местами заголубело небо и

видимость улучшилась.

Это несколько облегчило нашу задачу.

Среди прибрежных льдов мы увидели большое скопление невысоких

конусообразных, еле прикрытых снегом песчано-галечных холмиков. Они полукругом,

шириною до четырех-пяти километров, лежали с южной стороны мыса, потом более

узкой полосой опоясывали его с востока и значительное пространство захватывали к

северу от мыса. Скорее всего они представляли собой поднимающиеся над водой

возвышенности широкой отмели, являющейся, в свою очередь, моренными

отложениями исчезнувшего на этом участке ледника. Точно проследить линию

коренного берега Земли из-за этой отмели было почти невозможно — так полого и

незаметно он переходил в самую отмель, а снежный покров еще больше маскировал их

границу.

Мысу дали имя Розы Люксембург.

Когда заканчивали съемку мыса, погода совсем разгулялась. Солнце залило светом

бескрайные заснеженные пространства. Далеко на юге вырисовывались мыс

Ворошилова и высоты, уходившие от него к фиорду Матусевича. Только что выпавший

пушистый снег блестел и искрился. Им можно было залюбоваться. Но случай с

Журавлевым, только что снявшим с глаз повязку и сидевшим на санях в самых темных

очках, не поощрял к этому. За этот переход я, повидимому, тоже перенапряг зрение,

чувствовал в глазах легкое покалывание и старался не смотреть на снежную

поверхность.

Край большого ледникового щита совсем повернул на запад. Он-то, по всем

признакам, и был принят экспедицией, открывшей Землю, за северную ее оконечность.

Низкий берег, вдоль которого мы теперь шли, не мог быть видимым с кораблей.

Новый лагерь мы разбили поздно вечером, на 38-м километре пути. Он находился

не только дальше сплошной линии, обозначавшей восточный берег Земли, но и за

пределами пунктира. Мы вообще вышли за пределы старой карты. Где-то впереди

лежала северная оконечность Северной Земли. Некоторые признаки указывали, что эта

точка совсем недалеко. [245] Ярко выраженный темный сектор неба опоясывал

горизонт от северо-востока до северо-запада. Темная окраска неба могла быть только

отражением открытой воды. Недаром туда летели стаями чистики, люрики и белые

чайки. Даже куличок-песчаник, сегодня впервые замеченный нами в этом году,

промчался туда же. Значит, где-то в пределах этого темного сектора и кончалась

Северная Земля.

На какой широте находилась крайняя северная точка Земли, должны были

показать ближайшие дни. Мы уже были полны нетерпения достигнуть этой точки.

Желание увидеть ее и отметить на белом листе карты опережало нас.

Мыс Молотова

Погода становилась все более неустойчивой. Пасмурное небо, очень низкая

облачность, а главное, густые снегопады все чаще лишали нас возможности вести

съемку, вынуждали подолгу сидеть в палатке и томиться вынужденными задержками.

Ранним утром 13 мая, при очень плохой видимости, мы все же решили

продолжать путь, но пока запрягали собак и увязывали груз, погода окончательно

испортилась. Засвежел до этого слабый юго-восточный ветер и повалил такой густой

снег, что ни о какой съемке, особенно при характере здешних берегов, не могло быть и

речи. Пришлось отпрячь собак, распаковать сани и весь день просидеть на месте.

Основное занятие в таких условиях — наблюдение за барометром. В этот день

оно, как и всегда, было не только скучным, но и не обещало улучшения погоды.

Накануне, в полдень, атмосферное давление равнялось 756,0 миллиметра, к 7 часам

утра оно упало до 750,9, в полдень барометр показывал уже 746,7, а еще через три часа

— только 745,7.

Цифра угрожающая. Моряки при таком падении давления уже готовили бы свой

корабль к жестокому шторму. Мы тоже готовы были принять любую бурю. Палатка

стояла прочно, а сами мы, пожалуй, были бы рады хорошей встряске в атмосфере.

После нее можно было бы ожидать изменения погоды к лучшему.

Но ни шторма, ни бури не получилось. Здесь нередко мы попадали в жестокую