По нехоженной земле

начинает подтаивать, потом превращается во все более и более утолщающуюся

ледяную корку на теле животного. Если вовремя не заметить этого и не остановиться,

собака погибнет. Лучшее и самое верное средство против метели при любых условиях

— переждать ее. Укрыться в палатке, сугробе или где бы то ни было и по возможности

найти защиту для собак. Даже без всякого укрытия любая метель не так страшна

собакам на свободе, как в лямке.

Сколько может продолжаться непогода — предугадать мы не могли, а чем она

угрожает в темноте полярной ночи — хорошо знали. Если мы не сможем дождаться ее

окончания и будем вынуждены продолжать путь, для собак это может быть хуже, чем

пробежать сейчас последние 40 километров. Поэтому, несмотря на усталость,

отказались от отдыха. Каждый час приближал нас к дому. Следом двигалась и росла в

лунном свете сплошная белая стена.

До дому оставалось уже менее 20 километров, когда усиливающийся ветер начал

соединять отдельные курящиеся ручейки поземки в сплошную несущуюся массу и

поднимать ее над снежными полями.

Некоторые собаки начали отказываться от работы. Особенно плохо дело было у

Гиены. Это была маленькая, трудолюбивая, но малосильная собака. Свою кличку она

получила за постоянно ощетиненную, короткую и жесткую шерсть. Это было у нее

совсем не от злости или трусости, свойственных гиене. Наоборот, она отличалась

прекрасным характером, всегда была веселой, ласковой и добродушной. Ее маленькие

глаза горели умом, а работала она с упоением. Ей всегда казалось, что другие бегут

тихо, и время от времени она подзадоривала их визгом. Во время недолгих остановок в

пути она редко ложилась: крутилась, рвала лямку, повизгивала и нетерпеливо ждала

минуты подъема. Поэтому она и уставала раньше других. А сейчас, при такой работе,

бедняга еще ободрала себе лапы. От усталости она начала падать. Я вытащил ее из

лямки и посадил рядом с собой на сани. Пес прижался ко мне, и когда я гладил его, он

лизал мне руки.

Мороз на ветру стал сильно чувствоваться. Снежная пыль то поднималась, то

прижималась ко льду. Мы влезли в совики. Собаки выдыхались с каждым часом. На

моих санях, рядом с Гиеной, уже сидел Штурман. Луна попрежнему лила свой свет. В

его серебристом потоке мы, наконец, увидели впереди барьер Среднего острова. Бой

был выигран. Отсюда мы могли выйти к нашему домику в любой метели. Это

позволило нам, несмотря на усиливающуюся метель, сделать часовую остановку и

скормить собакам остатки галет. После [138] остановки связали общим ремнем обе

упряжки, чтобы не потерять друг друга в поднявшейся снежной пыли, и, сделав

последнее усилие, в 3 часа 30 минут (7 декабря) подошли к базе.

Этот рейс буквально был вырван у полярной ночи. Всего мы находились в пути 56

часов, спали за это время только 7 часов, а за последние 23 часа прошли 98 километров.

Пока мы распрягали и кормили собак, а потом сами, засыпая за столом, ели яичницу,

метель уже разыгралась по-настоящему. За стенками домика, будто злясь, что упустил

свои жертвы, выл и метался ветер. Нам он был теперь уже не страшен, собакам тоже.

На исходе полярной ночи

Небо было ясным, воздух недвижим. И все же, несмотря на полный штиль, 38-

градусный мороз пробирал до костей. Он обжигал лицо, хватал за руки, едва их вынешь

из рукавиц. Суставы пальцев сначала как бы попадали в раскаленное железо, а через

несколько минут начинали белеть. И после пальцы, даже спрятанные в рукавицы,

некоторое время оставались негибкими и плохо держали предметы. Опушки меховых

капюшонов быстро покрывались изморозью, она оседала на ресницах и бровях.

Поэтому они казались седыми, а мы начинали походить на насупившихся стариков.

Таким было утро 28 января, в которое мы вышли в свой очередной рейс на

Северную Землю. Такой была погода, все время сопровождавшая нас в этой поездке.

Мерзли мы изрядно, но все же это казалось только маленьким неудобством по

сравнению с яркими впечатлениями нескольких дней путешествия.

Перерезав пролив и перевалив через Средний остров, мы вышли на ровный

многолетний лед, ведущий к мысу Серпа и Молота. Дорога благодаря пронесшимся

метелям и сильным морозам была прекрасной. Перемолотый и утрамбованный ветром

снег смерзся в такую плотную массу, что на его поверхности было очень трудно

заметить след тяжело груженных саней. Собаки, тоже поседевшие от инея, бежали

быстро. Не надо было ни помогать им, ни понукать. Сани скользили легко, и у нас не

было нужды соскакивать даже при подъемах на встречавшиеся иногда снежные бугры.

Нам оставалось только сидеть на санях, следить за курсом, посасывать трубки да еще

отогревать пальцы, успевшие закоченеть при раскуривании трубок.

Когда мороз забирался под меха, мы, чтобы согреться, бежали рядом с собаками.

Но они, почувствовав облегчение [139] груза, пускались вскачь, и мы, не выдержав

состязания, вновь прыгали на сани.

Впереди темнел северный сектор неба. На нем горели звезды и плыла полная

луна... Обернувшись назад, мы видели яркую зарю. На северной стороне лившийся

лунный свет освещал льды. Они поблескивали и казались значительно светлее

небосвода, расстилавшегося над ними. На юге льды были окрашены в

густофиолетовый, почти черный цвет, хотя небо там горело яркокрасной зарей. В

прошлый рейс мы ездили при полной темноте, когда нельзя было разглядеть под ногами

белый снег, а теперь перед нами лежал черный снег под относительно светлым небом.

Картина была необычной даже для нас.

Мы нередко оглядывались назад. На фиолетово-черном снежном фоне мы могли