По нехоженной земле

приходилось делать усилия, чтобы выдернуть груженые сани на вершину заструга или

очередной снежный бугор. Все же продвигались мы достаточно быстро, делая в

среднем 6 километров в час.

Вскоре погода начала было нас беспокоить. Небо сплошь покрылось облаками.

Два часа мы шли в полной темноте. Один раз я потерял своего товарища. На мой оклик

из мрака не донеслось ответа. Я выстрелил из карабина. Через минуту глухо донесся

ответный выстрел. Но определить точно, откуда он исходил, было невозможно. Тогда я

зажег магниевый факел. Ослепительный свет осветил мою упряжку, но еще больше

сгустил мрак вокруг нее. Через четверть часа послышался скрип полозьев, голос

Журавлева, и, наконец, показалась его [133] упряжка. Дальше уже старались не

отрываться друг от друга.

После полуночи вновь показалась луна. Облачка начали рваться, и через час небо

очистилось. Мороз заметно усилился. Теперь луна заливала своим серебристым светом

снежные поля. Поверхность их блестела и искрилась. Однако свет был обманчивый.

Хорошо различались только ближайшие неровности. Наш горизонт был очень

маленьким. Это создавало впечатление, что снежные поля со всех сторон от нас

поднимались. Казалось, что мы находимся на дне невиданно огромной серебряной

чаши. Собаки старательно карабкались по ее вогнутому боку, но как бы безрезультатно.

Край блестевшей чаши все время отодвигался и оставался недосягаемым. Это было

очень красиво и первое время забавно, но потом начало сильно утомлять, точно

бесцельное топтание на одном месте. Время тянулось бесконечно медленно. Таким же

казался и путь.

Только счетчик одометра, не останавливаясь, отмечал каждый шаг пройденного

пути. В четыре часа (5 декабря) он показывал, что мы прошли от базы 45 километров.

Это хороший перегон.

Пора было дать передышку собакам. Они пока не сбавляли бега и последний час

шли с такой же скоростью, как и раньше. Но небольшой отдых все же не мог помешать.

Решили осгановиться только часа на четыре. Собакам дали по небольшой порции

пеммикана. Если их накормить досыта — надо простоять не менее 8—10 часов, иначе

пища не пойдет впрок, да и работать они будут хуже, чем полуголодные. А терять

драгоценные часы нам было нельзя. Сколько могла продержаться ясная и тихая погода

— мы не знали. По небу опять уже летели облака.

В 9 часов двинулись дальше. Обстановка опять изменилась. Небо сплошь

покрылось облаками. Мрак накрыл непроглядный. Собаки виднелись только как

силуэты. Итти в такой темноте было еще утомительнее. Время тянулось еще медленнее.

Все вокруг было обманчиво. Показывающиеся из темноты снежные заструги, высотой

всего лишь в 20—30 сантиметров, казались скалистыми берегами, мелкие, изредка

попадающиеся на пути обломки айсбергов выглядели гигантскими вершинами, а

маленькие снежные бугры — высокими горами. Когда собаки взбегали на неровности

или огибали их, становилось понятным, что перед глазами нет ни гор, ни скал. Это так

утомляло внимание и надоедало, что мы старались не смотреть вокруг себя. Тогда

невольно закрывались глаза. Мерный бег собак, поскрипывание снега под полозьями и

покачивание саней начинали действовать на утомляющийся организм как [134] хорошее

снотворное. Надо было делать над собой усилие, чтобы не смыкались веки.

Подстегивала мысль: «спать нельзя, надо итти вперед, как бы не налетела метель, не

сбиться бы с курса».

А выдержать курс было действительно нелегко. Приходилось часто

останавливаться и вглядываться в компас. Сани были снабжены стальными

подполозками, среди багажа лежал карабин и другие предметы, которые могли оказать

влияние на показание магнитной стрелки. Поэтому в каждом случае проверки курса

надо было отойти от саней и осветить компас. Но так как никаких ориентиров вокруг не

было, даже воздух как бы застыл, то все же в темноте мы незаметно могли свернуть с

курса и зайти неизвестно куда. Уже через 10 минут после остановки нельзя было быть

уверенным, что идешь по правильному направлению. Наконец мы нашли выход. В одну

из очередных остановок я положил компас на снег и, осветив его, заметил, что стрелка

остановилась под определенным углом к ближайшему застругу. Вот он, ориентир!

Заструги — невысокие снежные борозды, почти сплошь покрывающие с середины

зимы снежные поля. Господствующие ветры делают их строго направленными. Я

заметил угол, под которым заструги лежали к направлению нашего пути, и после

небольшой тренировки уже мог в полной темноте проверять этот угол с достаточной

точностью, чтобы выдерживать наш курс. После этого не было необходимости в частых

сверках с компасом, мы останавливались не чаще двух раз в течение часа и довольно

быстро продвигались вперед.

А темнота продолжала сгущаться. К полудню надвинулся туман. Стало так темно,

что, по меткому выражению моего спутника, отпала какая бы то ни было

необходимость в глазах. К 14 часам одометр отсчитал 27 километров, пройденных нами

после отдыха, и 72 — от дома.

Где-то очень близко лежала Северная Земля. Но где? Нам надо было найти не

только Землю, но мыс Серпа и Молота, ведь на нем наш продовольственный склад,

заложенный в октябре. Но как отыскать мыс в такой темноте? Хоть глаз коли — ничего

не видно. Уж не отклонились ли мы от курса? Судя по пройденному расстоянию, мы

должны были бы упереться в мыс Серпа и Молота. Хотя бы на минуту выглянула

луна!..

Собаки сильно устали. Они заметно сбавили ход. Искать в непроглядной тьме мыс