По прозвищу Святой. Книга первая

Есть, пополз, обнял ногу, зафиксировал.

Затем он стянул с незнакомца сапоги. Размотал и снял портянки. Расстегнул ремень с кобурой (пистолет, кажется ТТ, на месте), стянул с рук краги, разрезал и снял комбинезон, галифе и гимнастёрку с нижней рубахой. Перевернул лётчика на живот.

Вот она, рана. Бронебойная пуля, выпущенная из немецкого авиационного пулемёта (калибр 7,92 мм, услужливо подсказала память) прошила корпус истребителя (берёзовый шпон и ткань — не препятствие), бронеспинку кресла и вошла в тело на уровне сердца.

Собственно, бронеспинка и спасла, иначе лётчик был бы уже мёртв.

А так — дышит, и даже рана кровит не слишком сильно. Но всё же кровит.

Быстро промыл и обработал рану, наложил всё тот же пластырь, подумал о второй капсуле обезболивающего, но решил, что не стоит. Одной пока достаточно.

Снова медсканер.

Ну-ка, что там у нас… Ого. Однако.

Медсканер показал, что пуля застряла…в сердце. В правом предсердии. При этом раненый до сих пор дышал.

Невероятно? Ну, в какой-то мере. Помнится, читал он о похожих случаях. Люди, бывало, десятилетиями пули в сердце носили. Потом, правда, их всё-таки доставали операционным путём.

Почему он об этом подумал? Потому что сейчас ему эту пулю не достать. Никак. Он не хирург. Он даже не врач.

Да, что-то он умеет помимо оказания первой медицинской помощи.

Затянуть порез или неглубокую рану.

Уменьшить или даже вовсе убрать нестерпимую головную, зубную или любую другую боль. Помочь высвободить скрытыесилы организма, дать им возможность бороться с недугом или травмой самостоятельно.

Вот и всё.

Достать пулю, засевшую в сердце, — это не к нему. Даже, если бы были соответствующие инструменты. Гарантия только одна — пациент умрёт на месте.

Или посоветоваться?

— КИР, — позвал он.

— Самокопирование не закончено, — недовольно сообщил Корабельный искусственный разум.

— Прервись на минуту, нужен твой совет.

— Хотите спросить, можно ли достать пулю? — догадался КИР.

— Да.

— Попробовать можно.

— Без нужных инструментов?

— Использовать подручные. Технология подобной операции мне известна.

— И что, есть шанс?

— Примерно один на сто пятьдесят тысяч.

— Чёрт. Другими словами, шансов нет.

— Правду?

— Разумеется.

— Единственный относительно приемлемый вариант — ввести в вену наномедботов. Они дойдут до сердца, остановят внутреннее кровотечение и с большой вероятностью сумеют закапсулировать посторонний предмет. В данном случае — пулю. Даже повреждённую мышечную ткань восстановят. Если повезёт.

— Что значит, если повезёт?

— То и значит. Шансы — пятьдесят на пятьдесят. Пуля в любой момент может самопроизвольно сдвинуться и закончить своё чёрное дело.

— Это плохо.

— Да уж, хорошего мало. К тому же, если даже повезёт, — это временное решение. Потом всё равно нужно доставать пулю хирургическим путём.

— То есть, необходим квалифицированный хирург, — утвердительно сказал Макс. Больше для себя, чем для КИРа.

— Бригада хирургов. И хорошо оборудованная операционная.

— Понял, спасибо. Продолжай самокопирование.

— Слушаюсь и повинуюсь.

— Смешно. И ещё. Можешь обращаться ко мне на «ты». Чувствую, нам теперь долго общаться.

— Хорошо, Максим.

Не раздумывая больше ни минуты, он прижал к сгибу локтя раненого капсулу со специализированными наномедботами. Запрограммированный на восстановление повреждённых тканей, рой невидимых медботов быстро распространился вместе с кровью по всему телу и приступил к работе.

Заодно и регенерацию сломанной кости ускорят, подумал Максим. Посмотрел на лицо парня. Ему кажется или оно действительно чуть порозовело?

Сон. Парню нужен глубокий сон. Не обморок, вызванный болевым шоком и потерей крови, а настоящий сон. Потому что сон — это здоровье. Любой врач скажет. И не только врач.

Снотворное? Не стоит. Да, безвредно. Как и практически все современные лекарственные препараты. Но всё равно не стоит, — лишняя нагрузка на печень ему сейчас ни к чему. Попробую сам.

Он взял младшего лейтенанта за руку, закрыл глаза и сосредоточился, стараясь попасть в чужой ритм дыхания и биенияраненного сердца.

Раз… два… три-четыре. Раз… два… три-четыре. Тук-тукткук-тук… туктуктук… тук-тук….

Есть, получилось.

Теперь послать волну тепла и покоя. Тепла и покоя. Всё хорошо. Спи. Ты устал, надо поспать. Здесь безопасно и тебе помогут, вылечат. Всё хорошо. Спи… спи… спи…

Максим тряхнул головой, открыл глаза. Надо же, чуть сам не уснул. Не время спать, дружище, дел ещё полно. Что там у нас за бортом?

КИР ошибся.

Корабль погрузился, но не на два метра, а только на восемьдесят сантиметров — так, что между люком и воздухом оставалось чуть больше сорока сантиметров воды.

Весьма удобно. Гораздо лучше, чем расчётные первоначальные метр шестьдесят. И с берега всё равно не разглядеть — чай не Байкал. А воду из шлюза насосы откачают, отфильтруют и пустят в дело. Ибо вода — это энергия.

Выбираться из корабля всё равно придётся, но не прямо сейчас. У него раненый гость, и что с ним дальше делать пока не очень понятно. Точнее — совсем не понятно.

— Закончил самокопирование, — сообщил КИР.

— Отлично. Копию пока не активируй. Запусти микродрон-разведчик. Нам нужно знать, что делается снаружи.

— Уже.

— А чего молчишь? Давай картинку на обзорный экран. И следи за раненым.

— Конечно.

Максим прошёл в рубку, уселся в кресло.

Засветился обзорный экран, показывая местность вокруг затонувшего корабля.

Уже знакомое болото и лес по берегу. Где-то там, в глубине, лежит сбитый советский истребитель, но отсюда не видно.

Хорошо бы оглядеться получше. Хотя бы примерно размеры леса определить, где тут ближайшие дороги, какие населённые пункты и вообще.

— КИР! — позвал он. — Ты в курсе, что мы попали в одна тысяча девятьсот сорок первый год?

— Вы… прости, ты в этом уверен?

Максим встал, прошёл в жилой отсек, взял гимнастёрку незнакомца, ощупал нагрудные карманы.

Ага, что-то есть.