По нехоженной земле

всего помог гурий, выложенный нами с Журавлевым. Трехметровый каменный столб

благодаря оптическим свойствам тумана казался огромной башней, упирающейся в

самое небо. Рядом с ним стояли обломанный флагшток и знак на астрономическом

пункте, который и был конечной точкой нашего рейса.

Ужинали в тот день около полудня. Нельзя сказать, что мы ели с аппетитом: 49-

километровый переход, напряженное движение в тумане на последней трети перехода

так утомили, что мы не могли уже думать о чем бы то ни было, кроме сна.

Во второй половине дня 5 мая, проделав 46 километров в обратном направлении,

вернулись в свой лагерь у Диабазовых островков на выходе из пролива Красной Армии.

Половину пути опять шли в тумане и снегопаде и сильно устали. Весь наш груз лежал в

полной сохранности.

Как только была поставлена палатка, нырнули в спальные мешки и моментально

заснули. Потом я слышал лай собак, но никак не мог отогнать сон и сообразить, что

происходит. Но лай собак делался все ожесточеннее и, наконец, прогнал сон.

Высунувшись из палатки, я метрах в пяти-шести увидел медведя. Не обращая внимания

на собак, он смело шел к продовольствию, сложенному рядом с палаткой. Мой карабин

лежал в чехле на санях. Мелькнула мысль: куда побежит медведь, когда я брошусь за

карабином? Но долго раздумывать было нельзя. Раздетый и босиком, я бросился к

саням. Зверь в недоумении остановился. Это его и погубило. Он свалился после первой

пули, а для верности получил вторую.

Можно было только порадоваться, что зверь не явился в наше отсутствие. Он по-

своему распорядился бы нашим имуществом и мог сильно навредить нам.

Наутро у нас были намечены обследование и съемка массива мыса Ворошилова.

Но нам не хотелось тревожить собак, отдыхающих после почти 100-километрового

рейса и... уничтожения половины туши медведя. В этот день мы занимались осмотром и

съемкой соседних островков. Один из них, лежащий на отшибе, километрах в двух к

северу от лагеря, оказался сложенным вулканическими породами. Занимал он площадь

немногим более трех квадратных километров и в самой высокой части поднимался на

110 метров над уровнем моря. Со своими обрывистыми северо-восточными и отлогими

юго-западными берегами он носил законченную форму «бараньего лба» и целиком

укладывался в характерные формы [233] всего окружающего пейзажа, в основном

созданного деятельностью ледников в эпоху более мощного оледенения Северной

Земли.

Ледники двигались здесь в северном направлении. Об этом говорили не только

формы рельефа. На поверхности островков мы обнаружили валуны красных

песчаников. Основные массивы их залегают южнее, и только оттуда они и могли быть

занесены. В то же время на юге мы еще ни разу не обнаружили ни одного валуна из

изверженных пород.

В полдень термометр показывал всего лишь — 12,7°. Яркое солнце, чистое

бледноголубое небо и полная тишина царили над льдами. С вершины островка

открывалась широчайшая панорама. Четко рисовался весь восточный берег Земли от

мыса Ворошилова до мыса Фигурного. К юго-западу открывалась большая половина

пролива Красной Армии. В бинокль, на расстоянии почти 50 километров, я различал

отдельные айсберги и узнавал знакомые теперь участки-берега. Километрах в

двенадцати к северо-востоку и востоку виднелись сильно, торошенные льды. Их

выгнутая линия четко обозначала вход в пролив. Характер льдов говорил о том, что

здесь они не вскрывались много лет.

Только к северу, куда попрежнему больше всего хотелось проникнуть взглядом,

берег тонул в белой мгле. На видимом пространстве он сильно понижался и

заканчивался каким-то выступающим к востоку очень низким мысом. Взгляд невольно

тянулся сквозь мглу, а мысль хотела угадать — что лежит за этим выступом? На карте

Гидрографической экспедиции сплошная линия восточного берега Земли здесь

переходила в неуверенный пунктир. В ближайшие дни нам предстояло или заменить его

четкой линией, отведя к востоку или западу, или совершенно стереть с карты. Потому

так и хотелось проникнуть как можно дальше на север.

Но и в районе мыса Ворошилова было много неизученного, интересного и

неясного. Вечером экспедиция вышла на обследование мыса. К нашему приезду под

скалами разгулялся сильный ветер. Пока исследовали обнажения обрывов, ветер еще

больше окреп. Но метели не было, так как здесь совершенно отсутствовал снежный

покров. Только в расселинах скал ветру удавалось отыскать небольшое количество

снега. Тогда лицо кололо острыми снежными иглами и приходилось отворачиваться.

Стоило же нам повернуть на юго-западную сторону скал, как мы попали в полосу

полного штиля. Даже пороша, выпавшая накануне, лежала здесь нетронутой.

Мы расшифровали геологию массива. Потом, соблазненные хорошей погодой,

поднялись на ледниковый купол, [234] распространяющийся с юга и частично

захватывающий мыс Ворошилова. Высота его здесь достигала нескольких сот метров

над уровнем моря. Поверхность ледника тоже была почти лишена снежного покрова.

Редкие нунатаки{15} столбами возвышались над поверхностью льдов.

Спуститься с купола оказалось более сложным делом, чем подняться. Тормозить

ход саней на голом и крутом ледяном склоне было почти невозможно. Сани налетали на

собак или оказывались даже впереди них. Из боязни покалечить животных или

свалиться с какого-нибудь незамеченного обрыва обмотали полозья веревкой и тогда

без особых приключений спустились в пролив.

Здесь нас встретил ветер еще более сильный, чем раньше. Теперь он несся с

севера, бил нам в лицо и успел изрядно разукрасить нас, пока мы добрались до лагеря.