По нехоженной земле

радиомачты, на высоте 15 метров над уровнем моря, почти всегда упиралась в нее.

Лишь иногда по вечерам в начале месяца на западе, обычно над самым горизонтом,

показывалась узкая-узкая щель, горевшая кровавым светом зари и напоминавшая

знакомый нам первый след ножа на серой туше тюленя.

И так изо дня в день. Только однажды, как будто для доказательства, что и здесь

существует настоящее небо, облака рассеялись. Низкое, но яркое солнце осветило

бездонную лазурь небосвода. Голубым пламенем вспыхнули изломы льдин.

Темносиние тени легли на розовеющий снег. Арктика заиграла праздничными

красками. Сразу стало легче дышать — мы словно сбросили толстое душившее нас

одеяло.

Но коротка была наша радость! Не прошло и трех часов, как на северо-западе

появилась очередная стена тумана. Она надвинулась тягучей серой массой. Казалось,

что туман можно резать ножом — так он был плотен и густ. Исчез голубой купол.

Потухло солнце, поблекли краски. Все окутала туманная мгла. Она размыла очертания

предметов, потушила блеск льдов и вернула сумрачные будни.

Вообще в это время года день без тумана здесь такая же редкость, как полярное

сияние над Москвой. Иногда туман идет чередующимися полосами и наваливается

много раз в течение дня. Иногда он держится сплошной массой, и за все сутки в нем не

увидишь ни одного просвета. Воздух насыщен влагой, как на дне глубокой, сырой ямы.

Часто туман близок к моросящему дождю, а при похолодании кристаллизуется [58] в

мелкие шарики и высыпается на землю миллиардами белых крупинок — точно дождь

из манной крупы. Наши мачты, антенна, домик и окружающие его предметы, в

зависимости от температуры воздуха, покрывались то нежными, пушистыми

кристаллами изморози, то твердым покровом ожеледи, достигавшим четырех-пяти

сантиметров.

Все это вместе взятое, а также отсутствие в районе нашей базы не только гор и

скал, но и вообще сколько-либо заметных возвышенностей, делало окружающий

пейзаж еще более однообразным, суровым и мрачным. Ни одного яркого пятна, ни

одной резкой линии, которые привлекали бы взгляд, — все было полого, сглажено и

тоскливо-серо.

Я видел обиженную природой Чукотку, метельный остров Врангеля, два раза

посетил плачущую туманами Новую Землю, видел Землю Франца-Иосифа с ее

эмалевым небом и гордыми скалами, одетыми в голубые застывшие потоки ледников,

но нигде не встречал такой суровости и гнетущей человека безжизненности линий, как

на нашем островке.

Отвлекала и радовала только мысль о том, что не все месяцы похожи на сентябрь,

что рано или поздно мороз убьет туманы и мы увидим блеск льдов, фантастически

рассвеченные солнцем снежные поля и небо, пылающее полярным сиянием, а на самой

Северной Земле найдем и гордые скалы и каскады ледников.

Неустойчивая погода держалась весь сентябрь. Туман сменялся снегом, снег

крупой, потом снова приходил туман. Ветер часто в течение одного дня обходил все

румбы от севера до юга. Временами гуляла метель. Ветер несколько раз усиливался до

штормового и поднимал на море сильное волнение.

Первый сильный шторм со снегопадом и метелью мы пережили через неделю

после ухода «Седова». Он налетел с юго-запада, разломал остатки ледяного припая с

морской стороны острова и разрушил большой участок неподвижного льда,

державшегося до этого к юго-востоку от базы. Уцелели льды только в проливе между

островами.

Через пять дней разразился второй шторм. Он был еще более жестоким и

продолжался двое суток.

Высокие волны обрушились на наш маленький остров. Они бешеной лавиной

мчались к домику. Только узенький мысок, волнорезом ставший на их пути, прикрывал

базу экспедиции. В реве моря и визге метели потонули тревожные крики мечущихся

чаек. Вал за валом с оглушительным шумом разбивался о мыс. Пена взлетала до

верхушки радиомачты и скоро одела ее в ледяной панцырь.

Недалеко от острова какой-то отставший от пловучих льдов и заблудившийся в

океане небольшой айсберг, точно [59] корабль, потерявший управление, одиноко

боролся с разбушевавшейся стихией. Пловучие льды смиряют любое волнение. Но

сейчас айсберг оказался с бурей один на один. Как известно, один в поле не воин.

Волны потешались над ним, как хотели. Они то высовывали его метров на двадцать

вверх, то совершенно скрывали в своей пучине — словно он был бутылочной пробкой,

а не тысячетонной громадой.

Мы наблюдали грандиозную картину. Зрелище было потрясающим, можно было

любоваться часами. Но нам мешала тревога за свою судьбу.

Лохматые волны бушевали в двадцати метрах от нашего домика. Ледяной вал на

берегу, где обычно стояла наша шлюпка, смыло. Только полутораметровая галечная

гряда прикрывала базу от бушевавшего моря. Брызги летели в окна домика. В лагуне,

позади него, уровень воды поднимался на глазах. Она приближалась к домику с тыла.

Потом вода проникла сквозь гальку берегового вала и образовала озеро рядом с

продовольственным складом.

Зная, как часто меняется здесь направление ветра, мы с тревогой думали о

возможности перехода его в южный или, еще хуже, в юго-восточный. В этом случае,

если бы не ослабела сила шторма, волны могли смыть всю нашу базу. Страшная

опасность висела над нами. Надо было быть готовыми к самому худшему и не оказаться

безоружными перед катастрофой. Отобрали часть продовольствия, самое необходимое

снаряжение и все подготовили, на случай изменения ветра, к переноске на мыс. Не